22, 24). Свердлов (57 - 58) и друг. Имеется косвенное указание, кого из
"учеников" Ленин мыслил своими и Троцкого преемниками, лучшей "сменой"
(106).
Ковров.
И. Сталин. О Ленине и ленинизме. Государственное Издательство. Москва
1924. Стр. 145. Тираж 50.000 экземпляров.
В той огромной литературе, которая выпущена нашими издательствами в
связи со смертью тов. Ленина, книга Сталина выделяется как образцовое,
точное и ясное изложение основ ленинизма. "Изложить ленинизм, - говорит-
ся во введении, - это значит изложить то особенное и новое в трудах Ле-
нина, что внес Ленин в общую сокровищницу марксизма и что естественно
связано с его именем". В чем же заключается "особенное и новое в трудах
Ленина"? Автор отвечает: "Ленинизм есть марксизм эпохи империализма и
пролетарской революции. Точнее: ленинизм есть теория и тактика проле-
тарской революции вообще, теория и тактика диктатуры пролетариата в осо-
бенности". Это определение, действительно, охватывает самую суть лени-
низма и дает руководящую методологическую нить при изучении вопроса. Сам
автор ни на минуту не забыл об этом определении: в отдельных главах о
теории, о диктатуре пролетариата, в крестьянском и национальном вопро-
сах, в вопросах стратегии и тактики, о партии Сталин неуклонно следовал
своему заданию "изложить особенное и новое в трудах Ленина", заключающе-
еся в том что ленинизм есть марксизм эпохи империализма и пролетарской
революции. Ленинизм вырос, развился и окреп в самой ожесточенной и нап-
ряженной борьбе со всяческим оппортунизмом; это его свойство, как уче-
ния, преимущественно и особо воинствующего и боевого, в книге подчеркну-
то выпукло и наглядно. Но, отмечая боевой, воинствующий характер лени-
низма, т. Сталин не преминул отметить, где следует, что Ленин никогда не
отличался беззаботностью к теории. Наоборот, именно Ленин настаивал на
том, что "без революционной теории не может быть и революционного движе-
ния" и что "роль передового борца может выполнить только партия, руково-
димая передовой теорией". Узколобого практицизма, делячества, пренебре-
жения к теории в ленинизме нет и в помине. Сталин правильно указывает,
что книга Ленина "Материализм и эмпириокритицизм" является единственной
в марксистской литературе: в ней обобщено, что дано наукой со времени
Энгельса, и подвергнуты всесторонней критике анти-материалистические те-
чения в среде марксистов.
В последней главе "Стиль в работе", которую следовало бы расширить,
автор останавливается на особом типе партийного и государственного ра-
ботника, создающего ленинский стиль работы. Типичны две особенности:
русский революционный размах и американская деловитость. "Стиль лениниз-
ма состоит в соединении этих двух особенностей". Это тоже верно: тип
профессионального революционера, который, можно сказать, выпестован т.
Лениным, особый, единственный в России и в мире тип, хребет нашей пар-
тии, в самом деле сочетает в себе русский революционизм с американской
деловитостью.
Сам автор называет свою книгу "сжатым конспектом". Это едва ли так:
для конспекта она слишком связна, а главное - подробна. Видимость конс-
пекта ей придают предельная сжатость и, так сказать, арифметический ме-
тод изложения. Едва ли в нашей партии многие знают, что т. Сталин - один
из лучших стилистов в наших рядах. А, между тем, это так. Стиль Сталина
скупой, расчетливый, взвешенный, суховато-точный и деловитый. В нем нет
лишних слов, остроты, он не приправлен ни образами, ни метафорами, он не
блещет красками, но он ясен, прост, логичен и краток. Такой стиль выра-
батывается только в результате упорной работы над тем, чтобы дать комп-
лексу понятий наиболее краткое и простое словесное выражение, не отвле-
каясь в сторону. Отсюда и "арифметика" стиля во 1-х, во 2-х, в 3-х, a,
b, c, d, "из этой темы я беру шесть вопросов" и т. д. Сухая деловитость
изложения с избытком компенсируется содержательностью, уменьем сжато
ввести в суть вопроса.
В. Розанов.
ВОСПОМИНАНИЯ О ВЛАДИМИРЕ ИЛЬИЧЕ.
Раннее утро. Меня подняли с постели, сказавши, что нужно ехать в
Кремль на консультацию к Председателю Народных Комиссаров, Влад. Ил. Ле-
нину, которого ранили вечером и которому стало теперь хуже. Ехал с ка-
ким-то напряженным чувством той громадной ответственности, которую на
тебя возлагают этим участием в консультации у Ленина, того Ленина, кото-
рый возглавляет всю нашу революцию, направляет и углубляет ее. Сложное
это было чувство; за давностью времени кое-что уже стерлось, но, кроме
этой напряженности, очевидно, здесь была и доля любопытства - поглядеть
поближе на вождя народа, может быть, некоторое чувство робости...
Небольшая комната, еще полумрак. Обычная картина, которую видишь
всегда, когда беда с больным случилась внезапно, вдруг: растерянные,
обеспокоенные лица родных и близких - около самого больного, подальше
стоят и тихо шепчутся тоже взволнованные люди, но, очевидно, уж не столь
близкие к больному. Группой с одной стороны около постели раненого -
врачи: Вл. Мих. Минц, Б. С. Вейсброд, Вл. А. Обух, Н. А. Семашко - все
знакомые. Минц и Обух идут ко мне навстречу, немного отводят в сторону и
шопотом коротко начинают рассказывать о происшествии и о положении ране-
ного; сообщают, что перебито левое плечо одной пулей, что другая пуля
пробила верхушку левого легкого, пробила шею слева направо и засела око-
ло правого грудно-ключичного сочленения. Рассказывали что Вл. Ил. после
ранения, привезенный домой на автомобиле, сам поднялся на 3-й этаж и
здесь уже в передней упал на стул. За эти несколько часов после ранения
произошло ухудшение как в смысле пульса, так и дыхания, слабость нарас-
тающая. Рассказавши это, предложили осмотреть больного.
Сильный, крепкий, плотного сложения мужчина; бросалась в глаза резкая
бледность, цианотичность губ, очень поверхностное дыхание. Беру Владими-
ра Ильича за правую руку, хочу пощупать пульс, Владимир Ильич слабо жмет
мою руку, очевидно, здороваясь, и говорит довольно отчетливым голосом:
"да, ничего, они зря беспокоятся". Я ему на это: "молчите, молчите, не
надо говорить". Ищу пульса и к своему ужасу не нахожу его, порой он по-
падается, как нитевидный. А Вл. Ильич опять что-то говорит, я настоя-
тельно прошу его молчать, на что он улыбается и как-то неопределенно ма-
шет рукой. Слушаю сердце, которое сдвинуто резко вправо, - тоны отчетли-
вые, но слабоватые. Делаю скоро легкое выстукивание груди, - вся левая
половина груди дает тупой звук. Очевидно, громадное кровоизлияние в ле-
вую плевральную полость, которое и сместило так далеко сердце вправо.
Легко отмечается перелом левой плечевой кости, приблизительно на границе
верхней трети ее с средней. Это исследование, хотя и самое осторожное,
безусловно очень болезненное, вызывает у Вл. Ил. только легкое помарщи-
вание, ни малейшего крика или намека на стоны. О результатах своего ос-
мотра быстро сообщаю Вл. А. Обуху, который стоит здесь рядом со мной,
нагнувшись над раненым. Вл. А. Обух, соглашаясь со всеми находимыми мною
данными об'ективного исследования, все время шопотом говорил: "Да, да",
и мы оба настойчиво просим Вл. Ил. не шевелиться и не разговаривать. Вл.
Ил. в ответ на наши слова молчит, но улыбается. Идем в другую комнату на
консультацию, по дороге в коридорчике меня останавливает Надежда Конс-
тантиновна и двое из незнакомых мне - кто, не помню - и тихо спрашивают:
"ну, что?". Я мог ответить только: "тяжелое ранение, очень тяжелое, но
он сильный". На консультации мне, как вновь прибывшему врачу, пришлось
говорить первому. Я отметил, что здесь шок пульса от быстрого смещения
сердца вправо кровоизлиянием в плевру из пробитой верхушки левого легко-
го и центр нашего внимания, конечно, не сломанная рука, а этот так наз.
гэматоторакс. Приходилось учитывать и своеобразный, счастливый ход пули,
которая, пройдя шею слева направо, сейчас же непосредственно впереди
позвоночника, между ним и глоткой, не поранила больших сосудов шеи. Ук-
лонись эта пуля на один миллиметр в ту или другую сторону, Владимира
Ильича, конечно, уже не было бы в живых. Военный опыт после годов войны
у нас, у хирургов, был очень большой, и было ясно, что если только
больной справится с шоком, то непосредственная опасность миновала, но
оставалась другая опасность, это опасность инфекции, которая всегда м
огла быть внесена в организм пулей. Эту опасность предотвратить мы уже не могли, мы могли ее только предполагать и бояться, так как она была бы грозной: страшно было и за плевральную полость и за пулевой канал на шее, который пронизал, очевидно, в нескол
ьких местах шейную клетчатку, да еще такую клетчатку, как заглоточную. Все эти тревоги и опасения были высказаны мною, равно как и другими врачами. Соответственные мероприятия были выработаны очень легко: абсолютный покой, все внимание на сердечную деяте
льность, руку временно приходилось забыть, для нее только легкая контентивная повязка, чтобы трущиеся при невольном движении отломки костей не доставляли раненому ненужных страданий. Я с удовольствием согласился и поддерживал предложение Вл. А. Обуха при
гласить вечером на новую консультацию д-ра Николая Николаевича Мамонова, большого терапевта, талантливого и удивительного мастера в подходе к больному. Такой врач нам, хирургам, был нужен, чтобы детальнее следить за изменениями в плевре и в легком. Вопро
с о том, нужно или нет вынимать засевшие пули, без малейших колебаний был сразу решен отрицательно.
После консультации длинное и долгое обсуждение официального бюллетеня о состоянии здоровья Вл. Ил. Приходилось тщательно и очень внимательно обдумывать каждое слово, каждую запятую: ведь нужно было опубликовать перед народом и миром горькую правду, исход
был неизвестен, но это нужно было сказать так, чтобы осталась надежда.
После этого опять пошли к Вл. Ил. Около него сидела Надежда Констан-
тиновна. Вл. Ил. лежал спокойно, снова наша настойчивая просьба не шеве-
литься, не разговаривать. На это - улыбка и слова: "ничего, ничего, хо-
рошо, со всяким революционером это может случиться". А пульса все нет и
нет. Вечером снова консультация и так каждый день, утром и вечером, пока
дело не наладилось, т.-е. 4-5 недель.
Пульс восстановился только через 2-е суток, т.-е. стал таковым, что
его можно было назвать удовлетворительным. Через четыре дня общее состо-
яние настолько улучшилось, что позволительно было подумать о том, чтобы
приняться за правильное лечение перебитой руки.
Опасность инфекции как будто миновала, и могучая натура Вл. Ил. стала
быстро справляться с громадным кровоизлиянием в плевру. Выпот быстро
всасывался, сердце возвращалось к нормальному положению, дышать больному
становилось все легче и легче, а нам, врачам, становилось все труднее и
труднее: дело в том, что как только Вл. Ил. стал чувствовать себя лучше,
как только у него поокреп голос, заставить его быть спокойным, заставить
его не шевелиться, не разговаривать, заставить его поверить нам, что
опасность еще не миновала, - представлялось совершенно невозможным: он
хотел и работать, и быть в курсе всех дел. На наши приставания: всегда
улыбка, всегда очень милая, но совершенно откровенная, т.-е. "я вам ве-
рю, верю, что вы говорите по совести, но"... Вот это-то "но" и заставля-
ло нас быть благодарными переломанной руке. Рука была повешена на вытя-
жение и тем самым волей-неволей приковывала Вл. Ил. к постели. Сращение
руки шло прекрасно, и недели через 3 появилась уже настолько хорошая
спайка, что удерживать Вл. Ил. в постели не представлялось нужным, так
как вытягивающий груз можно было хорошо приспособить и при вертикальном
положении больного.
Вл. Ильич нас, врачей, меня в частности, всегда встречал очень радуш-
