долларах, а рабочим платят крошами. Безработные у них под окнами тысяча-
ми сидят, ждут, чтобы их наняли. Им достаточно мигнуть, они разрушат мой
дом, и никто не узнает, в чем дело. Я хотел свое дело организовать, биз-
несом заняться, но теперь боюсь.
Бизнес есть бизнес. Взлеты и падения. Расчет, риск и ответственность.
Мистер Джордж, наш Жора из "Интерпаба" несколько раз в своей жизни
начинал с нуля. Рядовой лавочник, он бежал с десятками тысяч других, в
одну ночь потеряв все, когда Пакистан откололся от Индии.
Пришел в представительство АПН и сказал, что готов взяться за любую
работу. Стал вроде курьера ходить по редакциям местных газет. Через год
мои коллеги подарили ему велосипед, а Джордж заказал себе первый костюм
у портного. Гордый Жора приехал на прием в совпосольство, припарковал
свой велосипед среди лимузинов, и когда, здороваясь, низко поклонился
послу, пиджак на нем треснул. У дешевого портного и нитки гнилые.
Через десять лет мистер Джордж имел машину, офис и компаньона. Через
пятнадцать лет вложил все деньги в производство фильма в Индии и прого-
рел. Вернулся к своему бизнесу - имеет несколько домов, штат человек в
тридцать, несколько машин, в том числе "Мерседес". Удостоен международ-
ных наград в области рекламы и информации. Отмечен великим вождем Ким Ир
Сеном. Стал таким толстым, что на нем трещат пиджаки, сшитые у первок-
лассных портных. Чтобы скинуть вес, купил себе велосипед-тренажер. Начал
с велосипеда и кончил велосипедом. Между ними - жизнь.
Цена жизни, как акция на бирже, может упасть до нуля в любой момент.
Ежедневно разворачиваешь газету - еще двое погибли от рук террористов,
рухнула стена, некачественно строили - придавило пятерых, произошла
утечка газа - отравились двадцать три человека... Все газеты, все журна-
лы обошла страшная фотография: комнатные вентиляторы, словно птицы, рас-
кинули под потолком лопасти, как крылья, и несут страшную добычу. Пове-
сились. Трое. Три девушки, так и не узнавшие наслаждения любви и радости
материнства. Одной - двадцать два, второй - восемнадцать, третьей -
шестнадцать. Три сестры. Семья мелкого железнодорожного служащего. Вы-
растил, выучил. Но замуж выдать не мог. Где взять для каждой по сто ты-
сяч на приданое плюс расходы на недельную свадебную церемонию.
Реальность чужестранности вторгается в сознание в Азии, конечно,
по-иному, чем в Европе или США. "Восток - дело тонкое", - говорил русс-
кий солдат, шагающий под белым солнцем пустыни в родные края. Но я по
гроб не забуду, какая, в отличие от московской дождливой слякотной осе-
ни, стояла солнечная теплая весна в Буэнос-Айресе.
- Пойдем, передохнем, - по-волжски окая, предложила мне Вера Петров-
на, художница из Палеха. Глаза распахнутые, как васильки, коса венцом
уложена на голове.
Мы вышли через задние ворота павильона советской выставки. Вера Пет-
ровна скинула туфли, прошла босиком по траве газона и грузновато села,
расставив толстоватые в икрах и бедрах ноги. Щурилась на солнышко, улы-
балась и рассказывала, какие гостинцы она привезет домашним.
Из здания напротив, недалеко, метрах в ста-двести, выскочил молодой
парень, торопясь, пересек пустую автомобильную стоянку и перемахнул че-
рез невысокую сетку на столбах - ограду железной дороги. Он уже бежал по
шпалам, когда из здания появились солдаты. В зеленой пятнистой форме,
высоких шнурованных ботинках, с автоматами наперевес. Один из них тоже
перелез через ограждение, встал на одно колено, прицелился. Короткий
треск. Парень, вскинув руки, упал. Уже не торопясь, еще двое солдат при-
соединились к стрелявшему и все вместе пошли вдоль рельс. Наклонились,
подхватили убитого и поволокли к дверям пакгауза.
Весеннее небо... Пестрая очередь в павильон вдали...
Русская крестьянка, сидящая на земле...
- Чего-чего, а уж хунты у нас не будет. И так в гражданскую вдоволь
наубивались, - тихо сказала она. - Не приведи, господь, жить на чужбине.
А все равно рано или поздно невольно примеряешься - остался бы ты
здесь навсегда? Дома-то тоже несладко поди.
Советский бизнесмен. Словосочетание абсурдное, а что у Системы не из
разряда зияющих высот? Я знал одного, он относился к числу одаренных,
добросовестных и неглупых. И достиг поста генерального директора одного
важного внешнеторгового объединения, которое давало главное - свобод-
но-конвертируемую валюту, СКВ. План по СКВ считался, как высота на вой-
не. Возьмешь - получишь орден, нет - пойдешь в штрафные батальоны. Сам
по себе план - это одно, но есть главное - рапорт о плане. Вовремя, то
есть к концу года, и об успехах. Как раз для такого рапорта не хватало
полтора миллиона СКВ. И сумма не очень великая, да если бы необязательно
к дате выполнения социалистических обязательств, к двадцать пятому де-
кабря... Тут подвернулась фирма, готовая взять товар на эту сумму. Она,
правда, еще не расплатилась по старым контрактам, но президент божился,
что не обманет. И чек подписал. Для полного ажура в рапорте чек приняли.
Ордена и премии за взятие высоты получили. А президента посадили в
тюрьму, жулик оказался, часть полученного товара, предназначенного для
нужд своего отечества, налево перепродавал.
В это время генеральному директору за его рапорты, своевременные и
ласкающие слух высокого начальства, предлагают отбыть торгпредом в стра-
ну, где платят пять тысяч "березовых" чеков в месяц и климат хороший.
Только кто же у него объединение примет, если товар отгружен, но не оп-
лачен? Генеральный туда-сюда, родители, говорит, приболели, сейчас не
могу, но отказался. К тому времени президента фирмы из тюрьмы выпустили,
но платить он был не в состоянии.
Генеральному предложили еще одну страну, но с климатом похуже. Отка-
зываться было нельзя - третий раз не предложат.
Тогда-то и была задумана и осуществлена многоступенчатая операция:
через представительство западногерманской фирмы в Болгарии и их синга-
пурских партнеров путем новых поставок, скидок и конвертации инвалютных
рублей в клиринг, а потом в СКВ задолженность была погашена.
Генеральный уехал торгпредствовать, а через два года его призвали к
ответу - ревизия обратила внимание на сложность расчетов. Когда разобра-
лись, то и прокуратура и ОБХСС сказали, что криминала нет, никто себе
ничего в карман не положил, все было ради Его Величества Социалистичес-
кого Обязательства. Но тут началась, как снежный ком, кампания по разг-
рому внешторга - торгпреда выгнали из партии и уволили.
Лакированная картинка зарубежья из нашего социалистического лагеря
привлекательна - ради нее бежала замуж за местного знакомая всей нашей
советской колонии одна гражданка. Впрочем, даже гражданство она сменила.
А он пожил с ней и развелся. Она приходила к воротам торгпредства и жда-
ла, когда кто-нибудь выйдет - работу просила или хотя бы поговорить на
родном языке.
А чужестранцем можно ощущать себя и в Союзе. Мы приехали как-то в ко-
мандировку в Таллинн - писать об Эстонии. Жили в "Интуристе", пили ликер
"Вана Таллинн", бродили по средневековым улочкам, гуляли по Певческому
полю, по развалинам храма в Пирите и однажды по шоссе углубились в лес.
Он был чист и торжественен, как воскресная месса. Деревья обступили нас
и словно поднимались вместе с нами по пологому склону. Но человек тем и
отличается от зверя, что живет не в единстве с природой, а диктуя свои
законы. Свои социалистические обязательства по отношению к ней. Так и мы
натаскали сучьев и шишек, и лениво пополз вверх дымок костерка. Он быст-
ро разгорелся, и мы растерянно увидели, что языки пламени побежали по
сухому мху и хвойной подстилке, серое пятно пепелища в короне приплясы-
вающих огоньков неудержимо расползалось, и я представил себе, как огонь
перейдет на молчаливо смотрящие на нас сосны, и понял, что это - чужой
лес и что мы потом скажем людям, говорящим на эстонском языке, в свое
оправдание. Сообразили, забросали костер песком, но ощущение преступив-
шего чужой закон осталось.
Разобраться бы дома, где твой дом.
И жить надо там, где твой дом.
И умереть.
И лечь в родную землю.
Восток.
Жара.
Горшок надет
на кол в заборе.
Как срубленная голова...
Это все, что я написал в стихах о загранице - не пишутся они там.
Глава сорок первая
--===Колония===--
К О Л О Н И Я
Глава сорок первая
Мы уже привычно пережили жару и сезон дождей, событий особых не было, лишь
проводы, проводы... В прощальных застольях почему-то всегда участвовала
Маруся, жена одного из специалистов промышленности. Она выбирала момент, когда
компания уже достаточно разговелась, выходила на середину с таинственным видом
и, как большой, неожиданный и приятный сюрприз для окружающих, жеманно
объявляла, что сейчас исполнит напутственную песню, написанную на мотив
"Домбайского вальса". В первый раз прошло на "ура", на третий - вызвало кривую
усмешку, на пятый - опоздавшие осведомлялись, был ли уже исполнен хит сезона,
и радовались, что очередной бенефис Маруси прошел без них, на седьмой -
попросили Марусю исполнить на "бис". Так под "Домбайский вальс" неудержимо
сужался круг наших друзей и знакомых.
Уехали Айвазяны, с которыми мы за последний год сошлись - бывают та-
кие спокойные, ненавязчивые, легкие отношения, когда-то вместе едем про-
гуляться в парк, то поужинаем, то побродим по магазинам. Возвращались
Айвазяны не по своей воле - врачи определили у Татевик, жены Володи, ка-
кие-то нелады по женской части и предложили сделать операцию. Володя, не
доверяя местным эскулапам, не столько хирургам, сколько техническому
персоналу, тщательно обследовал больницу и удостоверился, что в подвале
стоит дизель-генератор, а в бачке есть топливо. Это оказалось отнюдь не
лишним, потому что именно в тот момент, когда Тата лежала на операцион-
ном столе, во всем районе вырубили свет и Володя тут же прибежал в под-
вал. За ним пришел абориген и запустил двигатель.
Казалось, что Володя предусмотрел все возможное, даже кровь Тате пе-
реливали советскую - собранную добровольцами колонии. Но то ли кровь
подменили, то ли попалась заразная, но через сорок пять дней Тата забо-
лела гепатитом - также как и я. Вылечить ее до конца не смогли - по не-
понятным причинам держалась температура, пока врачи не вынесли вердикт:
дома и стены помогают.
Проводили Гусаровых, Сохадзе, Гуляевых, Гриценко. Собрались домой и
Святослав с Леной.
Время нематериально и неуловимо для нашего восприятия, но оказывается
есть моменты, когда можно остро ощутить, почувствовать различие между
прошлым и будущим. Прощальные встречи происходили на границе двух вре-
мен. Когда ежедневно едешь в торгпредство и знаешь, что завтра будет то
же самое, то есть ощущение, что сегодня как бы простирается в завтра.
Если же завтра не будет того, что было сегодня, то связь обрывается и
сегодня уходит в прошлое. Когда завтра не будет сегодня - это и есть
прошлое.
И еще.
Время застывает на длительность разлуки. Мы - здесь, а все наши -
там, и в памяти родных и друзей мы остались такими же, какими были тогда
- год или два назад. И для нас время жизни тех, кого мы не видим, оста-
новилось в нашем сознании в момент расставания.
Сын сообщил мне, что женился. И уже никогда в памяти моей не будет
воспоминания о его свадьбе. Этого события не будет в моем прошлом - ос-
танутся только короткие строки письма.
Зато чужая свадьба - Ричи и Ситы - запомнилась. Прием со стороны же-
ниха в его доме для родственников и друзей невесты, ответный прием в до-
ме невесты, прием в ресторане только для друзей жениха - прощальный
"мальчишник" и, наконец, долгое шествие по улицам города от дома до спе-
циального шатра, сооруженного в саду пятизвездного отеля. Жених в белом
