ветреный, и небо воспользовалось этим, чтобы сблизиться с
землей, вялые угрозы которой оно вынашивало. Вольф все не
возвращался, и Ляпис подумывал, не пора ли ему отправляться на
его поиски. Быть может, Вольф обидится. Он подошел к мотору,
чтобы немного обогреться, но мотор едва грел.
Уже несколько часов, как в пушистой вате теней растаяли
стены Квадрата, и было видно, как неподалеку мигают красные
глаза дома. Должно быть, Вольф предупредил Лиль, что вернется
поздно, и, несмотря на это. Ляпис с минуты на минуту ожидал
появления крохотного огонька штормового фонаря.
Поэтому он оказался не готов и был захвачен врасплох,
когда в темноте появилась одинокая Хмельмая. Он узнал ее, когда
она была уже совсем рядом, и рукам его стало жарко. Податливая
и гибкая, как лиана, она дала себя обнять. Он погладил ее
точеную шею, он прижал ее к себе и, полузакрыв глаза,
забормотал слова литаний, но вдруг она почувствовала, как он
сжался, окаменел.
Как зачарованный, Ляпис уставился на стоявшего рядом
бледнолицего человека в темной одежде, который тоже их
разглядывал. Рот прочерчивал его лицо черной поперечиной, а
глаза глядели, казалось, откуда-то издалека. У Ляписа
перехватило дыхание. Для него было невыносимо, чтобы кто-то
слушал, что он говорит Хмельмае. Он отстранился от нее, и
костяшки его пальцев побелели.
-- Что вам угодно? -- выдавил он из себя.
Не глядя, он почувствовал удивление девушки и на долю
секунды повернулся к ней. Удивление, полуулыбка удивления. И
по-прежнему никакой тревоги. Когда же он снова взглянул на
человека... никого уже не было. Дрожь вновь охватила Ляписа,
холод жизни выстужал ему сердце. Так он и стоял рядом с
Хмельмаей, подавленный, постаревший. Они не промолвили ни
слова. Улыбка исчезла с губ Хмельмаи. Обвив тонкой рукой шею
Ляписа, она ласкала его, как ребенка, поглаживая и почесывая за
ухом ровно подрезанную кромку волос.
В этот миг раздался глухой стук каблуков о землю, и рядом
с ними тяжело рухнул Вольф. Он так и остался на коленях,
сгорбившись, без сил, сжав голову руками. На щеке у него
красовался большой черный подтек, густой и липкий, словно
чернильный крест на плохой контрольной; его изболевшиеся пальцы
из последних сил стискивали друг друга.
Забыв о своем собственном наваждении. Сапфир расшифровывал
на теле Вольфа следы иных напастей. Ткань защитного
обмундирования, будто жемчужинками, сверкала микроскопическими
капельками на осевшем, как труп, у подножия машины теле.
Хмельмая отстранилась от Сапфира и подошла к Вольфу. Она
взяла в свои теплые пальцы кисти его рук и, не пытаясь их
разъединить, дружески пожала. В то же время она говорила
певучим, обволакивающим голосом, она уговаривала его вернуться
в дом, где тепло, где на столе большой круг света, где его ждет
Лиль; и Сапфир нагнулся к Вольфу и помог ему подняться. Шаг за
шагом они отвели его в тень. Вольф шел с трудом. Он чуть
волочил правую ногу, опираясь рукой на плечо Хмельмаи. С другой
стороны его поддерживал Сапфир. Они шли, не говоря ни слова. Из
глаз Вольфа на кровавую траву перед ними падал холодный,
злобный свет, оставляемый его двойным лучом легкий след с
каждой секундой слабел у них на глазах; когда они добрались до
дверей дома, тяжелая муть ночи сомкнулась над ними.
ГЛАВА XVIII
Сидя перед трельяжем, облаченная в легкий пеньюар Лиль
приводила в порядок свои ногти. Последние три минуты они
вымачивались в декальцинированном соке наперстянки, чтобы
размягчить кутикулу и сфазировать луночки ногтей в первую
четверть. Она тщательно подготовила крохотную клетку с
выдвижным поддоном, в которой двое специализированных
жесткокрылых точили мандибулы в предвкушении момента, когда их
доставят на место работы и дадут задание по устранению кожи.
Подбодрив их в подходящих выражениях, Лиль поставила клетку на
ноготь большого пальца и потянула за скобочку. Удовлетворенно
замурлыкав, воодушевляемые болезненным соперничеством насекомые
принялись за работу. Под быстрыми ударами первого кожа
превращалась в мелкий порошок, тогда как второй с тщанием
занимался отделочными работами, подчищал, сглаживал края,
заостренные его меньшим напарником.
В дверь постучали, вошел Вольф. Он почистился и побрился,
хорошо выглядел, но был чуть бледноват.
-- Могу я поговорить с тобой, Лиль? -- спросил он.
-- Давай, -- сказала она, освобождая ему место на обитом
стеганым сатином диванчике.
-- Я не знаю о чем, -- сказал Вольф.
-- Да неважно, -- сказала Лиль. -- Все равно много мы
никогда не разговариваем... Ты без труда что-нибудь подыщешь.
Что ты видел в своей машине?
-- Я пришел вовсе не для того, чтобы тебе об этом
рассказывать, -- возразил Вольф.
-- Конечно, -- сказала Лиль. -- Но ты же все-таки
предпочитаешь, чтобы я об этом спросила.
-- Я не могу тебе ответить, -- сказал Вольф, -- потому что
это неприятно.
Лиль переправила клетку с большого пальца на указательный.
-- Не воспринимай эту машину так трагически, -- сказала
она. -- Это же, как-никак, был не твой почин.
-- Вообще, -- сказал Вольф, -- когда жизнь проходит
поворотный пункт, он ею не предусматривается.
-- Ведь твоя машина, -- сказала Лиль, -- опасна.
-- Нужно помещать себя в опасную или довольно-таки
безнадежную ситуацию, -- сказал Вольф. -- Это замечательно --
при условии, правда, что делается это чуть-чуть нарочито, как в
моем случае.
-- Почему же это лишь чуть-чуть нарочито? -- сказала Лиль.
-- Эта малость нужна, чтобы отвечать себе, если становится
страшно, -- сказал Вольф, -- "я этого и искал".
-- Ребячество, -- сказала Лиль.
Клетка перепорхнула с указательного пальца на средний.
Вольф разглядывал жесткокрылых грызунов.
-- Все, что не является ни цветом, ни запахом, ни музыкой,
-- сказал он, загибая палец за пальцем, -- все это --
ребячество.
-- А женщина? -- возразила Лиль. -- Жена?
-- Женщина, следовательно, нет, -- сказал Вольф, -- она
ведь как минимум включает в себя всю эту троицу.
Они на мгновение замолчали.
-- Ну, ты совсем воспарил в до жути высшие сферы, --
сказала Лиль. -- Есть, конечно, средство вернуть тебя на землю,
но мне жаль своих ногтей, я боюсь, что все мои труды пойдут
насмарку. Так что пойди прогуляйся с Ляписом. Захвати с собой
деньги, и ступайте вдвоем, развейтесь, это пойдет вам на
пользу.
-- После того как посмотришь на все оттуда, -- сказал
Вольф, -- область интересов заметно сужается.
-- Ты -- вечный нытик, -- сказала Лиль. -- Забавно, что
при таком складе ума ты продолжаешь еще что-то делать. Ты,
однако, не все еще перепробовал...
-- Моя Лиль, -- сказал Вольф.
Она была теплой-теплой в своем голубом пеньюаре. Она пахла
мылом и подогретой на коже косметикой. Он поцеловал ее в шею.
-- С вами, быть может, я перепробовал все? -- добавил он
дразнясь.
-- Совершенно верно, -- сказала Лиль, -- надеюсь, что и
еще попробуешь, но ты щекочешься -- и ты искорежишь мне ногти,
так что ступай лучше колобродить со своим помощником. Чтоб я
тебя до вечера не видела, слышишь... и можешь не отчитываться,
чего вы там понаделали, и никаких машин сегодня. Поживи
немного, вместо того чтобы пережевывать.
-- Сегодня мне машина ни к чему, -- сказал Вольф. --
Забытого сегодня хватит по крайней мере дня на три. Почему ты
хочешь, чтобы я пошел без тебя?
-- Ты же так не любишь выходить со мной, -- сказала Лиль,
-- ну а сегодня я не хандрю, так что я даже за то, чтобы ты
прогулялся. Иди поищи Ляписа. И оставь мне Хмельмаю, ладно?
Было бы слишком жирно, чтобы ты, воспользовавшись этим поводом,
ушел с ней, а Ляписа отослал копаться в твоем грязном моторе.
-- Глупышка... макьявельская, -- сказал Вольф.
Он поднялся и наклонился, чтобы поцеловать одну из грудей
Лиль, специальную целовальную для стоящего Вольфа.
-- Вали! -- сказала Лиль, щелкнув его другой рукой.
Вольф вышел, закрыл за собой дверь и поднялся этажом выше.
Он постучался к Ляпису. Тот сказал: "Войдите" -- и предстал,
насупленный, на своей кровати.
-- Ну? -- сказал Вольф. -- Что, грустишь?
-- А! Да, -- вздохнул Ляпис.
-- Пошли, -- сказал Вольф. -- Прошвырнемся втихомолку, как
пара балбесов.
-- Парабола чего?
-- Бала бесов, балбес, -- сказал Вольф.
-- Тогда я не беру с собой Хмельмаю? -- сказал Ляпис.
-- Ни в коем случае, -- сказал Вольф. -- Кстати, где она?
-- У себя, -- сказал Ляпис. -- Занимается ногтями. Уф!
Они спустились по лестнице. Проходя мимо двери своих
апартаментов, Вольф вдруг остановился.
ГЛАВА XIX
-- Ты в неважном настроении, -- констатировал он.
-- Вы тоже, -- сказал Ляпис.
-- Примем крепкого, -- сказал Вольф. -- У меня есть
совюньон 1917 года, он подойдет как нельзя лучше. Оттянет.
Он увлек Ляписа в столовую и открыл стенной шкаф. Там
-- Хватит, -- сказал Вольф. -- Залпом?
-- Угу, -- сказал Ляпис. -- Как настоящие мужчины.
-- Каковыми и являемся, -- подтвердил Вольф, чтобы
подкрепить их решимость.
-- Болт по ветру, -- сказал Ляпис, пока Вольф пил. -- Болт
по ветру, и тем хуже для мудозвонов. И да здравствует всяк
вновь входящий. Дайте-ка мне, а то не останется.
Тыльной стороной руки Вольф вытер физиономию.
-- Ты, похоже, немного нервничаешь, -- сказал он.
-- Глыть! -- ответил Ляпис.
И добавил:
-- Я ужасный симулянт.
Пустая бутылка, осознав полную свою бесполезность,
сжалась, скуксилась, скукожилась и исчезла.
-- Пошли! -- бросил Вольф.
И они отправились, четко печатая шаг с раздолбанных досок.
Чтобы развлечься.
Слева от них промелькнула машина.
Они пересекли Квадрат.
Миновали брешь.
Вот и улица.
-- Что будем делать? -- сказал Ляпис.
-- Навестим девочек, -- сказал Вольф.
-- Здорово! -- сказал Ляпис.
-- Как это, "здорово"? -- запротестовал Вольф. -- Для меня
-- да. Ну а ты -- ты холостяк.
-- Вот именно, -- сказал Ляпис. -- Имею полное право
наслаждаться безо всяких угрызений совести.
-- Да, -- сказал Вольф. -- Ты же не скажешь этого
Хмельмае.
-- Как бы не так, -- пробурчал Ляпис.
-- Она знать тебя не захочет.
-- Как сказать, -- лицемерно сказал Ляпис.
-- Хочешь, я скажу ей об этом вместо тебя? -- также
лицемерно предложил Вольф.
-- Лучше не надо, -- признался Ляпис. -- Но тем не менее я
имею на это право, черт возьми!
-- Да, -- сказал Вольф.
-- У меня, -- сказал Ляпис, -- с ней сложности. Я с ней
всегда не один. Каждый раз, когда я подхожу к Хмельмае
сексуально, то есть от всей души, тут как туг человек...
Он запнулся.
-- Я спятил. Все это выглядит так по-идиотски. Считаем,
что я ничего не говорил.
-- Тут как тут человек? -- повторил Вольф.
-- И все, -- сказал Ляпис. -- Человек тут как тут, и
ничего не можешь сделать.
-- А он что делает?
-- Смотрит, -- сказал Ляпис.
-- На что?
-- На то, что делаю я.
-- Так... -- пробормотал Вольф. -- Но смущаться-то должен
он, а не ты.
-- Нет... -- сказал Ляпис. -- Потому что из-за него я не
могу сделать ничего, что бы его смутило.
-- Все это сплошная ерунда, -- сказал Вольф. -- И когда же
это пришло тебе в голову? Не проще ли сказать Хмельмае, что ты
ее больше не хочешь?
-- Но я хочу ее! -- вздохнул Ляпис. -- Жуть как хочу!..
