-- Ну и что, -- сказал сенатор. -- Это же игра.
-- Именно потому, -- сказал Вольф, -- что это игра, нужно
быть первым. Иначе все это глупости и только. Да! К тому же вот
уже пятнадцать лет, как я играю в пентюх... ты что, думаешь,
это меня еще возбуждает...
Тележка разболтанно вихляла из стороны в сторону позади
сенатора и при первой же возможности воспользовалась легкой
покатостью, чтобы подкатиться и исподтишка стукнуть его под
зад. Сенатор запричитал.
-- О горе! -- простонал он. -- У меня до поры будет плешь
на заду!..
-- Не будь таким неженкой, -- сказал Вольф.
-- И это, -- сказал сенатор, -- в моем-то возрасте!
Унизительно!
-- Немного прогуляться тебе на пользу, -- сказал Вольф, --
уверяю тебя.
-- Какую пользу может принести то, что досаждает? --
спросил сенатор.
-- Но досаждает все, -- сказал Вольф, -- и что-то все же
делается...
-- О! -- сказал сенатор. -- Под тем предлогом, что вас
ничто не привлекает, вы считаете, что всем все опротивело.
-- Ну хорошо, -- сказал Вольф, -- вот сию минуту чего ты
хочешь?
-- Ну а если бы этот же вопрос задали вам, -- проворчал
сенатор, -- вам ведь было бы трудно на него ответить, не так
ли?
Действительно, Вольф сразу не ответил. Он размахивал
клюшкой и забавы ради обезглавливал стебли распердунчиков
кривляющихся, росших там и сям на площадке для пентюха. Из
каждого отрубленного стебля извергалась клейкая струя черного
сока, которая надувалась в небольшой черный воздушный шарик,
украшенный золотой монограммой.
-- Трудно бы мне не было, -- сказал Вольф. -- Просто
сообщил бы тебе, что ничто больше не вызывает во мне желания.
-- Что-то новенькое, -- захохотал сенатор, -- ну а как же
тогда машина?
-- Это скорее от отчаяния, -- в свою очередь усмехнулся
Вольф.
-- Возможно, -- сказал сенатор, -- но ведь вы же не все
перепробовали.
-- Верно, -- сказал Вольф. -- Еще не все. Но это дело
наживное. Прежде всего, необходимо ясное понимание вещей. Ну да
ладно, этак я не догадаюсь, чего же ты хочешь.
Сенатор посерьезнел.
-- А вы не будете надо мной смеяться? -- спросил он.
Уголки его пасти были влажны и подергивались.
-- Отнюдь, -- сказал Вольф. -- Узнай я, что кто-то
действительно чего-то хочет, у меня бы поднялось настроение.
-- Мне только-только стукнуло три месяца, -- сказал
сенатор доверительным тоном, -- а я уже хотел гав... гав...
гав-виана.
-- Гавиана, -- рассеянно поправил Вольф.
И тут же спохватился:
-- Гавиана!..
Сенатор вновь осмелел. Его голос окреп.
-- По крайней мере, -- объяснил он, -- это четкое и точно
сформулированное желание. Гавиан, он такой зелененький, у него
такие остренькие кругляжки, а когда его бросаешь в воду, он
хлюпает. В общем... для меня... гавиан таков.
-- Так ты хочешь именно его?
-- Да, -- гордо сказал сенатор. -- У меня в жизни есть
цель, и поэтому я счастлив. Я хочу сказать, был бы счастлив без
этой мерзкой тележки.
Вольф, принюхиваясь, сделал несколько шагов и перестал
сшибать головки распердунчиков. Он остановился.
-- Хорошо, -- сказал он. -- Я выпрягу тебя из тележки, и
мы пойдем искать гавиана. Увидишь, меняется ли что-нибудь,
когда имеешь то, что хочешь.
Сенатор остановился и оторопело заржал.
-- Как? -- сказал он. -- Вы это сделаете?
-- Я же сказал...
-- Только без шуток, -- у сенатора перехватило дыхание. --
Не нужно подавать такую надежду старому, усталому псу...
-- Тебе везет, ты чего-то хочешь, -- сказал Вольф, -- ну а
я собираюсь тебе помочь, это так естественно...
-- Блин! -- сказал сенатор. -- В богословии это называется
забавной метафизикой.
Во второй раз Вольф наклонился и высвободил сенатора из
постромок. Оставив себе одну из пентюклюшек, он сложил
остальные на тележку. Никто ее не тронет, ибо моральный кодекс
пентюха особо строг.
-- В дорогу, -- сказал он. -- За гавианом нужно идти на
восток и пригнувшись.
-- Даже пригнувшись, -- сказал Дюпон, -- вы все равно выше
меня. Так что я останусь как есть.
И они отправились, тщательно обнюхивая почву. Ветерок
колыхал небо, посеребренное и подвижное брюшко которого
опускалось иногда приласкать огромные голубые зонтики майских
кардамошек, они все еще были в цветах, и их перечный запах
подрагивал в теплом воздухе.
ГЛАВА VIII
Расставшись с Вольфом, Лиль заспешила. Перед ней запрыгал
голубенький лягушонок. Квакушка без комплементарного пигмента.
Она прыгала в сторону дома и обставила Лиль на два прыжка.
Квакушка вознамерилась было увеличить отрыв, но Лиль быстро
поднялась наверх, чтобы подкраситься у себя перед трельяжем.
Кисточкой сикось, щеточкой накось, жидкость на лобную кость,
взлохматить ради хохмы лохмы, состроить миникуры ноготкам -- и
все готово. Часок -- не больше. Пробегая мимо, она попрощалась
с горничной и была такова. Пересекла Квадрат и через маленькую
дверцу выбралась на улицу.
Улица подыхала со скуки и, пытаясь развлечься, лопалась от
тоски длинными причудливыми расщелинами.
В оживленной зыби теней сверкали яркоцветные каменья,
неясные отраженья, пятна света, гасшие вслед за случайными
неровностями почвы. Опальный отблеск, чуть дальше -- кто-то из
семейства горных, возможно хрусталь, из тех, что на манер
каракатиц пускают золотую пыль в глаза желающим их схватить;
трескучая молния дикого изумруда и вдруг -- нежные колонии
малолетних бериллов. Семеня мимо, Лиль обдумывала, какие
вопросы стоит задать. А платье, ни на шаг не отставая, льстиво
ластилось к ее ногам.
Пробивавшиеся из-под земли дома росли с каждым шагом,
теперь это была уже самая настоящая улица с жилыми домами и
уличным движением. Пройти три перекрестка, на четвертом
повернуть направо; пронюхивательница (а в просторечии --
нюхалка) жила в высокой хибаре, водруженной на долговязые ноги
из мозолистого дерева, вокруг которых перекручивалась лестница
с развешанными на перилах отвратительными лохмотьями,
призванными, насколько это было возможно, придавать месту
особый колорит. Ароматы карри, чеснока и пумперникеля
беспорядочно блуждали в воздухе, оттененные, начиная с пятого
лестничного пролета, кислой капустой и рыбой не первой
молодости и свежести. В конце лестницы, на самой верхотуре,
ворон с выбеленной не по годам наисвирепейшей перекисью
водорода головой встречал гостей, протягивая им дохлую крысу,
которую он аккуратно держал за хвост. Крыса служила долго, ибо
посвященные приношение отклоняли, а кроме них сюда никто и не
заглядывал.
Лиль вежливо улыбнулась ворону и трижды постучала в дверь
подвешенной на шнурке колотушкой -- для того чтобы вас принять,
будьте так любезны.
-- Войдите! -- сказала нюхалка, которая поднималась по
лестнице за ней по пятам.
Лиль и вошла, специалистка за нею. В лачуге было на метр
воды, и передвигаться, чтобы не попортить мастику пола,
приходилось на плавучих матрасах; Лиль осторожно взяла курс на
обитое потертым репсом кресло, предназначенное для посетителей,
в то время как нюхалка лихорадочно вычерпывала воду и выливала
ее из окна проржавевшей насквозь кастрюлей. Когда вода спала,
она, в свою очередь, уселась за нюхательный столик, на котором
покоился ингалятор из синтетического хрусталя. А под ним,
пригвожденная к блеклому сукну его весом, лежала без памяти
большая бежевая бабочка.
Нюхалка приподняла инструмент и, брезгливо поджав губы,
подула на бабочку. Затем, отставив свой аппарат налево,
вытащила из-за корсажа обливающуюся дымящимся потом колоду
карт.
-- Вам как, на полную катушку? -- спросила она.
-- У меня мало времени, -- сказала Лиль.
-- Тогда на полкатушки с остатком? -- предложила нюхалка.
-- Да, и остатки, -- сказала Лиль в надежде, что они будут
сладки.
Бабочка начала слегка подрагивать. И издала легкий вздох.
Колода таро расточала запах зверинца. Нюхалка быстро выложила
на стол шесть первых попавшихся карт и свирепо в них внюхалась.
-- Черт возьми, черт возьми, -- сказала она. -- Я не
учуиваю в вашем раскладе ничего особенного. Плюньте-ка на
землю, надо посмотреть, и наступите ногой.
Лиль подчинилась.
-- Теперь уберите ногу.
Лиль убрала ногу, а нюхалка зажгла маленькую бенгальскую
свечку. Комната наполнилась светящимся дымом и ароматом
зеленого пороха.
-- Так-так, ну вот, -- сказала нюхалка. -- Теперь
вынюхивается куда яснее. Чую для вас новости о ком-то, к кому
вы расположены. И еще деньги. Незначительная сумма. Но
как-никак деньги. Ничего, очевидно, сногсшибательного. Называя
вещи своими именами, можно, пожалуй, даже сказать, что ваше
финансовое положение не изменится. Подождите.
Она выложила поверх первых шесть новых карт.
-- Ага! -- сказала она. -- В точности то, что я и
говорила. Вам придется слегка поистратиться. Но зато письмо,
оно затронет вас очень близко. Быть может, ваш муж. А это
означает, что он с вами поговорит, ведь было бы, право,
довольно странно, если бы ваш муж написал вам письмо. Теперь
дальше. Выберите карту.
Лиль взяла первую попавшуюся, на сей раз пятую.
-- Смотрите-ка! -- сказала нюхалка. -- Не это ли точное
подтверждение всего того, что я вам предсказала! Большое
счастье для кого-то из вашего дома. Он найдет то, что ищет уже
очень давно, после болезни.
Лиль подумала, что Вольф не зря построил машину и что
наконец-то его усилия будут вознаграждены, но -- побереги
печенку!
-- Это правда? -- спросила она.
-- Самая что ни на есть достоверная и официальная, --
сказала нюхалка, -- запахи никогда не лгут.
-- Да-да, я знаю, -- сказала Лиль.
В этот миг обесцвеченный ворон постучал клювом в дверь,
варварски имитируя прощание славянки.
-- Мне надо пошевеливаться, -- сказала нюхалка. -- Вы и в
самом деле настаиваете на остатках?
-- Нет-нет, -- сказала Лиль. -- Мне достаточно знать, что
мой муж получит наконец то, что ищет. Сколько я вам должна,
мадам?
-- Дюжину плюх, -- сказала нюхалка.
Матерая бежевая бабочка на глазах оживала. Вдруг она
поднялась в воздух. Летела она тяжело, неуверенно, как самая
немощная летучая мышь. Лиль отшатнулась. Ей стало страшно.
-- Чепуха, -- сказала нюхалка.
Она выдвинула ящик и вынула револьвер. Не вставая,
прицелилась в бархатистую тварь и выстрелила. Раздался мерзкий
хруст. Бабочка, пораженная прямо в голову, сложила крылья на
груди и безучастно спикировала вниз. С мягким стуком она
шмякнулась на пол, поднялась пыль шелковистых чешуек. Лиль
толкнула дверь и вышла. Ворон вежливо с ней попрощался.
Следующая посетительница ждала своей очереди. Маленькая худая
девчушка с беспокойными черными глазами, сжимавшая в чумазой
руке монетку. Лиль начала спускаться по лестнице. Чуть
поколебавшись, девчушка двинулась за ней следом.
-- Простите, мадам, -- сказала она. -- Она говорит правду?
-- Да нет же, -- сказала Лиль, -- она говорит о будущем.
Это, знаете ли, совсем не одно и то же.
-- Это заслуживает доверия? -- спросила девчушка.
-- Это иногда заслуживает доверия, -- сказала Лиль.
-- Меня пугает ворон, -- сказала девчушка. -- А дохлая
крыса противно воняет. Терпеть не моту крыс.
-- Я тоже, -- сказала Лиль. -- Но на этой нюхалке не
разоришься... Ей не по средствам дохлые ящерицы, как у
разнюхивательниц высокого полета.
