августовской ночью. Почему-то в первый миг Николая совсем не удивило,
каким образом старик очутился в его камере. Об этом он подумал значительно
позже, теперь же ощутил радость и невероятное облегчение.
- Здрав ли ты? - продолжал старик, улыбаясь уголками губ. - Как твой
сосуд скудельный, что ты "черепушкой" величал?
- Спасибо... Уже не болит... - Келюс наконец обрел дар речи. -
Варфоломей Кириллович! Вы... Вы знаете... Здесь они...
- Ведаю, воин Николай, все ведаю... Пойдем.
Это было сказано так просто, что Лунин послушно кивнул и, наскоро
приведя в порядок одежду, выжидательно взглянул на Варфоломея Кирилловича.
Тот неторопливо подошел к двери, и тут только Келюс вспомнил, что камера
заперта, снаружи - охрана, пулеметы и проволока в несколько рядов. Но
растерянность тут же сменилась изумлением: старик легко ударил рукой по
двери - и та со скрипом приоткрылась. Келюс лишь сглотнул слюну и вышел
вслед за стариком в коридор.
Часового он увидел почти сразу. Крепкий парень в маскхалате,
вооруженный короткоствольным автоматом, стоял под слабо горевшей лампой и
откровенно скучал. Ни Варфоломея Кирилловича, ни Келюса он явно не видел.
Старик оглянулся и, как показалось Николаю, слегка подмигнул.
Приободрившись, Лунин ускорил шаг. Отчаяние и страх исчезли: те, кто
грозил ему и его друзьям смертью, не были всесильны...
У выхода из подвала им встретился еще один часовой, также не
обративший на беглецов ни малейшего внимания. Вскоре они уже были во
дворе, где сновали люди в пятнистой униформе, но Варфоломей Кириллович,
казалось, не их, впрочем, как и они его. Келюс, осмелев окончательно,
уверенным шагом направился к воротам. Часовые смотрели куда-то в сторону,
и беглецы уже были готовы переступить черту, отделявшую их от свободы, как
внезапно Келюс ощутил невидимый толчок в грудь. В висках застучала кровь:
- Нарак-цэмпо... Нарак-цэмпо... Нарак-цэмпо...
Лунин поднял глаза и различил памятный ему черный балахон. Тибетец
стоял в воротах, подняв обе руки, словно пытался загородить путь.
Варфоломей Кириллович тоже заметил его, но спокойно шел дальше, прямо в
проем ворот.
- Стой, старик, - ровным, без малейшего выражения голосом проговорил
Нарак-цэмпо, не опуская поднятых рук. - Ты нарушаешь закон. Это уже не
твоя земля. Ее люди много лет назад отреклись от твоего хозяина и
разметали твои кости. Уходи, откуда пришел, и не мешай нам.
Варфоломей Кириллович на мгновение задержал шаг. Правая рука
поднялась в крестном знамении:
- Изыди, бес... Прочь!
Яркая вспышка - на мгновение глазам стало больно. Через секунду,
когда глаза вновь стали видеть, Лунин облегченно вздохнул: в воротах
никого не было, путь свободен, кровь в висках перестала стучать. Лишь
легкий прах клубился под ветром на месте, где только что стоял
Нарак-цэмпо.
Они вышли наружу и не спеша двинулись вдоль высокой ограды, после
чего свернули в лес. Тропинки разбегались перед глазами, и Келюс
остановился в нерешительности.
- Иди смело, воин Николай, - старик кивнул на одну из малозаметных
троп. - Ведомы сии места мне. Прежде ходил я здесь, когда от пустыни нашей
в Столицу добирался...
- Варфоломей Кириллович! Извините, я... вы... столько раз меня
выручали, а я даже спасибо не сказал!
- Однако сказал же, - на лице священника вновь промелькнула улыбка. -
Невелика моя заслуга. Ты бы и сам, воин, выбрался, да враги твои
чернокнижием сильны. А тут и я пригодиться могу...
Николай вновь кивнул: конечно же, православные священники способны
дать бой этим "черным". В атеистической душе Келюса шевельнулось что-то
вроде раскаяния.
- Спасибо... - повторил он. - А вы, значит, монах?
Варфоломей Кириллович кивнул:
- Из Ростова семья наша. Батюшку моего сослали с женой да с нами,
малолетними. В лесах и вырос. Там и в обитель пошел.
- А-а! - все становилось на свои места. - Так вы из раскулаченных!
Вот коммуняки! Никого в покое не оставят! Варфоломей Кириллович, вы должны
потребовать возвращения имущества. Сейчас закон вышел...
- Хлопотно сие будет, - усмехнулся старик. - Ежели мне, грешному,
добро отцово востребовать... Да и ни к чему, лет прошло немало. Бог им
всем судья... Не держи гнева на врагов, воин Николай. Тот, в Кого ты не
веришь, учил прощать...
- Ну, нет! - давняя атеистическая закваска сразу дала о себе знать. -
Убийцам этим? Волкову?
- И ему... Не только ненависти, но и жалости достоин тот, кого ты так
зовешь. В давние дни был он славным воином, в граде великом правил, в
битвах ратоборствовал, тайны многие постиг. Много ему дано от Господа... И
кто знает, может, и не его вина, что стал он нелюдем...
- А, все равно! - махнул рукой Лунин. - Колом его осиновым! А еще
лучше - огнеметом!
- Не в том огне гореть ему... Слыхал я, что, погубив душу свою,
позабыл он имя, от Бога данное. Ежели вновь услышит его, то порвется цепь,
что душу сковала...
Келюс недоуменно пожал плечами: странные слова не убедили. Между тем
старик, постояв, неторопливо зашагал по тропинке вглубь леса. Николай
поспешил следом.
- Я... извините, конечно... Я понимаю, гипноз, экстрасенсорика и
прочее, бином... Но с такими, как Волков, хороши другие средства -
посильнее. К тому же его Всеславом зовут!
- То не имя, - возразил Варфоломей Кириллович. - Не так его в Святом
крещении нарекли. По крестному имени зовет человека Бог. Но пока своего
имени Волков не вспомнит, а сие не под силу ему, да он и не тщится, ходить
ему по земле яртом... Можешь тому верить, воин Николай, можешь нет, но
дела его сам видишь. Душу свою погубив, других, невинных, губит...
- Кора! - вспомнил Келюс. - Варфоломей Кириллович, а как ей можно
помочь? У вас... ну, в монастыре, наверно, такое лечили?
Старик остановился и покачал головой:
- Нет... Не отпустит ее Волков. Но как только его душа в геенну
изыдет, и ее душа от муки кромешной избавится. Не впади в соблазн, воин
Николай. Многое может чернокнижие, но, ее спасая, себя погубишь, а ее не
вызволишь.
Он двинулся дальше, а Николай остался стоять в полной растерянности.
Что имел в виду старик? Кора излечится, если убить Волкова? Странно, хотя
какая-то логика в этом ощущалась.
Спохватившись, Келюс быстро догнал старика. Несколько минут они шли
молча, пока не добрались до небольшой поляны. Варфоломей Кириллович указал
на одну из тропинок:
- Ну, воин Николай, иди... Да не отымет Тот, Кого вспоминаешь ты так
редко, от тебя десницы Своей...
Старик ускорил шаг и внезапно свернул на боковую тропу, уходившую
куда-то в лесную глушь. Келюс поспешил было за ним, но тут же остановился:
тропинка была пуста. Лунин постоял и, не торопясь, пошел по указанной ему
дороге...
8. МАНУСКРИПТ ГИЙОМА ДЕ ТУ
В сухом, едва тронутом осенью лесу, было спокойно. Келюс шел быстро,
почти бежал, радуясь тому, что жив и свободен. За последние дни он смог
оценить значение этих слов. Но к радости примешивалась тревога. Он
возвращался в Столицу, где его ждали не только друзья.
Все его неприятности сводились к причине наипростейшей - к тайнам
власть предержащих, к которым ему довелось прикоснуться. То, что эти тайны
охранялись бхотами-экстрасенсами, было вполне объяснимо и, как помнил
Келюс, имело аналогии в не столь уже давней истории. Даже ярты и
несчастная Кора вполне укладывались в давно уже бродившую по газетным
страницам теорию о существовании специальной программы "Зомби",
разработанной якобы в недрах службы госбезопасности. "Тропа Света" -
очевидно, виденная Николаем в Белом Доме система пространственной связи -
при всей своей экзотичности была явлением вполне объяснимым. С "Тайной
Больших Мертвецов" подобной ясности не было, но Лунин догадывался, что
речь идет о виденном им списке таинственных захоронений. Оставалось
загадочное "Око Силы". Быть может, так называют скантр? Или... какой-то
военный объект? Интересно, о какой силе идет речь, не о термоядерной же? И
вдруг Лунину вспомнилась таинственная карта из серой папки. Объект N_1! Не
там ли это Око? Горы - Тянь-Шань, Памир или... все-таки Тибет? Но ведь
Тибет - территория КНР! И почему изобретением русского гения Тернема
занимаются именно бхоты?
Ответов на эти вопросы Келюс, ясное дело, найти пока не мог. Тем
временем деревья стали редеть. Тропинка вывела Лунина прямо на шоссе, в
котором он сразу узнал Столичную Окружную дорогу. Николай вздохнул,
представив себе путь до ближайшей автобусной остановки. Впрочем, долго
путешествовать не пришлось: за перекрестком Лунина остановил милицейский
патруль. Документов у подозрительного небритого парня в мятой одежде не
оказалось, и стражи порядка принялись за основательные расспросы. Внезапно
один из них, хлопнув себя по лбу, достал из планшета большое
свежеотпечатанное объявление, украшенное плохо выполненной, но все же
узнаваемой фотографией пропавшего без вести Лунина Николая Андреевича,
разыскиваемого уже третий день всей Столичной милицией.
Дальнейшее помнилось Келюсу смутно. Возможно, виной этому была
усталость после пережитого, а может, он просто перебрал впечатлений.
Усадив в коляску мотоцикла, Лунина с ветерком доставили прямиком на
Огарева, 6, где гордые патрульные передали Николая из рук в руки какому-то
важному полковнику. Тот отвел Келюса в большой кабинет с неизменным
портретом Железного Феликса в полный рост. Вскоре туда набежала дюжина
офицеров, и Келюсу пришлось долго рассказывать о своих злоключениях. Лунин
держался твердо. Обстоятельства ареста на Головинском он описал со всеми
подробностями, равно и странную базу за Окружной, где его держали, но о
причинах случившегося Келюс не проронил ни звука. Похоже, это всех
устроило. Лунину сообщили, что виновник его незаконного ареста полковник
Курбяко - вероятно, тот самый щекастый толстяк в форме - исчез, и его
ищут. Правда, об этом было сказано таким тоном, что Лунин понял: искать
щекастого станут долго...
Потом в кабинете появился угрюмый Фрол, буркнувший: "Привет,
Француз". Лунина и дхара пригласили пройти вниз, где посадили в черную
"Волгу" и повезли куда-то в центр. Келюс надеялся оказаться дома, но их
высадили у большого двухэтажного особняка, где уже толпились журналисты,
тут же ослепившие Келюса блеском фотовспышек. От интервью Лунин отказался
и быстро прошел, сопровождаемый Фролом и милицейскими чинами, на второй
этаж. Там их встретила возбужденная толпа, бросившаяся к Николаю с
поздравлениями и расспросами. Лунин не без удивления узнал Калерию
Стародомскую, запомнившуюся ему еще по избирательной компании, и двух-трех
демократов калибром поменьше. Это и был штаб, занимавшийся розысками
сгинувшего героя обороны Белого Дома. Тут же присутствовал Мик,
неузнаваемый в новом изящном костюме и модных очках в золотой
"профессорской" оправе.
Келюс уже знал, как вести себя. Он долго благодарил за помощь, охотно
подтвердил тут же родившуюся версию о том, что похитители, узнав, что их
имена известны (опять прозвучала фамилия Курбяко), вынуждены были
отпустить Лунина под напором требований возмущенной демократической
общественности. Затем все выпили кофе, и Николай наконец-то получил
возможность передохнуть. Приятели уселись в потрепанные "Жигули",
принадлежавшие, как выяснилось, все тому же Мику, и поехали в Дом на
Набережной. За всю дорогу Келюс не произнес ни слова.
