Арцеулов промолчал, соображая, где он мог видеть подобное
изображение. Дракон походил на рисунки на китайских вазах, но все же был
каким-то другим.
Между тем старик, открыв сосуд, налил в чашу, как казалось,
обыкновенную воду - совершенно прозрачную и чистую. Степа, облизнув
пересохшие губы, подумал, что и в самом деле хлебнул бы глоток-другой, но
вдруг замер. Ему показалось, что драконы на стенках чаши зашевелились.
Косухин хотел протереть глаза, но сообразил, что драконы, конечно, и не
думали двигаться - на то они и серебряные. Двигалась вода. Она начала
медленно, но затем все быстрее кружиться, словно в чаше образовался
маленький, но сильный водоворот. Затем прямо со дна прыгнул пузырек,
другой... Через минуту вода в чаше кипела.
Арцеулов покачал головой, подумав, что хорошо бы позвать Семена
Богораза. Самому Ростиславу с его юнкерским училищем понять подобные вещи
было явно не по плечу.
Вода кипела пару минут, затем ее цвет стал меняться. Из прозрачной
она постепенно стала розовой, потом красной, а еще через минуту - бурой.
Кипение продолжалось, пузыри яростно лопались, и Степа вдруг сообразил,
что старик держит серебряную чашу в руке. Сам бы он на подобное едва ли
решился.
Старик, казалось, понял его мысли, вновь сочувственно улыбнулся и
осторожно поставил чашу на каменный пол. Кипение тут же прекратилось, и
вода начала медленно светлеть. Через пару минут она вновь стала чистой и
прозрачной. Старик удовлетворенно кивнул, поднес чашу к губам и, не
торопясь, отхлебнул. Затем худая, покрытая вечным загаром рука протянула
ее Степе. Тот осторожно подхватил тяжелую серебряную вещь и вновь удивился
- чаша была абсолютно холодной. Старик взглянул на него и что-то
проговорил.
- Пить, что ли? - понял Косухин. - Так ведь... Да ладно!
Он решился и сделал глоток. Обыкновенная вода, вкусная и свежая,
словно только из колодца, причем совершенно холодная.
Осмелев, Косухин сделал еще один глоток, затем протянул чашу
Арцеулову. Тот выпил, не задумываясь, и вернул чашу хозяину.
- А ничего! - заметил Степа. - Хотя по здешнему холоду, я бы лучше
спирту...
- Сейчас согреешься, воин...
Степа замер - это сказал старик. Сказал, как и раньше, на своем
незнакомом языке, но теперь Косухин понимал каждое слово. По разом
застывшему лицу Арцеулова стало ясно, что он тоже понял сказанное.
- Сейчас согреешься, - повторил старик. - Это сома дэви.
Степе действительно стало жарко, но не от воды, а от всего
происходящего. Между тем, Арцеулов вновь пытался вспомнить - слово "сома"
показалось знакомым.
- Я думал, мы поймем друг друга и без этого, - продолжал старик. - Но
вы были слишком невнимательны...
- Так ведь... - начал Степа, но старик перебил его:
- Знаю. Те, что искали вашей смерти, были тоже невнимательны. Вы
разучились смотреть и слушать. Это, наверное, плохо...
По бледным губам вновь скользнула улыбка.
Несколько секунд все молчали. Наконец, Арцеулов решился:
- Кто вы?
Он хотел добавить "сударь", но сообразил - это обращение никак не к
месту. Впрочем, называть незнакомца "дедушкой" по примеру бесцеремонного
Степы он тоже не решился.
- Я тот, кто послан встретить вас, - чуть помолчав, ответил старик. -
Думал, вы догадались... Вы спешите, воины, и не успеваете даже подумать...
- Да чего тут думать!.. - решительно отреагировал Степа, но
продолжать не стал.
- Подумайте, - вновь улыбнулся старик, но на этот раз его улыбка была
печальной.
Степе как-то не думалось. На представителя китайской секции
Коминтерна старик никак не походил, а больше встречать в этой далекой
стране красного командира Косухина было, пожалуй, некому.
Арцеулов тоже не стал размышлять. Невеселая улыбка старика подсказала
ответ:
- То есть... Нам что - конец?
- Я пришел встретить вас. Ваш путь закончен. Вы прошли его до
последнего шага...
- Как это? - не сообразил Косухин, но вдруг понял и испуганно
замолчал.
- Вас сторожат у тропы. Скоро они поднимутся наверх, и на этот раз
будут более внимательны...
- И что? - тихо поинтересовался Степа. - Ничего сделать нельзя? Ну,
спрятаться там?
- Вам незачем прятаться. Вы уже пришли...
Арцеулов молчал. Спрашивать было не о чем - он все понял. Много раз
капитану представлялось, как _э_т_о_ случится, но подобного он не ожидал.
Впрочем, Ростислав подумал, что, наверное, никто не представляет, как
произойдет такая встреча...
- А... вы всех так встречаете? - любопытство не оставляло Косухина
даже в этой ситуации.
- Не всех...
Издалека, со стороны дороги, сухо прогремел выстрел. "Сигнал подают",
- автоматически отметило сознание Арцеулова. То, что еще несколько минут
назад воспринималось как чуть ли не самое важное в жизни, теперь стало
далеким и неинтересным.
Степа между тем напряженно размышлял. Непробиваемый атеизм все же не
отучил его сверяться с реальностью. Пещера, странный старик - все это было
вполне реально, как и смерть, поджидавшая совсем рядом. Но все же Степа
чувствовал - главное еще не сказано. Старик явно что-то не договаривает.
- Вот что, товарищ, - на этот раз "дедушка" стал "товарищем". - Вы бы
это... досказали. Чтобы все сразу... А то непонятно что-то...
- Что вам непонятно, Степан? - поинтересовался старик.
На свое имя Косухин не реагировал. Мало ли откуда здесь могут знать
комиссара Челкеля?
- Все непонятно. Если нам и вправду крышка, так обычно и без таких...
встречающих... обходится. Видел уж, знаю...
- Хорошо, объясню, - старик вздохнул, но без всякого раздражения,
словно разговаривал с ребенком. - Вы прошли путь до конца. Но это был не
ваш путь, Степан, и не ваш, Ростислав. Вы сбились с дороги, хотя и не по
своей воле.
- Ага! - напрягся Степа. - Это, значит, мы сюда по ошибке попали?
- Не по ошибке. Это не так легко объяснить. Представьте, вы плывете
по реке. Внезапно начинается буря, вас уносит в море, и вы попадаете
совсем не туда, куда рассчитывали...
- Значит, мы не должны были заниматься "Мономахом"? - вмешался
Арцеулов. Почему-то он понял, что старик знает и об этом.
- А вы подумайте! - старик уже не улыбался, его небольшие серые глаза
смотрели по-молодому остро и решительно! - Собирались ли вы еще месяц
назад сокрушать покой небес? Приходило ли вам в голову, что такое
возможно? Да и возможно ли это вообще?
- Стоп, - мотнул головой Косухин. - Значит, по порядку. Ясное дело,
не собирались. Но то что возможно - это уж, извините. Сами видели...
- Вы видели много невозможного. Точнее, смотрели, но видели ли - не
знаю. Наверно, вы меня не поймете. Просто поверьте - то, что случилось -
это и была буря, сбившая вас с пути. Ваши пути закончились не так, как
должны были. И меня послали вас встречать. Могу лишь сказать - не бойтесь.
Все страшное уже позади.
Этого говорить, вероятно, не следовало. Даже Арцеулов, несмотря на
овладевшую им апатию, почувствовал нечто вроде обиды. Степа же буквально
вскипел.
- Вот чего, батя! - новое обращение соответствовало тону. - За
политбеседу спасибо, но я лучше пойду наружу. Глядишь, перед смертью
прихвачу с собой другого-третьего! Наслушался я этой поповщины!
Старик покачал головой:
- Вам уже ничего не сделать, Степан. Вам незачем даже ждать пулю.
Вот...
Он легко взмахнул рукой. И в то же мгновение вокруг что-то начало
меняться. Стало теплее, повеяло весенним ветром, откуда-то донесся легкий
запах цветущего сада. Внезапно каменная ниша за спиной у старика
засветилась легким, еле заметным светом. Камень, в котором она была
вырублена, стал светлеть, исчезать, превращаясь в золотистый туман,
закрывавший проход.
- Дверь открыта, - бесстрастно произнес старик. - Входите! Отбросьте
сомнения. Многие жаждут, но не многие удостаиваются этого. Вы заслужили -
входите!
Арцеулов вспомнил, что уже видел это сквозь серебряный перстень,
сквозь льющийся из ночной темноты лунный свет. Светящаяся дверь в темной
пещере. Только тогда - в видении - он стоял у прохода. И рядом был кто-то,
кого он тогда не узнал.
- Нет! - это отрубил Степа. - Спасибо, батя, но я уж здесь останусь.
Старик махнул ладонью, и все исчезло. Вместо золотистого тумана вновь
проступил грубый камень. Повеяло привычным зимним морозом.
- Чего же вы хотите? - в голосе старика чувствовалось удивление.
- Понять, - ответил Арцеулов. - Вы говорили о пути, который мы должны
были пройти. Что вы имели в виду?
- Не жалейте о нем. Он был не лучше и не хуже, чем у тысяч ваших
сверстников. Он никогда не привел бы вас к этой двери.
- Это как? - вмешался Косухин. - Все мы, прошу прощения, там будем.
- Не все. Большинству придется много раз проходить путь, прежде чем
они заслужат право войти сюда.
Косухин был сбит с толку. Отреагировал капитан:
- И все-таки. Вы говорили о том, что нам было суждено...
- Хорошо. Вы хотите знать об этом? Что ж, сейчас вы вспомните то, что
должно было произойти. Вспоминайте!
"Это как?" - подумал недоверчивый Степа, но тут же перед его глазами
ясно встала картина - он, вместе с другими, провожает на хорошо знакомом
черемховском вокзале отряд повстанцев, направляющийся в восставший
Иркутск. Косухин стал вспоминать, кого же отправили на помощь к товарищу
Чудову, и вдруг сообразил - тогда, в начала января, в Иркутск уезжал он
сам, Косухин. Он удивился, но тут увидел другую картину - он входит в
Иркутск, но не в памятный ему, зимний, а в теплый, весенний, и под его
латаными сапогами хлюпают мартовские лужи.
А затем он увидел себя в эшелоне, мчащемся через тайгу. Мелькнул
перед глазами силуэт Казанского вокзала, а потом он вспомнил себя, но уже
немного другого, в новенькой командирской форме, стоящим впереди шеренги
таких же молодых командиров, и товарищ Троцкий, пламенный Лев Революции,
вручает ему орден, но не тот, сданный в особый отдел Сиббюро, а новенький,
и на его рукаве краснеет широкая нашивка.
А дальше воспоминания - ясные и четкие, словно все это действительно
происходило, - нахлынули разом. Косухин увидел себя в густой толпе,
запрудившей Главную площадь Столицы. Стояла ночь, горели костры, и на душе
было горько и тревожно. Он успел заметить у себя в руках большой венок из
еловых веток с черно-красными лентами, на которых было что-то написано
свежей серебрянкой.
Затем перед глазами поплыли совершенно незнакомые картины - далекий
край - но не Сибирь, а что-то совсем другое. Тысячи людей с тачками и
лопатами запрудили гигантскую долину, а вдали - контуры чего-то огромного,
что-то сооружается здесь. Он, Косухин, в странной, явно буржуйского вида,
шляпе, что-то объясняет небольшой толпе внимательно слушающих людей. Он
слышит свою собственную фразу о каком-то пятилетнем плане, который они
должны выполнить почему-то всенепременно в три года, и о товарище Сталине,
которому он должен послать телеграмму.
Степа не успел даже удивиться, а воспоминания унесли его дальше. Он
увидел молодую девушку в красном платке и с тетрадью под мышкой, а затем
сообразил, что зовут ее Валентина, и он обвенчался с нею, - то есть не
обвенчался, а "расписался" - как раз на пролетарский праздник Первого Мая.
Затем - он держал в руках маленького пацаненка, который был похож на него
самого, а пацаненка звали Николаем в честь пропавшего без вести на
Германской брата-летчика. А воспоминания мчались дальше. Неведомый край и
огромная стройка сменились тихим кабинетом с зашторенными окнами. Перед
