непреложного результата, приходится опять ставить под сомнение. Мы отказали
женщине в самонаблюдении, но, без сомнения, существуют женщины, которые
очень зорко следят за своими переживаниями, Мы отказали ей в любви к истине,
но есть такие женщины, которые тщательно избегают всякой лжи. Мы утверждали,
что женщине чуждо сознание вины. Но мы знаем, что женщины способны изводить
и жестоко упрекать себя по поводу самых ничтожных пустяков. Что касается
грешниц, бичующих свое тело, то о них мы имеет самые достоверные сведения.
Мы говорили, что чувство стыда свойственно только мужчине. Но ведь следует
задаться вопросом: не дает ли опыт каких-нибудь оснований предполагать, что
женская стыдливость, то чувство стыда, которое, по мнению Гамерлинга,
присуще исключительно женщине, есть бесспорный факт, который делает
возможным и даже вероятным иное толкование явлений? Далее: как можно
отрицать религиозность женщин, когда существует столько "religieuses"? Как
можно отрицать за ней строго нравственную чистоту, когда существует столько
добродетельных женщин, о которых повествуют народная песня и история? Можно
ли утверждать, что женщина сексуальна, что она приписывает высшую ценность
моменту сексуальности, в то время, как всем известно, что многие женщины
сильно возмущаются при всяком намеке на половые темы, что она с горечью и
отвращением бежит от того места, где сводничество и разврат распустили свои
сети? Можно ли говорить серьезно обо всем этом, когда женщина очень часто
отказывается от лич-
ной половой жизни, гораздо чаще, чем это делают мужчины, когда у многих
из них этот акт вызывает одно только чувство омерзения?
Вполне очевидно, что все перечисленные антиномии ставят перед нами один
и тот же вопрос, от решения которого вполне зависят окончательные результаты
нашем исследования о женщине. Далее совершенно понятно, что если хотя бы
одна только женщина оказалась бы по внутренней природе своей асексуальной
или стоящей в действительном отношении к идее нравственности, самоценности,
то все положения, высказанные нами в этой книге о женщинах, безнадежно
потеряли бы всеобщую применимость свою в качестве психической характеристики
женского пола. И этим самым мы окончательно одним ударом потеряли бы всю
позицию, занятую нами в этой книге. Все приведенные выше явления, будто бы
противоречащие нашим выводам, должны быть основательно исследованы и
удовлетворительным образом разъяснены. Следует далее показать, что основа
всех этих явлений, вызывающих самые разноречивые и двусмысленные толкования,
кроется в существе той женской природы, которая была прослежена здесь во
всех ее проявлениях.
Чтобы постичь природу этих обманчивых противоречий, стоит только
подумать о том, насколько легче женщины поддаются влиянию со стороны других
людей, насколько сильно они подвержены даже влиянию впечатлений. Эта
чрезвычайная восприимчивость всего чужого, эта легкость перенимания чужих
взглядов еще недостаточно оценена в нашей книге. Ж прилаживается к М в той
же степени, как футляр к драгоценностям. Его взгляды становятся ее
взглядами, его симпатии - ее симпатиями, его антипатии - ее антипатиями.
Каждое слово его становится для нее событием, причем тем более значительным,
чем сильнее он действует на нее в половом смысле- В этом влиянии со стороны
мужчины женщина не видит некоторого уклонения от линии своего собственного
развития, она не противится ему, как постороннему вмешательству, она не
стремится освободиться от него, как от непрошенного вторжения в ее
внутреннюю духовную жизнь, она не стыдится быть рецептивной. Совершенно
напротив: она чувствует себя счастливой при одной мысли, что она может быть
такой. Она требует от мужчины, чтобы он заставил ее рециптировать и в
духовной области. Она всегда охотно примыкает к кому-нибудь и ее ожидание
мужчины есть ожидание того момента, когда она может стать совершенно
пассивной.
Женщины перенимают все свои мысли и взгляды не от одного только
любимого мужчины (от нет - охотнее всего), они перенимают их от отца и
матери, дяди и тети, братьев и сестер, близких родственников и далеких
знакомых. Женщина рада, когда кто-нибудь создает в ней определенный взгляд.
Взрослые, замужние женщины, словно маленькие дети, подражают друг другу во
всем, будто бы это так и должно быть.
Начиная с туалета, прически, осанки, вызывающей внимание, и кончая
магазинами, в которых они покупают, и рецептами, по которым они готовят пищу
- все служит для них предметом подражания. В таком стремлении копировать
друг друга они остаются далеки от чувства, что нарушают какие-то обязанности
по отношению к себе. Это чувство имело бы место только в том случае, если бы
они обладали известной индивидуальностью, которая подчиняется исключительно
своим собственным законам. Теоретическое содержание женского мышления и
женской деятельности всецело покоится на традиции и усвоении взглядов других
людей. Женщина ревностно перенимает эти взгляды и достаточно придерживается
их, так как самостоятельного убеждения, основанного на объективном
наблюдении вещей, она не в состоянии приобрести, а потому и не может
оставить его при изменившейся точке зрения. Она никогда не подымается над
своей мыслью. Она хочет, чтобы ей было поднесено готовое мнение, за которое
цепко ухватывается. Вот почему женщины особенно возмущаются, когда люди
нарушают установленные порядки и обычаи, каково бы ни было содержание этих
институтов. Я хочу поделиться одним примером, взятым у Герберта Спенсера.
Этот пример особенно забавен в сопоставлении с женским движением. Как у
многих индейских племен Северной и Южной Америки, так и у дакотов мужчины
занимаются охотой и военным промыслом, все же тяжелые и грязные работы
оставлены на попечение женщин. Но последние не жалуются, да и не чувствуют
своего приниженного состояния. Они, напротив, так сильно проникнуты мыслью о
правильности и закономерности такого порядка вещей, что самым глубоким
оскорблением и кровной обидой, которую можно нанести женщине дакотке,
является следующая: "Гнусная женщина... я видела, как твой муж тащил дрова к
себе домой, чтобы затопить печку. Где была его жена, что он вынужден был
превратиться в женщину?"
Эта необычайная определяем ость женщины при помощи всего, лежащего вне
ее, в основе своей совершенно тождественна с тем фактом, что она легче и
чаще поддается внушению, чем мужчина. Все это соответствует той пассивной
роли, которую женщина играет как в самом половом акте, так и во всех
стадиях, предшествующих ему. В этом выражается общая пассивность женской
природы, благодаря которой женщины в конечном итоге усваивают и акцептируют
даже те мужские оценки, к которым они по существу не имеют никакого
отношения. Женщина насквозь проникается взглядами мужчины и ее собственная
идейная жизнь пропитывается чуждыми ей элементами. В глубокой лживости своей
природы она является поборницей нравственности, но этого нельзя даже назвать
лицемерием, так как этим признанием нравценности она не прикрывает ничего
антиморального, а усваивает и применяет совершенно гетерономный завет. Все
это вместе взятое может, поскольку женщина сама лишена правильной оценки
явлений, протекать очень гладко и легко, может вызвать обманчивую видимость
высшей нравственности. Но дело сильно осложняется, когда все это приходит в
коллизию с единственной врожденной общеженской оценкой - высшей оценкой
полового акта.
Утверждение между людьми полового общения, как высшей ценности,
протекает у женщины совершенно бессознательно. Ведь у женщины этому
утверждению не противостоит, как у мужчины, возможность его отрицания, иными
словами, нет той двойственности, которая необходима для фиксации. Ни одна
женщина не знает, никогда не знала да и не может знать, что она собственно
делает, когда удовлетворяв своему влечению к сводничеству. Женственность
совершенно тождественна сводничеству. Вот почему женщине пришлось бы
выступить из пределов своей собственной личности, чтобы подметить и понять
тот факт, что она сводничает. Таким образом, глубочайшее хотение женщины,
истинное значение и смысл ее существования остается вне пределов ее
сознания. Нет никаких препятствий к тому, чтобы мужская отрицательная оценка
сексуальности вполне покрыла в сознании женщины ее собственную
положительную. Рецептивность женщины заходит так далеко, что она в состоянии
отрицать тот единственный положительный элемент, который составляет
исключительную природу женщины.
Но ложь, которую совершает женщина, приписывая себе взгляд мужского
общества на сексуальность, на бесстыдство и объявляя мужской критерий всех
поступков своим собственным - эта ложь никогда не осознается ею. Женщина
приобретает вторую натуру, не предполагая даже, что это не ее истинная
натура. Она серьезно убеждена, что представляет собою что-то: она глубоко
уверена в искренности и изначальности своего нравственного поведения и
суждения. Так глубоко засела эта ложь, эта органическая или, если можно так
выразиться, эта онтологическая лживость женщины. В этом пункте женщины
вводят в заблуждение, кроме других, еще и себя. Дело в том, что нельзя
безнаказанно подавлять извне свою природу таким образом, да еще
искуственными мерами. Но гигиена не оставляет женщину без кары за подобное
отрицание своей природы: она наказует ее истерией.
Из всех неврозов и психозов истерические явления представляют для
психолога самую увлекательную тему. Они бесконечно сложнее, а потому и
заманчивее, чем меланхолия, которую относительно легко вызвать в своих
переживаниях, или простая паранойя.
Почти все психиатры питают упорное недоверие к различным
психологическим анализам. Уже a limine они допускают объяснение явлений с
помощью патологического изменения в тканях или отравлений пищей, но они
отказывают психологического элементу в первичной действенности. Но так как
до сих пор еще не доказано, что психический элемент должен занимать второе
место в сравнении с физическим, все указания на принцип "сохранения энергии"
решительно отвергнуты самыми выдающимися физиками, то этот предрассудок
можно, по справедливости, оставить без внимания. Выяснение "физического
механизма" истерии может пролить свет на различные стороны этого явления, а
пожалуй и на все явление. Тот факт, что все данные, которыми мы располагаем
в настоящее время по вопросу об истерии, найдены именно путем такого
исследования, заставляет нас предположить, что этот путь наиболее надежный.
Я имею здесь в виду исследования, непосредственно связанные с именами Пьера
Жане и Оскара Фогта, а особенно И. Брейера и 3. Фрейда. Дальнейшее
исследование и раскрытие явления истерии необходимо производить в том
направлении, по которому следовали эти ученые, т.е. надлежит воссоздать тот
психологический процесс, который привел к этой болезни.
Если принять определенное сексуальное "травматическое" переживание в
качестве наиболее обычного (по Фрейду, единственного) повода к заболеванию,
то, по моему мнению, возникновение этой болезни следует представлять себе
схематически таким образом: женщина находилась под влиянием какого-нибудь
полового впечатления или представления, которое она восприняла в известном
прямом или непосредственном отношении к себе. И вот в ее психике разгорается
конфликт. С одной стороны, мужская оценка, которая насквозь проникла в ее
существо, привилась к ней, перешла в ее сознание в виде доминирующего
начала, заставляет ее отвергнуть это представление, возмущаться им и
