- А я верю, - упрямо покачала она головой.
- Я тоже верил когда-то, - сообщил я доверительно. -
Пока был молодой.
- Вы и сейчас молодой! а почему верить перестали?
- В самом начале службы, чуть не с первого дежурства,
выехал я на происшествие - самоубиица. Повесился в кладовой
на ремне, а существует поверье, будто кусок веревки или
ремня на котором повесился самоубийца, приносит удачу. Ну
оформили протокол как полагается выполнили все процедуры
труп увезли в морг, а я потихоньку отрезал кусок ремешка и
спрятал. Как талисман.
Надя спросила
- И, что не принес он вам счастья?
- В тот же вечер стоял в магазине за колбасой и у меня
карманник вытащил всю получку.
Надя засмеялась. Мы уже подошли к дому она взглянула на
часы.
- Сегодня исполнение вашей мечты задержалось всего на два
часа. Сможете лечь в полночь.
- Боюсь, что нет. Раз моя конструкция не развалилась,
надо сейчас кое- что написать - завтра наверняка
понадобится.
Ночью пал туман. Городок будто по пояс провалился в
фиолетово-серое марево, подсвеченное розовы ми всполохами
утреннего солнца. Размытые, нерезкие белые кубики домов,
плывущие в перламутрово-дымчатых клубах тумана, вдруг
вспыхивали нестерпимо алым светом, когда в стекла попадали
прямые солнечные лучи.
Около дверцы "Жигулей" уже сидел в
напряженно-выжидательной позе Барс совершенно мокрый от росы
встрепанный похожий на размокший валенок. Увидел меня
взвизгнул забил хвостом закрутил головой, толкнул плечом
уперся крутым лбом мне в колени, а потом, не в силах
сдержать радости встал на дыбы, а передние лапы положил мне
на плечи и в упор уставился своими близорукими собачьими
глазами. И я вдруг понял, что Барс - еще одна нерешенная
проблема, что делать с ним? Как дальше быть с собакой?
Здесь ему не с кем оставаться, а Владилен вряд ли готов
спуститься по трапу самолета в столице Уругвая с этой
лохматой дворнягой.
Тебе, Барс, не повезло. Если бы ты родился не дворнягой,
а длинношерстным пучеглазым мопсом "ши-пу" с тысячелетней
родословной, может быть, взял бы тебя Владилен под мышку, и
объехал ты с ним мир, увидел заокеанские города и страны.
Но тебе это не суждено, поскольку ты по рождению был бы
маленький, злой и жадный, и наверняка Кольяныч не подружился
бы с тобой и не взял к себе на весь остаток дней с честным
уговором - неведомо, кто кого переживет.
Открыл дверцу, запустил Барса и поехал в милицию.
- А я вас ждал, если честно сказать... - сказал мне
вместо приветствия капитан Зацаренный.
Он встал мне навстречу в сиянии своих значков, звездочек
и петлиц, голубоглазый, утренне-ясный, но у него было
выражение лица человека, приготовившегося сделать важное
заявление.
- Для начала - здравствуйте, - заметил я сухо, сбив его с
заготовленной позиции.
- Здравствуйте, конечно... - растерялся он.
- Вы меня ждали, поскольку у вас наверняка полным-полно
новостей? - спросил я.
- Нет, с новостями у меня не густо, но поговорить с вами
хотел бы, - задумчиво - многозначительно сообщил Зацаренный,
и от утробного рокотания его голос звучал угрожающе. - Я
получаю сигналы, будто вы ведете некое самостийное
расследование...
- А вы возражаете? - поинтересовался я.
- Что значит возражаю? - гулко удивился Зацаренный. -
Существует порядок. Вы разве не понимаете, что закон не
предусматривает никакой самодеятельности? Если компетентные
органы считают нужными какие-то действия, то надлежащим
лицам даются указания, и все осуществляется в надлежащем
порядке. У нас ведь частного сыска, слава богу, нет.
Я уселся против него и тихо начал объясняться:
- Не знаю, можно ли расценивать мои действия как работу
частного сыщика, но хочу вас заверить, что формально
никакого следствия я не веду. Я просто разговариваю с
людьми, хорошо знавшими Николая Ивановича Коростылева. Во
время разговоров они отвечают или спрашивают меня не как
должностное лицо, а просто как старого друга и ученика
покойного.
Зацаренный сердито вскинулся:
- Но это неправильно! И вы знаете, что вам так вести
себя не полагается. Вы не просто знакомый Коростылева, но и
офицер милиции.
Я пожал плечами:
- Я вынужден так поступать, поскольку не нашел с вами
общего языка, а разговоры мои не противоречат ни букве, ни
смыслу закона.
- А вам не приходит в голову, что это смахивает на
злоупотребление служебным положением? - осведомился
официальным басом Зацаренный.
Меня пугал его раскатистый, нутряной голос, слова его
удручающе впечатляли. Я откинулся на спинке стула, положил
ногу на ногу и покачал головой:
- Ну-ну-ну! Не стращайте меня, пожалуйста, такими
категорическими формулировками. Вам, как юристу, не
надлежит путать понятия "использование должностного
положения" и "злоупотребление" оным. Это вещи весьма
разные.
- А мне кажется, что это софистические игры, - сказал
Зацаренный. - Смысл не меняется.
- Еще как меняется! Если бы я был не сыщиком, а химиком
и в этой ситуации проанализировал состав клея с телеграммы -
было бы это злоупотребление служебным положением научного
сотрудника?
- Но вам никто ничего не поручал анализировать! - пер на
меня грохочущим танком Зацаренный. - Вам никто не поручал
расследовать это дело!
Я на него не сердился. По - своему мне даже стали
интересны причины его такого служебного энтузиазма, но
ссориться с ним я не хотел. И по возможности мирно сказал:
- Я еще раз повторяю вам: я не веду служебного
расследования, а запретить мне интересоваться этой историей
нельзя. Вспомните, как сказано в словаре Владимира
Ивановича Даля: "Расследовать - значит исследовать,
разыскать, разузнать хорошо, верно, разобрать следы зверя,
распутать их и выследить его". Согласитесь, что, если я, не
нарушая законных норм, интересуюсь обстоятельствами смерти
моего друга, никто не может помешать мне в моем занятии...
- Ваш человеческий интерес к этой истории может быть
неправильно понят и истолкован другими людьми, - быстро
ответил Зацаренный. - Они могут быть недовольны бестактными
вопросами, которые вы задаете как частное лицо...
- Ага! Вот это понятно. Я бы только хотел узнать - А
кто же вам жалуется на меня? Кому мои вопросы кажутся
бестактными? Кого они оскорбляют? И как их понимают? Не
можете мне сказать?
Зацаренный уселся за стол, сухо кинул мне.
- Это не имеет никакого отношения к нашему спору о
разнице между злоупотреблением и использованием вашего
положения.
- Господи, да о каком злоупотреблении вы говорите? Если
я использую, что - либо, то не свое положение, а использую
свое профессиональное умение. Я профессионал в
расследовании человеческих горестей. И не только у меня, у
вас у всех случилось большое горе - умер хороший человек! И
мне непонятно, что дурного вы находите в моих хождениях и
разговорах с людьми? Какой вред от этого? Разве я подрываю
ваш авторитет? Разве я о ком-нибудь сказал хоть одно дурное
слово?
Глядя в сторону, Зацаренный обронил:
- Необязательно говорить о нас плохо, но уже сам факт...
Не дело это! Сейчас люди грамотные пошли, все знают, что вы
сыщик и, что вопросы вы задаете не частные, а сыщицкие, а
следовательно, подменяете нас в повседневной деятельности.
- Ну и, что из этого-то? - спросил я
- Значит, вы автоматически подрываете веру населения в
наши возможности. Вы хотите показать, что мы не способны
решить наши задачи.
- Да не хочу я ничего показывать, - сказал я досадливо.
- Не бездействуйте, тогда и разговоров не будет! Беда не в
моих вопросах, а в том, что я не могу поколебать вашей
убежденности в бесполезности моих действий.
В этот момент распахнулась дверь, и в кабинет вошел
коренастый смуглый подполковник. И по тому, как вскочил
Зацаренный, как упружисто-хозяйски шагал подполковник, я
понял, что это вернулся из отъезда начальник управления. Я
видел, что Зацаренный действительно рад, во всем его порыве
навстречу начальнику был вздох огромного облегчения,
нескрываемое удовольствие оттого, что всю эту неприятную и
не очень понятную ситуацию со мной будет уже решать не он.
- Здравствуйте, Павел Лукьянович. Заждался вас! -
выкрикнул он, как мальчишка.
- Здравствуй, Зацаренный, - поздоровался подполковник и
тепло похлопал его по плечу. Потом повернулся ко мне,
протянул мосластую широкую ладонь: - Воробьев.
- Тихонов, - представился я, - старший оперуполномоченный
МУРа.
Воробьев удивленно поднял брови:
- По службе, проездом или в гости?
- Да и то, и другое, и третье. Я, к сожалению, здесь по
печальному поводу - приехал на похороны Николая Ивановича
Коростылева.
- А! Знаю уже, - сказал Воробьев, - я ночью приехал, мне
жена все рассказала. Ну, это, конечно из тех разговоров,
что по городу ходят, а, что у вас здесь происходит? -
повернулся он к заместителю.
Зацаренный поморгал своими выпуклыми голубыми глазами, и
голос его стал на две октавы выше:
- Да вот, дебатируем этот вопрос с Тихоновым. Он ведь
ученик и друг Коростылева и развел здесь работу - ну, прямо
комиссар Мегрэ.
Воробьев посмотрел на него и спросил:
- А ты вроде бы недоволен этим?
- Да почему недоволен? - взвился Зацаренный. - Это дело
само по себе достаточно туманное и бесперспективное...
Я счел необходимым вмешаться:
- Павел Лукьянович, я не хочу вас вовлекать в наш спор, а
подготовил вам, как начальнику территориального органа
внутренних дел, справку. Прочтите, пожалуйста, - достал из
кармана пиджака сложенные листы и протянул Воробьеву.
Он уселся сбоку от командирского стола Зацаренного,
закурил сигарету и углубился в чтение.
Зацаренный сильно нервничал, потому, что вынырнувшая из
моего кармана стопка листов была для него совершенной
неожиданностью Воробьев, не отрывая глаз от листов, взял из
стоящего на столе стакана красный карандаш и по ходу чтения
стал отчеркивать какие-то строчки. Читал он быстро,
перелистывал страницы, иногда возвращался назад и отмечал на
полях вопросы, ставил галочки. Он читал тем особым
профессиональным чтением, которым обладают опытные сыскные
работники, умеющие лущить зерно интересного из всей
описательной шелухи жизни. Я еще не докурил свою сигарету,
когда Воробьев спросил:
- Значит, телефон 22-18 установлен в школе?
- Да, Это спаренный аппарат. Один стоит у директора
школы Бутова, а второй - в канцелярии. Туда имеют доступ
все сотрудники школы, - сказал я.
- Интересно, - покачал головой Воробьев, потом повернулся
ко мне: - Какие просьбы, предложения?
- Я уже подключил дежурную часть Московского уголовного
розыска. Мне нужно для быстроты, чтобы вы служебными
каналами через МУР запросили Урюпино: кто хозяин телефона
3-13-26? Этот номер по талонам дважды вызывали из школы.
Воробьев кивнул, бросил стопку листов на стол
Зацаренному.
- Незамедлительно займись этим вопросом, - пожевал губами
и сказал ему вроде бы доброжелательно, но со льдом и
кислотой в голосе: - Я тебя люблю, ценю и уважаю. Ты у нас
человек умный, образованный и очень энергичный, только уж
больно ты, сынок, не любишь портить отношения ни с кем. Ты
это брось, не к лицу это тебе. Я ведь понимаю, чего ты
крутишь. И махнул рукой, а Зацаренный обиженно заду дел:
- Это вы не правы, Павел Лукьянович! Ничего я не кручу,
не в этом дело. Я подхожу с точки зрения закона. Даже если
найдем виновника, не сможем мы доказать в суде ничего...
Воробьев засмеялся и сказал:
- Конечно, ты у нас парень университетский, но и я кое -
что в этом смекаю. Позволю себе напомнить тебе, что есть
две формы умысла: прямой и эвентуальный.
Зацаренный оскорбленно пожал плечами:
- Почему же это я не помню? И как мы можем доказывать
эвентуальность умысла?
- Сможем! Преступник, отправляя подобную телеграмму
старому человеку с больным сердцем, с двумя инфарктами,
инвалиду войны, мог и обязан был предвидеть возможные тяжкие
последствия... Он надеялся и хотел сокрушить его этой
телеграммой. И если поймаем его и докажем, то будем
