Вразвалочку подошел к ней, голышом стоявшей на пушистом ковре, легонько
потеснил к креслу, видывавшему всякое, сбросив пиджак прямо на ковер,
вжикнул "молнией" брюк и, примостив в кресле, наваливаясь, хохотнул:
- Тебе не приходило в голову, что гены-то общие?
...Примерно через час он, развалившись в кресле, взглянул на стоявшую
перед столом Ирину, уже одетую, по-прежнему утонченную и элегантную,
хмыкнул:
- Ну вот, а ты, глупенькая, боялась...
- Подписывай, - сказала она ледяным тоном. - Получил все, что хотел.
- Как сказать, прелесть моя, как сказать... - протянул он, не спеша
нацеливаясь "Паркером" на документ.
- То есть?
- Подписать-то я подпишу, - сказал Петр. - Я свое слово держу. Только,
чует мое сердце, мне придется подмахивать еще кучу не менее важных
бумажонок, а? Улавливаешь мысль, лапочка?
- Ты что, хочешь сказать... - она по своему обыкновению приготовилась было
сверкнуть глазами, но вовремя сообразила, что бумаги-то еще не подписаны,
сбавила обороты. - Всякий раз?
- Ага, - безмятежно сказал Петр. - Давай договоримся: подписывать бумаги
будем каждый раз через это креслице. Или, если тебе оно не по вкусу, через
более уютное местечко. Каждый стремится урвать свою выгоду, милая, таков
закон рыночной экономики... Вот, держи. Всегда к твоим услугам. - И
осклабился с должным цинизмом: - А ты мне понравилась, сладенькая...
Она, тщательно гася все внешние проявления кипевших эмоций, отвернулась и
прошествовала к выходу. Петр смотрел ей в спину прищурясь, словно поверх
вороненого ствола. Все было в порядке, крохотулька-микрофон уже покоился
под воротником ее пиджака, где вряд ли будет обнаружен в ближайшее время.
Теперь все зависит от ее характера - молча перетерпит, стиснув зубы, или
помчится громко сетовать на судьбу. Скорее уж - второе. Он приложил все
старания, чтобы получилось именно так...
Включил маленький транзистор - и тут же понял по раздававшимся из динамика
звукам, что подстройки не требуется. Прекрасно слышно, как стучат каблучки
- это она идет по коридору, - как открывается дверь, легонько скрипит
стул, как тоненько пищат нажимаемые клавиши мобильника.
- Алло? Ты где? Я немедленно к тебе еду. Ничего подобного, я сказала -
немедленно. Там объясню. Все, еду.
Торопливо приведя себя в порядок, хлопнув по карману - ключи от машины на
месте, - он схватил со стеллажа первую попавшуюся папку, сунул транзистор
во внутренний карман пиджака и выскочил в приемную, мимоходом бросив Жанне:
- Поработаю с бумагами часок, меня ни для кого нет...
Уже в подземном переходе подумал: а что, если они придумают какую-нибудь
каверзу с квартирой-выходом? Да нет, глупости, с чего бы вдруг?
И в самом деле, в квартире никого не оказалось. Петр выбежал на площадку,
запер дверь, припустил вниз, прыгая через три ступеньки. Машина завелась с
полпинка. Он напялил темные очки, выехал со двора и встал носом к улице -
слава богу, проехать она может только по этой дороге...
Буквально через пару минут мимо на зеленый свет промчался синенький "пежо"
- судя по его полету, разозленная Ирина срывала раздражение на "совковых"
тачках, безжалостно их подрезая. Петр выехал на улицу и двинулся следом,
держась на приличном расстоянии.
Напрасно беспокоился, что это будет новая, неизвестная хаза - "пежо"
въехал в уже знакомый ему дворик. Именно сюда Пашка его вызвал, когда
Петра якобы вытряхнули из нафаршированной зеленью машины... Вот он,
фонтан...
Не стоило наступать ей на пятки. Петр присмотрел свободный уголок в
соседнем дворе, остановил машину под высоченными кустами сирени, выключил
мотор, приспустил стекло. Приглушил громкость, поднес приемничек к уху.
Стук каблучков по лестнице, грохот двери.
- Что стряслось? - озадаченный Пашкин голос. - Подписал?
- Подписать-то подписал...
- Тогда почему столь похоронный вид? Радоваться надо, лапа...
- Радоваться? - протянула она с невыносимым накалом сарказма. - Я бы не
спешила...
- Да что случилось?
- Ничего особенного. Просто, прежде чем подписать, этот скот меня трахнул.
- Как?
- Хреном! - чуть ли не взвизгнула Ирина, на секунду потеряв весь светский
лоск. - По буквам повторить? Хреном! Спереди, сзади и в рот с проглотом,
если тебя интересуют все детали... Как? Вот так!
- Ириш, ну не кипятись ты... Давай спокойнее...
- Спокойнее? - она уже не сдерживалась. - Интересно, сколько бы у тебя
спокойствия осталось, подставь ты свою жопу! Или отсосав добросовестно...
- послышалось стеклянное звяканье, стук горлышка о край бокала. - Час он
меня пялил в кабинете во все дырки, ясно тебе? Великий комбинатор...
- Но ведь подписал? - почти спокойно спросил Пашка.
Оглушительная оплеуха, протрещавшая так, что Петр на миг отнял приемничек
от уха, опасаясь за барабанную перепонку, - чертов микрофончик был крайне
чувствителен...
- Ириш, ну что ты... Выпей еще, успокойся...
- Твоими бы устами, милый... Не тебя трахали. Боже, какая скотина, только
бы не подцепить ничего...
- Да брось ты... Ириш, в конце-то концов, это моя точная копия, так что,
если вдумчиво рассудить, ты не особенно и пострадала... - Судя по звукам,
она опять размахнулась, но Пашка на сей раз успел вовремя отскочить
подальше: - Милая, ну извини, неудачно пошутил... У меня нервы тоже не
железные...
- А у меня ... не блядская, чтобы давать всем и каждому...
"Лексикончик, однако", - ханжески покрутил головой Петр, старательно ловя
каждый звук.
- Ириша, милая, ну кто же знал, что так получится... Я и не предполагал...
- Головастый ты мой... Не предполагал?! А надо было предположить. Твой
братец, сволочь такая, сказал умную вещь: "Гены-то общие..." Надо было мне
раньше предполагать - яблочко от яблони недалеко падает, твой близнец
должен быть весь в тебя...
- Ты о чем?
- Такой же блядун и стебарь! Даже в рот суете одинаково!
"Да-а? - удивленно поднял брови Петр. - Надо же, оказывается... Интересно,
кто только первый придумал, что генетика - продажная девка империализма?"
- Ирочка, Ириш...
- Что - Ирочка? - взвилась она, совершенно не владея собой. - Не тебе ведь
в рот спускали!
Дальнейшее совершенно не поддавалось какой бы то ни было цензурной
интерпретации. Петр лишний раз убедился в простой истине - любая светская
дамочка, какой бы утонченной и воспитанной ни смотрелась на людях,
прекрасно владеет лексиконом тюремных сидельцев, бичей и прочего
люмпен-элемента. Дайте ей только случай - и проявит свои знания во всем
блеске...
Ирина еще долго, не выбирая выражений, высказывала свое крайнее возмущение
происшедшим в кабинете, описывая сие смачно и незамысловато - и столь же
красочно объясняя, какого она мнения о Пашке, о его деловых качествах, о
его мнимых к ней чувствах, обо всем происходящем. Пашка, надо полагать,
вертелся, словно карась на сковородке, но благоразумно не встревал с
комментариями, законно опасаясь получить по физиономии еще разок, а то и
не единожды.
Кипение страстей продолжалось несколько минут, потом она, видимо,
утомилась. Стала повторяться, в ее красочной речи явственно обозначились
паузы, а там и вовсе замолчала, и Пашка, наконец-то, принялся ее утешать,
деликатно и многословно - твердил, что это досадная, роковая случайность,
что все наладится, что ничего не повторится, что он и думать не мог, какой
скотиной окажется родной братец, что все, надо полагать, произошло
спьяну... Тут Ирина встрепенулась, резонно заявив, что ей от этого, между
прочим, ничуть не легче, даже наоборот, поскольку болит не только здесь,
но и там, даже сидеть больно. Тщательно подбирая слова, Пашка вновь
уговаривал и утешал, шептал и сюсюкал, заверял, обещал, гарантировал...
- Ага! - бросила она строптиво. - Знаешь, что этот плебей армейский мне
выдал открытым текстом? Что отныне любой документ, через него проходящий,
будет подписывать только через траханье... Вот это ты как собираешься
урегулировать? По душам с ним потолкуешь? А если взбрыкнет? Он, по-моему,
обнаглел и вошел во вкус. И прекрасно соображает, какие выгоды несет его
положение. Миллиона ему уже мало, теперь я на десерт понадобилась,
систематически и со всем усердием...
- Иришка, милая... - что-то очень уж легкомысленно произнес Пашка. - Да
помилуй, какое там "систематически"... Не будет никакого "систематически",
точно тебе говорю...
- Паша! - судя по радостному тону, у нее мгновенно высохли слезы,
несомненно, до того наличествовавшие. - Ты что, хочешь сказать...
- Именно, маленькая, - произнес Пашка с самодовольством, от которого Петра
передернуло. Продолжал торжествующе: - Никакого "систематически" не будет.
Ничего не будет. Кончилось представленьице. И нет более нужды в нашей
кукле. У меня такое предчувствие, что завтра поутру что-то непременно
произойдет. Нечто окончательное и радикальное... Завтра. Поутру. Смекаешь,
малыш? Извини, что так получилось, но я, честное слово, и предполагать не
мог, что этот скот напьется, начнет к тебе приставать... Извини. Все
кончилось, маленькая, хорошая ты моя, лучше подумай, какие горизонты
распахиваются...
Петр уже вполуха слышал воркованье-лопотанье. Черт с ними, голубками.
Главное произнесено вслух, и вряд ли ради красного словца, успокоения
ради. Значит, он им ив самом деле больше не нужен. Мавр сделал свое дело,
того, что он наподписывал, вполне достаточно. Бедную, несчастную
марионетку снимают со сцены и швыряют в ящик...
Но он-то им не марионетка! Итак, завтра. Поутру. Каким образом?! Подумав,
он выключил транзистор, оборвав на полуслове уже неинтересное воркованье
сладкой парочки, взял с сиденья мобильник и набрал Катин номер. Сделав над
собой легонькое усилие, беззаботно сказал:
- Привет, солнышко. Как настроение?
- А ты как думаешь? - весело спросила Катя. - Самодовольством лучусь - от
осознания того, сколь гениален и велик муженек... Тут как раз по
телевизору подробно объясняют, что ты свершил для области. И от мэра
только что приезжали, билеты всем троим привезли...
- Какие?
- Роскошные, - сказала Катя. - С золотым тиснением, в три краски, на
лучшие места... Завтра в Большом концертном состоится этакое
гала-представление - в честь сегодняшней церемонии, если ты до сих пор не
догадался. Мастера искусств будут блистать, а мы все - то есть и я, как
супружница, и Надя - будем восседать в первом ряду, вы, иностранцы ваши,
губернатор с мэром и прочие шишки... Паш, у меня отчего-то прекрасное
настроение. Хочешь, надену зеленое платьице прямо на меня и приеду к тебе
в офис?
- Я бы с удовольствием, Катенька... - вздохнул он с искренним сожалением.
- Но работы еще на пару часов - подгоняем, чистим шероховатости и все
такое... Концерт-то во сколько?
- В десять утра. Но выехать, конечно, нужно примерно в половине девятого...
- Да, конечно. Извини, отключаюсь. Сейчас импортные люди вернутся,
продолжим...
- Савельев!
- А?
- Я тебя люблю...
И запищали гудки. Отложив мобильник, Петр включил подслушку. Ничего
интересного, успокоились малость, но идет все та же пустая болтовня.
Откинулся на спинку сиденья, прикрыл глаза.
"Завтра. Поутру. Поездка, которую никак невозможно отменить, - пресловутое
"место встречи изменить нельзя". Поездка, о которой Пашка и его банда,
конечно же, осведомлены. Вот оно! Удобнейший случай.
Совершенно по-другому стоит теперь взглянуть на вчерашний экскаватор,
спозаранку припыливший во двор их престижного дома и раскопавший дорогу
аккурат возле их подъезда. Конечно, это и в самом деле могла быть
инициатива коммунальщиков, решивших заменить прогнившую трубу, - но сердце
вещует, что и здесь не обошлось без ходов. Очень уж кстати подгадали
чумазики с отбойными молотками, вскрывшие асфальт и прорывшие канаву так,
что до машины завтра придется идти метров примерно сорок - по дорожке,
вдоль подъездов, по открытому, простреливаемому месту. По тому самому
месту, куда выходят окна елагинской квартиры. Они выходят все трое,
господин Савельев с женой и падчерицей, - и попадают под огонь маньяка.
