усиливающимся снегопадом - было безумием не меньшим. Чтобы не
замерзнуть, надо было двигаться, несмотря на полную усталость,
желание лечь и поспать.
Чтобы спуститься вниз на пятьдесят метров ниже перевала,
потребовались остатки ночи, и только когда стало рассветать,
Андрей нашел расщелину между двумя камнями, закрытую от
непрекращающегося дождя. Потом он не мог припомнить, каким
образом ему удалось расстелись спальник и, сняв ботинки,
забраться в него.
Потом был день, трудный спуск вниз, во время которого
приходилось спускаться, подниматься снова вверх, искать новый
путь, спускаться снова. Наградой был тоненький ручеек на дне
узкого ущелья, где он позволил себе отдохнуть весь следующий
день. А потом начались сменяющие друг друга подъемы и спуски,
спуски и подъ-емы. Карта, которую дал ему Кацо, позволяла
отыскивать дорогу, спасибо ему за это. Несколько раз его
обстреливали то ли боевики, то ли солдаты, то ли грузинские
пограничники. Как-то удалось их всех обойти, и слава Богу. Два
раза подстреливал баранов и отъедался "до пуза", но много мяса с
собой не брал - все равно бы протухло. Когда через две или три
недели горы начали отступать, привел свой внешний вид в "полный
порядок", побрился, опять спрятал в рюкзак автомат и снял с себя
"лифчик". Селения старательно обходил стороной, и лишь в одном,
когда в рюкзаке оставалась только одна маленькая банка тушенки,
зашел в аул и, заплатив пять баксов, плотно поел в чайхане. На
следующий день удалось поймать проходящий мимо грузовик, который
без приключений довез его до Махачкалы.
Седой Каспий, окутанный белой пеной, нес в город непередаваемый
запах моря.
В Махачкале Андрей задержался на три дня. Долго искал адрес,
второпях нацарапанный Кацо непонятно на каком языке, так что
далеко не первый прохожий смог определить, что там написано.
Агуль долго причитала, вскоре вокруг нее собрались все женщины
из их пятиэтажной "хрущевки". Мужчины поставили прямо во дворе
большой казан, стали что-то в нем варить.
Андрей был не то чтобы почетным гостем, но все относились к нему
уважительно, вновь прибывающие почтительно пожимали руки,
просили рассказать, как все произошло, внимательно все
выслушивая.
Как и следовало ожидать, местная самогонка называлась "чачей",
что нисколько не изменило ее градус и запах по сравнению с
краснодарской. Хорошо, что кавказцы, в отличие от казаков, не
заставляли через каждые пять минут выпивать по полному стакану,
да и сами пили умеренно.
Поминки продолжались два дня. Вечером второго к Андрею подошла
целая делегация и спросила, чем они могут ему помочь.
- Ой, если можете - помогите домой добраться.
- Говори, куда надо.
- В Екатеринбург.
- Вай, вай, как далеко.
- Что делать - Родину не выбирают.
- Верно говоришь. Как джигит. Будем думать.
Самолеты так и не летали, по железной дороге можно было уехать
только обратно, через Чечню, на границах которой по прежнему был
жесткий контроль.
- Слюшай, давай мы тебя через Каспий перевезем. У Расула катер
есть.
- Давайте, все ближе.
Было три варианта: Астрахань, Гурьев и Шевченко. Последние два
казахи как-то переименовали, но для Андрея они остались под
этими названиями. Астрахань он отмел сам - из нее было два пути
- через Гурьев и через Волгоград. Поволжье всегда было голодным
краем. Гурьев отпал вторым - слишком далеко, топлива может не
хватить обратно вернуться, а на казахов надежды мало. Оставался
один Шевченко. Дальше до Гурьева по шоссе через пустыню, в
Гурьеве можно сесть на поезд до Актюбинска, а это уже почти что
Урал.
Весь следующий день ушел на подготовку к дороге. С помощью
аксакалов удалось достать спортивный велосипед "Турист",
запчасти к нему, камеры и аптечку, найти пластиковые бутылки для
воды, консервы и прочую жрачку. Что-то отдали ему просто так, за
велосипед пришлось заплатить сто баксов. В заначке оставалось
всего три зеленых бумажки и какая-то мелочь. Рубли к оплате не
принимались еще в Краснодаре. В паспорте лежал никому теперь уже
не нужный билет на рейс Анапа - Екатеринбург, который не
хотелось выкидывать.
На рассвете четвертого дня Андрей загрузил на катер свои
пожитки, и тот, пыхтя, отошел от причала.
"Прямо как Афанасий Никитин: "Путешествие через два моря".
Может, еще через Арал переплыть, для большего сходства?"
Катерок не катерок, буксир не буксир, так - плывет и ладно.
Пыхтит внизу дизелек, доски палубы пахнут рыбой, Расул стоит у
штурвала, второй дагестанец подвывает себе под нос псалмы.
Берег долго казавшийся совсем рядом, резко растаял в морской
синеве.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
За последние семь лет Каспий значительно поднялся и успел
подтопить крайние домики базы отдыха "Серебряные пески". Все
говорили, что он скоро пересохнет, как Арал, а ему оказалось
абсолютно начхать на все эти разговоры.
Катер уже скрылся за горизонтом, волны неторопливо накатывались
на песок, и казалось, что каждая новая волна отвоевывает у суши
следующий миллиметр.
Андрей не решился высаживаться непосредственно в городе или
около него, предпочтя район баз отдыха и профилакториев. Хотя
сезон еще должен был продолжаться, а профилактории, так те
вообще работают круглогодично, но баз было так много, что,
во-первых, на них никогда не было много народа, а во-вторых,
зачастую базы были разделены между собой полосами "нейтральной
территории", на одну из которых он и высадился, опасаясь
различных неприятностей и лишних вопросов, типа: "Откуда и
куда?"
А неприятность была всего одна: было неприятно видеть, как
некогда великолепные базы пришли в полное запустение. Понятно,
что и вопросы задавать было некому.
Стекол нет, обшивка деревянных домиков в большинстве своем
содрана, многие деревья засохли, а те, что еще сопротивлялись
наступающим стихиям - морю и пустыне, долго не протянут. И
понятное дело - ни одного отдыхающего.
Люди! Где вы? Ау!
Привыкнув за последние полтора месяца прятаться и убегать,
Андрей растерялся от этого внезапного одиночества. Он всегда
знал, что где-то рядом находятся люди, готовые его или убить,
или, наоборот, пригласить в гости и предложить свой кров для
отдыха, или просто проходящие мимо, старающиеся не обращать на
него внимание, но он постоянно чувствовал чье-нибудь
присутствие, если не рядом, то на доступном взгляду расстоянии.
Даже в горах, когда почти две недели не видел ни одной живой
души. Там было присутствие гор, и Андрей мог разговаривать с
ними. Там было отсутствие покинутого, разрушенного и
разграбленного жилья, которое во все времена и у всех народов
ассоциировалось в лучшем случае с большой бедой, а обычно с
войной.
И ему показалось, что он остался один на этой планете, и вся
Земля покрыта водой и песками, наступающими на него с двух
сторон, и нет ему места между этими стихиями, тихо, но уверенно
делавшими свое дело.
"Впрочем, может, оно и к лучшему, что нет никого. Дадут хоть
нормально выспаться, а то не помню когда это удавалось в
последний раз. Дагестанцы, они, конечно, молодцы и помогли
здорово, но трое суток за стенкой причитали женщины - поспать
толком так и не пришлось".
Забросив рюкзак за спину, взяв в руки велосипед, он повел его в
сторону сохранившего крышу каменного "особняка", пострадавшего,
как ему показалось, меньше других. Нет, стекол у того тоже не
было, зато сохранился деревяный пол, а в одной из комнат был
сложен камин, что, как он знал, должно было пригодиться ночью.
Не особо заботясь о скрытности, Андрей оторвал несколько
оставшихся на ближайшем домике досок, разбил их валяющимися тут
же камнями, развел в камине огонь. Языки пламени весело
заплясали, камин загудел, и сразу стало уютно. Пусть только на
одну ночь, но это был его дом, его крепость и никого для этого
не надо было ни в чем убеждать, никому не надо было доказывать,
ни перед кем не надо было отстаивать свои права на эту
территорию.
Он подогрел банку каши, вот только чая сварил полкотелка,
подумав, что, может, и в самом деле в городе нет ни одного
жителя, а значит, и пресной воды тоже, ближайший же известный
ему природный источник находится, кажется, в Форте-Шевченко,
отстоявшем на триста километров от его сегодняшнего укрытия.
Укладываясь спать, Андрей все-таки заделал хорошенько окна и
двери, положил руку на автомат и заснул, убаюкиваемый ничем не
заглушаемым тихим шелестом растворяющихся в песке волн. За ночь
он пару раз просыпался, тревожно хватаясь за автомат, испуганно
смотрел на багровые отблески угасающего пламени, подбрасывал
очередную порцию дров и засыпал снова. Ранним утром, когда дрова
кончились и камин потух, подобралась влажная морская свежесть,
Андрей закутался посильнее в спальник и окончательно уснул.
Его разбудил луч солнца, пробравшийся сквозь щели в окне и
осветивший его глаза.
"Надо вставать".
Наломав дров, запалив костер, повторив вчерашний ужин, Андрей с
сожалением отметил, что воды у него осталось не так и много, как
того бы хотелось, зато еды хватит недели на две, консервные
банки жутко тяжелые, но без них - никуда. Потом достал станок и
сходил к морю побриться - все-таки дорога лежала через город,
может здесь, в Казахстане, нет этого чертового "черезвычайного
положения". Впрочем, щетина его особенно не волновала, гораздо
хуже было то, что запасы зубной пасты и "дирола" неумолимо
истощались, а этот запах изо рта не давал спокойно жить,
беспокоя больше, чем все остальные перипетии судьбы.
"Может, хоть тут удастся пополнить скудеющие запасы".
Эх, море! Каспий. Ему он нравился больше, чем юг, хотя бы
потому, что пляжи здесь никогда не страдали от черезмерного
избытка людских тел. Правда, вода бывала иногда прохладной,
из-за течений, но. . . Вот взять, к примеру Иссык-Куль: заходишь
в воду, оборачиваешься - покрытые снегом горные вершины.
Новороссийск, Анапа, Сочи - тоже что-то такое холмится. А здесь
песок. Песок и больше ничего. И это действовало на него
по-своему, притягивая не хуже гор. Можно было представить, что
находишься на коралловом атолле посередине Тихого океана, сейчас
из-за домика выйдет туземка в набедренной повязке и с венком из
цветов, закрывающим грудь, даст в руки большую раковину,
наполненную волшебного вкуса вином, снимет со своей груди венок
и наденет его на тебя.
"Ладно, дело к ночи, то бишь к обеду, солнце поднимается все
выше и выше, черт его дери. Пора собираться в путь-дорогу".
Оцепив рожок магазина, выкинув из ствола патрон, Андрей
старательно спрятал все боеприпасы в спальный мешок, привязав
его за сиденьем, а тщательно уложенный рюкзак забросил на спину.
Даже без "железа" килограмм пятнадцать в нем оставалось.
Утопая по щиколотку в песке, вывел велосипед на шоссе,
оттолкнулся и покатился с небольшой горки. С моря дул легкий
ветерок, разгонявший полуденный зной.
У каждого человека есть свои принципы, свои определения,
понятия, которые значат для него все, определяющие сущность его
бытия. Часто эти символы кажутся смешными окружающим, они крутят
пальцем у виска - "ну и придурок", поглаживая другой рукой
гальку, подобранную на берегу реки в пятилетнем возрасте. А вот
запомнилась эта речушка, с небольшой заводью на берегу, чистый
песок и крупная галька, лежащая на глубине, за которой пришлось
впервые погружаться с головой под воду, перешагивая страх, и
прятать ее от родителей, чтобы они не догадались, как глубоко
зашло в воду их любимое чадо.
Слушайте, бывают совсем смешные символы. Допустим, старушка -
божий одуванчик, получая пенсию, которой только и хватает, что
на хлеб да воду, блаженно улыбается, вспоминая брошенный ей
букет полевых цветов, из проходящего мимо эшелона возвращающимся
домой солдатом. Цветы давно засохли и рассыпались в прах, солдат
женился на другой, далекой, настрогал детей жене, любовницам и
умер от цирроза печени, эшелон ушел на переплавку, а старушка
так и не вышла замуж, очарованная этим букетом, ароматом цветов
с примешанным к нему запахом мужского пота. И сквозь всю жизнь
пронесла счастливую девичью улыбку.
Одним из "бзиков" Андрея была мечта жить в этом городе. Сначала
смутное желание, основанное на достигавших его ушей обрывков
