не знала, с чего начать.
Но сегодня он был какой-то особенный: еле на ногах стоял, а шутил,
дурачился, как раньше. И все напевал: "Прекрасная ты, достаточный я,
наверное мы - плохая семья...", знаешь?..
- Из "Радио Африки", - кивнул я. - "...Сейчас мы будем пить чай..."
- И мы пили чай. Он очень много говорил о тебе. Кстати, спасибо за
то, что так назвал дочку.
Мне было неловко слышать это в такую минуту, и я промолчал, а она
продолжила описания подробностей нынешнего вечера.
Они пили чай, и Роман много смеялся и говорил, что вот и Настя
подлечится только и тоже родит дочку; и он придумывал для нее разные имена
- от Аграфены до Брунгильды... А потом в нем как будто что-то сломалось,
словно завод кончился. Он поскучнел, говорить стал с неохотой. И вдруг
заявил, что ему нужно побриться.
Настя слегка обиделась на его перемену и заметила, что никогда у него
раньше не было такой идиотской привычки - бриться перед сном. А он в ответ
наорал на нее, мол, не ее это дело, и с какой стати она за ним шпионит, и
что она вечно лезет не в свои дела... И заперся в ванной. Его раздражение
было настолько несоизмеримо с ее замечанием, что она сразу заподозрила
неладное и решила посмотреть, чем он там, в ванной, занимается.
В стене между ванной и туалетом, под потолком, есть маленькое
окошечко (непонятно, кстати, зачем). Благо, потолки в "хрущевках"
невысокие, и Настя прекрасно все видела, встав ногами на унитаз.
Сначала Роман включил душ, словно боялся, что она что-нибудь услышит.
Только шумного он там ничего не делал, а просто достал с парфюмерного
шкафчика коробку (глядя сверху, Настя сразу заметила ее, а раньше -
никогда не видела), вынул оттуда шприц и, зарядив в него две ампулы,
кольнулся. Потом положил коробку на крышку стиральной машины и,
прислонившись спиной и затылком к стене, сполз на корточки.
...Она перевела дыхание и спросила:
- А куда мы едем?
- Ко мне.
- Нет, давай обратно. Я домой хочу.
Я не стал спорить и изменил маршрут. Она попросила: "Дай сигарету". Я
протянул пачку "Стюардессы", она прикурила от "затычки" и, пару раз
затянувшись, стала рассказывать дальше:
- Минут десять, может больше, я тогда потеряла счет времени, он сидел
неподвижно. Потом вдруг поднялся и встал ко мне спиной. Я думала, все
кончилось, но он что-то там поколдовал (мне со спины не видно было, но я
поняла, что он опять колется) и сел в ту же позу. Мне стало страшно и
жалко его, и я даже перестала бояться, что он обозлится, если узнает, что
я подглядываю, и я стала барабанить в окошко. Но он никак не реагировал, и
я перестала.
...И вот, когда она перестала стучать, Роман резко поднялся и
принялся творить что-то уже совсем жуткое. Это было похоже на утреннюю
гимнастику. Он приседал, разводил и сводил руки, поднимал колени к поясу.
Потом поднес кисти рук к глазам и по очереди согнул и разогнул пальцы. При
этом Насте было видно, что челюсть у него отвисла и изо рта течет слюна.
Это было противоестественно, гадко... Потом он наклонился к дверной
задвижке и немного повозился с ней. Настя спрыгнула на пол и тут услышала
за стенкой грохот. Она кинулась в ванную, распахнула дверь и увидела его.
Он лежал рядом с опрокинутым шкафом.
Она затянулась в последний раз и выкинула бычок в мокрую мглу. Мы уже
стояли перед ее домом.
- Я сразу поняла, что он мертв, но все-таки попыталась прощупать
пульс; его, конечно, не было. На стиральной машине лежала коробочка с
ампулами. Вскрытых - три. Это много?
- Черт его знает. Это, наверное, зависит от концентрации.
- Знаешь, а мне совсем не было страшно. Я вернулась в спальню и
вызвала "скорую". Потом позвонила тебе. И тут только доходить стало. Ну,
вот. Дальше ты знаешь.
Я поднялся с ней на седьмой этаж. Вообще-то нельзя сейчас бросать ее.
Но мы - не совсем чужие люди, и мне очень не хотелось самому предлагать
остаться. Все же я сделал бы это, но мне повезло; она опередила меня:
- Ну что ты, Крот, мнешься. Или не въезжаешь, что одна я в этой
квартире с ума сойду?
И мне стало не то чтобы стыдно, но, вообще, как-то стремно слегка:
тут, мать, такое... Ром умер. А я робею, как гимназистка.
Ну и, короче, она постелила мне, разобрав кресло, а себе - на
кровати. Квартирка-то - однокомнатная. И только мы легли - зазвонил
телефон. Ко мне он был ближе, и Настя сказала: "Возьми". Я трубку снял:
"Алло?" А оттуда - женский возмущенный голос: "Что за идиотские шутки?!
Вызываете "скорую помощь", а когда она приезжает - никого нет дома. Как не
стыдно? Людей отрываете..." Я ее перебил: "Как это, никого нет? Были тут
все. Какие там шутки. Человек умер. Его ваша "скорая" и увезла". "Ничего
не понимаю, - говорит голос. - Тогда ладно. Извините. Разберемся". И
трубку положили.
- Странно, - сказала Настя (она все расслышала). А я глаза закрыл и
успел только заметить про себя, что совсем как-то отвлеченно о Роме думаю,
словно он не лучший мой друг, и не о нем я в последнее время пишу во всех
известных мне жанрах, а после - распихиваю написанное во все известные мне
газеты и журналы... Только это и успел подумать. И заснул. И спал, как
бревно, пока не проснулся, уже под утро, от Настиного плача.
И я перелез к ней. Стал успокаивать ее, как умею. Только не было
между нами ничего. Просто быть не могло. Да, лежали мы голенькие, и она
была очень красивая, хоть и несчастная, и я, в общем-то, ничего еще пока.
И наши тела еще помнили друг друга. К тому же оба мы (я, во всяком случае,
уж точно) не верили в то, что дух Рома витает над нами и следит, как и
что. "У греховности и святости - равная цена..." (это я себя цитирую). То
есть, бывают, по-моему, такие ситуации, когда все запреты снимаются. И, я
думаю, меня бы не мучила совесть, если бы все это между нами и произошло.
Мы-то - живые. Да только как-то нам это в голову не пришло. Ей богу. Нет,
мелькнуло, но я сразу просек, что ей только хуже будет.
Потом, когда уже начался день, я снова заснул, и она - вместе со
мной. Но я успел решить, что завтра первым делом Тошу найду. И набью ему
морду. А еще порадовался, что Настя, молодец, не потянула в это дело
милицию. А то бы не избежать нам всем больших обломов.
И еще я подумал о том, что нет больше "Дребезгов". Что же мне-то
делать? Разве что в попсу податься. Там хоть бабки...
МИСТИКА
Только зря я радовался насчет ментов. Разбудил нас телефонный звонок.
- Да? - подняла трубку Настя. А потом, после паузы, ответила
звонившему: - Хорошо. Я подойду.
Я видел, как ее лицо, и так-то довольно помятое, просто стерлось, на
нет сошло во время этого короткого разговора. Она положила трубку и
сказала мне:
- Меня в прокуратуру вызывают.
- Быстро они, - подивился я. - Пойти с тобой?
- Не надо, - трезво рассудила она, - понадобишься, и тебя вызовут.
Чего зря нарываться.
Тогда я вызвался хоть подбросить ее. По дороге она сказала, что одно
в этом звонке хорошо: теперь хоть не придется разыскивать Рома по моргам.
Она так и сказала - Рома, а не "тело", например). Вчера она была в таком
шоке, что даже не спросила у врачей, куда его повезли.
Не понравилась мне чем-то серая "Волга", которая шла за нами и вместе
с нами остановилась возле прокуратуры. Но, когда, высадив Настю, я
отправился домой, "Волга" осталась стоять, и я успокоился.
По дороге я зарулил к Джиму, но его не оказалось дома. Я только
рассказал его предкам, какие у нас дела вершатся и дальше поехал. Но еще и
дверь ключом не открыл, как услышал дикий телефонный трезвон. "Что-то
вообще, жизнь у меня какая-то телефонная пошла", - думал я, торопливо
отпирая замок и хватая трубку.
- Коля, - зазвучал взволнованный Настин голос, - это какой-то ужас...
- Что такое? Что там тебе сказали?
- Ты понимаешь, они совсем не по этому делу меня вызывали.
- Не из-за Рома?
- Из-за него. Но, понимаешь... Только я туда вошла, как они начали
нести какой-то бред - что Ром ограбил сегодня ночью какой-то валютный
магазин. Стали меня допрашивать, где я была с четырех до пяти утра...
- А что случилось в это время?
- Они твердят, что именно в это время и был ограблен магазин.
- Да какой, к черту, магазин? Ты им объяснила, что Ром в это время
был уже мертвым?
- Не стала я об этом говорить. Что-то меня удержало. Понимаешь, все
это так глупо звучало. Чушь какая-то. Я просто ждала, когда они меня
отпустят. Но потом они показали мне запись...
Голос ее задрожал, и она примолкла.
- Какую еще запись? - У меня снова, как вчера, слегка поехала крыша.
- Этот магазин - частный. И хозяин там, видимо, крутой. У него в доме
напротив, в одном из окон, установлена камера. И она ночью пишет все, что
возле дверей делается. Он хозяину квартиры, чье окно, башляет за то, что
тот кассеты меняет.
- Ну и что?
- Это был Ром. Мертвый. Понимаешь?! Он мертвый этот магазин грабил.
- Слушай, Настя, ты в порядке?
- Нет.
- Я и чувствую.
- Как ты думаешь, Крот, в порядке я, когда Ром умер? И когда я своими
глазами видела, как он, мертвый, ломает дверь магазина?
Я слышал, что она сейчас-сейчас сорвется. Но произнес, наверное,
самую идиотскую фразу, какую только мог:
- Ну, ты что-то не так увидела.
- Пошел ты!.. - крикнула она и бросила трубку.
Я сварил кофе и завалился на диван. Похоже, я слегка перегрузился
впечатлениями. Мозги просто отказывались соображать.
Но после получасового разглядывания табачных колец и потолка сквозь
них, я мало-помалу пришел к выводу, что разговор с Настей нужно
продолжить. Я набрал ее номер, но трубку никто не поднимал. У меня
засосало под ложечкой от нехорошего предчувствия. Я спустился вниз, сел в
"Жигуленок" и двинул к ней.
На этот раз я не мчался очертя голову, как ночью, и добрался только
часа через полтора. И застал перед ее подъездом небольшую кучку зевак.
Чуть поодаль стояла "скорая". Я даже не удивился. Пробившись к дверям, я
увидел, как двое санитаров выносят на носилках прикрытое простыней тело. А
за ними по пятам - зареванная Настина младшая сестренка Тома. Я тронул ее
за плечо:
- Что с ней?
- Я открыла... А она... - и сколько я не тряс ее, сквозь слезы не
смогла вымолвить больше ни слова. Тогда я догнал носилки и тот же вопрос
задал санитару.
- Вроде, отравление. С час назад она кончилась. Но точно сказать
можно будет только после вскрытия и анализов.
- Я взгляну на нее? Я ее друг.
Настя лежала с закрытыми глазами, неестественно закинув голову.
Бледное лицо ее чуть припухло. Мертвая. Мертвее не бывает. Но, словно
стараясь оттянуть время, я снова и снова пытался прощупать пульс,
прослушать сердце. В конце концов, санитарам надоело стоять, и они
двинулись к машине; а я, как заводная кукла, не отставая, брел рядом с
носилками.
Дверцы захлопнулись и машина выехала со двора. Перед тем как сесть в
нее, один из санитаров сочувственно похлопал меня по плечу и вроде бы
хотел что-то сказать. Но потом только рукой махнул.
Я отвез Томку домой - к Настиным родителям. По дороге спросил, как у
нее дела с поступлением в театральный, но она была не в состоянии
произнести что-нибудь членораздельное, и ехали мы, в основном, молча. Я
остановился у подъезда, и когда она выходила, поймал за руку, притянул к
себе и, как мог нежнее, погладил волосы - такие же мягкие, как у Насти.
По-моему, она слегка неравнодушна ко мне, как это бывает с младшими
