качнул насос и поднес к ней зажигалку.
Огненный хвост давал возможность разглядеть хоть что-то. На красивом
"роковом" лице Лизы Деевой явственно читалась тревога. Маша перевела
взгляд на Соню и увидела в ее глазах неожиданную, ничем не подкрепленную,
надежду. И ей и самой стало от этого легче.
Первым к двери двинулся "алкаш", губастый шел за ним, в одной руке
держа лампу, в другой - невесть откуда взявшийся пистолет. Они шагнули за
порог и в "колбасном цехе" вновь воцарился мрак.
Через мгновение из коридора раздался звук какой-то возни, слабый
сдавленный крик и сова стало тихо. А еще через миг два ярких, слепящих
световых луча ударили из дверного проема. И раздался громкий незнакомый
голос:
- Оружие бросить! Руки за голову! Малейшее движение - стреляю!
Огни переместились в комнату. Глаза уже немного привыкли к свету, к
тому же, отражаясь от стен, он рассеивался. Маша увидела, что Шахиня,
Копченый, и ранее не знакомый, не пожелавший ее насиловать, бандит, стоят,
замерев с поднятыми руками. Только фигуры с фонариками оставались пятнами
глубокой черноты. И тут на освещенное пространство выступил еще один
человек. У Маши сам-собой приоткрылся рот.
- Папа! - вскрикнула она. И повторила тихо. - Папа.
А тот метнулся в сторону Сони и принялся отвязывать ей руки. Маша
сообразила, что отец не видит ее, и даже тихонько засмеялась. Точнее, так
же как и "алкаш", он видит только то, что в момент посыла было прикрыто
шубкой. Но в полутьме не смог идентифицировать бесформенный обрубок ее
тела, как свою дочь.
- Папа, это Соня, - сказала она, продолжая смеяться. - А я - рядом.
Отец уже освободил одну сонину руку, но теперь кинулся к ней.
- Да нет, - возразила его порыву Маша, - ты развязывай ее,
развязывай, а меня - потом.
- Ну уж нет, - пробурчал тот и точно так же, как только что
"Николай", нашел веревку, только не на ноге, а на руке, и стал теребить
ее. Свет не помог бы ему, но он не сообразил этого и раздраженно крикнул:
- Да посветите же кто-нибудь!
Оба фонаря повернулись к нему. И это стало ошибкой - и того, кто
скомандовал, и тех, кто повиновался. Воспользовавшись суматохой и тем, что
сейчас на нее никто не смотрит, Лиза Деева бросилась к выходу. И успела,
проскочив мимо фигур с фонарями, вылететь в коридор.
- Стой, стреляю! - кинулся за ней один из неизвестных спасителей.
Затем, почти одновременно, раздались грохот падающего тела, какой-то
странный хлопок, выстрелы и страшный истошный женский крик.
Соня к этому моменту свободной рукой уже сумела отвязать другую, а
Маша помогла отцу освободить себя полностью. И она бросилась в коридор на
этот дикий нечеловеческий крик.
То, что она увидела там, сознание сумело объяснить не сразу. Да и то
- с подсказки.
По полу, рыча и воя, катался огромный огненный ком.
- Запнулась о горящую паяльную лампу, и та взорвалась! - взволнованно
выкрикнул спутник отца. - Тушить бесполезно...
Обезображенное обгорелое и еще горящее существо подползло к его
ногам.
- Убей меня, убей, - с трудом разобрала Маша ее вой. Человек с
фонарем растерянно отступил.
- Дайте сюда, - властно произнесла Маша и вырвала из его рук
пистолет. Прицелилась, вытянув обе руки, и сделала три выстрела в упор.
Тело Шахини обмякло и затихло. Маша вернула пистолет ошарашенному
хозяину и вернулась в "колбасный цех". Соня помогала отцу обыскивать
стоящих у стены мужчин, разыскивая оружие. Второй человек с фонариком
держал их под мушкой.
Машу трясло. Это было второе убийство, которое она совершила за
последние дни. Да, она не могла винить себя в этом: в обоих случаях ее
вынуждали обстоятельства. Но она чувствовала омерзение к себе и чисто
физическую дурноту, хотя последнее, возможно, объяснялось чадом и вонью,
заполнившими помещение.
Закружилась голова. Маша ухватилась за косяк, согнулась, и ее
выполоскало на пол.
В комнате вспыхнул свет. Она выпрямилась. Только сейчас смогла
разглядеть сопровождавших отца людей (второй уже протиснулся мимо нее
внутрь). Обоим лет по двадцать пять, оба коротко острижены, широкие, явно
качки. Один - в спортивном костюме и кожаной куртке, другой - в кожаном же
плаще и черных джинсах.
За спиной Копченого и его сообщника застегнули наручники. Рты
залепили пластырем. Гога пришел в сознание и даже смог идти, обняв одного
из здоровяков.
Вышли в "холодильник". Там Маша увидела прикованных наручниками к
крюкам для туш "Николая" и "алкаша". Так же победители поступили и со
второй парой бандитов.
Все происходило быстро и в почти полной тишине. Только в этот момент
молчание нарушила Маша:
- Я видела, как эти туши двигаются вверх. Им руки не вырвет?
- Нет, там желоб, - пояснил один из новых друзей, - он ниже
человеческого роста. Просто, через пару часов они въедут на кухню вместо
туш...
Через час Гога был отвезен домой, а Машу, Отца и Соню кормила
счастливая и умирающая от любопытства Варвара Сергеевна.
Как выяснилось, двое сопровождавших Павла Ивановича когда-то были его
студентами, а ныне - инструкторами школы милиции. Исчезновение Маши
обозлило отца, но от решения помочь ей он не отступил. Вернувшись домой,
твердо взвесил свои возможности и осознал, сколь они невелики.
Действительно, Маше он был бы только обузой.
Вот тогда-то он и позвонил в школу милиции своим ученикам (их обоих
зовут Сашами). Во-первых, он знал, что они всегда будут рады ему помочь и
не станут болтать лишнего, во-вторых, у них есть оружие, и они прекрасно
им владеют. В третьих, наконец, оба они держат руку на пульсе питерского
криминального мира.
По телефону он не стал объяснять ничего, просто попросил приехать как
можно быстрее по очень важному делу. Они появились у него через сорок
минут и выслушали его возбужденный рассказ. А еще минут через двадцать,
сделав несколько телефонных звонков, уже точно знали, где искать Шахиню...
Ела Маша через силу. Варвара Сергеевна приготовила гуляш, а после
сегодняшних событий его вид, запах, а главное - сознание того, что это -
ЖАРЕНОЕ МЯСО, вызывали у ней легкую тошноту. За то Соня набросилась на еду
как тигр: больше суток у нее не было во рту ни крошки. Только уничтожив
все, что ей подкладывали, она кинулась к телефону и, позвонив маме,
успокоила ее.
Когда она вернулась к столу, Маша сказала ей:
- Ну, вот и все, Соня. На этом все твои напасти закончились. Я была
их причиной. Не знаю, простишь ли ты меня когда-нибудь, но я сделала все
что могла.
Все примолкли.
- Ты теперь уедешь домой? - нарушила тишину Соня.
- Да. Завтра же.
- Как грустно. Я впервые в жизни нашла настоящего друга. Даже если ты
так и не считаешь. - Она произнесла это как бы с легким вызовом.
- Я так считаю...
- И ты всегда - желанная гостья в этом доме, - вмешалась Варвара
Сергеевна. - Ты похожа на Машу, а мы все ее так любим...
И все сидящие за столом некоторое время шмыгали носами и утирали
глаза. Но вскоре ситуация из мелодраматической превратилась в комическую.
Когда, просморкавшись, Павел Иванович жалобно спросил:
- Дочка, а я тебя что же, теперь всегда только ТАК видеть буду?..
И тут только Маша вспомнила о своей выходке и дала ему посыл на
видимость.
4
Добравшись от аэропорта на тачке до города и проезжая через него к
дому, Маша поймала себя на мысли, что на этот раз она вернулась сюда
НАСОВСЕМ.
Последнее "приключение" еще раз подтвердило ее нынешнее, нажитое
методом проб и ошибок понимание ценностей в человеческой жизни. Ни ее
сверхъестественный дар, ни деньги не отвели от нее беду, даже наоборот,
именно они чуть не стали причиной ее гибели. А спасли ее - любовь отца и
его друзья. Любовь и дружба.
И каким-то косвенным образом это сознание заставляло ее предпочесть
Москве и Питеру маленький провинциальный РОДНОЙ городок.
Был вечер, около десяти. Дома она появилась внезапно, без звонков и
телеграмм, и они с матерью чуть не задушили друг друга в объятиях.
Мама сильно постарела со дня их последней встречи в Ленинграде. Даже
как-то "усохла". Степан Рудольфович же - наоборот - расплылся еще сильнее,
стал еще крикливее и, как показалось Маше, еще глупее.
Все время, пока мама собирала на стол, он громогласно сообщал о своей
радости по поводу встречи с любимой падчерицей и о своих сожалениях по
поводу ее для него невидимости. (В этом случае Маша решила не открывать,
что научилась снимать свои чары.)
- Ох, и красавица, наверное, стала! Ох и красавица! - кричал Степан
Рудольфович, прихлопывая в ладоши. И, потирая их, подмигивал жене: - Ну,
это повод, повод! Тут уж никто не скажет, что это не повод!
Как ни странно, сейчас он вызывал у Маши некоторую симпатию. Наверное
потому, что не был для нее не опасным, не авторитетным. Он был жалок, а
жалость вызывает сострадание.
А вот с мамой ее детский контакт потерялся начисто. Маша не могла
понять, кто из них изменился так, что взаимопонимание стало невозможным.
Или они изменились обе? Но разговаривая, рассказывая о себе, она несколько
раз ловила себя на ощущении, что общается с абсолютно чужим человеком.
В течении ужина в гостиной (бывшей машиной комнате) отчим почти в
одиночку высосал бутылку водки и стал подначивать остальных к исполнению
хором песни "Миллион алых роз". Не встретив горячей поддержки ни со
стороны видимых, ни со стороны невидимых членов семьи, он обиделся,
удалился в спальню, стал петь там в одиночку, но вскоре голос его уступил
место мощному храпу.
Маша с матерью еще немного поговорили, но беседа быстро иссякла, а
возникшая тишина почему-то была неловкой.
- Мама, я пойду к Алке сбегаю, - поднялась Маша из-за стола.
- Вернешься?
- Нет, наверное, у нее переночую.
...Дверь отворила Алкина мама.
- Маша! Откуда ты взялась?! Боже мой, да ты становишься все красивее
и красивее! Алла! - позвала она. - Ты только глянь, кто пришел!
Появившуюся в прихожей Алку Маша просто не узнала. То, что совсем еще
недавно было лишь намеком на женственность, с удивительной силой сквозило
теперь в каждом ее жесте, в каждом взгляде и мимолетной улыбке, усиливаясь
еще и умелым макияжем. И это было особенно странно, если учесть, что одета
она была по-домашнему - в симпатичный, но простенький красный халатик.
Невольно сравнивая ее с собой, Маша с удивлением призналась себе в
том, что сейчас Алка, несмотря на неправильность черт лица, пожалуй, более
привлекательна для мужчин, чем она.
- Машка! - как будто бы обрадовалась подруга. Но что-то в интонации
его голоса было неестественно. - Ну, ты даешь! Я-то думала тебя там
убивают, или что-то еще... Ждала твою Шахиню...
Да, вот в чем дело. Алка просто перетрусила, и это нормально.
- Все обошлось, - махнула Маша рукой, стянула с ног кроссовки и
привычно, без приглашения, направилась к двери алкиной комнаты.
- Машка, подожди, - остановила ее Алка, и Маша увидела, что она
нервничает. Сильно нервничает. Чуть ли не до крови кусает губы... - Хотя
ладно. Заходи.
Из-за двери комнаты раздавалась тихая красивая музыка. Маша пожала
плечами, толкнула дверь... и остолбенела.
На диване, сложив ноги по-турецки сидел одетый в махровый халат Атос.
На столике возле дивана стоял магнитофон, и Атос ковырялся в нем
отверткой.
Услышав скрип двери, он поднял голову, сквозь Машу увидел Алку и
соскочил с дивана:
- Вот теперь совсем другое дело! Есть высокие, все звучит, - он
