Юлий БУРКИН
КОМАНДИРОВОЧКА
ПРОЛОГ
Шеф сказал: "Надо, Слава". И я поехал. Сперва поездом, потом - на
попутке, потом - пешком через озябший лесок по тропинке, показанной мне
водилой: "Вроде бы там, говорят, сейчас институт какой-то..." Ну, а над
названием учреждения мы посмеялись вместе. Решили, опечатка.
1
Квадратные ворота из листового железа заперты, но в полутьме я
разобрал кнопку на косяке. Или звонок не работает, или проводка тянется
куда-то далеко, только я ничего не услышал. Нажал еще раз, подержал на
всякий случай подольше и стал ждать. Минуты через три скрипнуло, и передо
мной образовалось маленькое окошечко наподобие тех, что бывают в кассах.
- Сюда давай, - раздался сиплый голос. - Паспорт давай. И
командировочный давай.
Пальцы с кривыми желтыми ногтями приняли документы.
- Порядок. Иди, давай.
Железные створки, натужно завывая, отползли в сторону. Я шагнул в
проем, и ворота за моей спиной закрылись. Из будочки КПП кряхтя выполз мой
сипатый собеседник - тщедушного сложения старец - и заковылял по
вытоптанной в снегу тропинке к приземистому строению в глубине двора. Я
поспешил за ним.
- Пойдем-пойдем, - сипел старец, не оборачиваясь, - тута тебе хорошо
будет. Дома-то, небось, не очень с тобой церемонются, а тута, у нас хорошо
тебе будет. Пойдем, давай.
"Черт, - подумал я, - как в дом престарелых ведет. Или в монастырь".
- Папаша! - крикнул я ему в затылок, - как это переводится - "НИИ
ДУРА"? А?
- А ты не ори, давай, - резко остановился мой проводник. - НИИ ДУРА -
это институт дураков, значит. Дураков тута исследуют. И тебя, вот,
исследовать будут.
Он заковылял дальше, бормоча: "Это для умных - в стекле да в бетоне,
а для дураков и так сойдет..." А я подумал, шутник, мол, дедуся, но
почувствовал себя как-то не совсем уютно.
Мы подошли к бараку, и дед постучал. Из тесных сеней пахнуло
казармой. Дед пропустил меня вперед, я хотел спросить его про паспорт, но
дверь захлопнулась, и я остался один на один с новым, но не менее
тоскливым персонажем - женщиной с кислым одиноким лицом. "Ходют, ходют,
когда хочут, ночь бы хоть вздохнуть дали", - неприязненно проворчала она и
провела меня в холл с хилым фикусом в горшке.
Женщина открыла древний шкаф, покопалась в нем и сунула мне серую
застиранную наволочку, две серые застиранные простыни, два серых
застиранных вафельных полотенца и печатку мыла без обертки. Она отметила в
толстой потрепанной книге, чего сколько дала "шт.", вписала туда же мою
фамилию, заставила поставить автограф и коротко проинструктировала:
- В конце коридора, налево.
- Там уже кто-нибудь есть - спросил я, решив, что меня ожидает
гостиничный номер, самый что ни на есть плохонький, вероятно.
- Есть, - саркастически подтвердила она и добавила таким тоном, что я
сразу почувствовал себя глубоко порочной натурой: - Простыни на портянки
не рвать, взымлем в пятикратном размере.
Я поплелся по коридору, открыл дверь в конце его и остановился в
нерешительности. Вдоль тускло освещенной комнаты тянулись ряды
двухъярусных сеточных коек.
- Мужики! - раздался писклявый голос сверху, - еще один дурак прибыл.
Привет, дурак.
- Пусть лучше сразу вешается, - отозвался другой голос, и целый хор
загоготал так, словно шутка была действительно удачной.
- Хлопец, - позвали слева, - подь сюда, тут возле меня место
свободное имеется.
- Не ходи к нему, симпатичный, - снова встрял писклявый, - не ходи,
он голубой.
Вокруг опять заржали, а я, стиснув зубы, прошел к пустой кровати,
бросил под нее чемодан и, под шутки и прибаутки, разложил постель. Потом,
стараясь не глядеть по сторонам, разделся, лег и закрыл глаза. Все в
голове перепуталось. Я вдруг снова почувствовал себя восемнадцатилетним
"салабоном", только-только прибывшим в войска. Но утро вечера мудренее.
Институт дураков, значит. Ну, спасибо тебе, начальничек, спасибо. Я тебе
это припомню еще, козел.
И вот с такой приятной мыслью я погрузился в сон. Снилась Элька. Как
всегда.
Уши терзает консервно-баночный трезвон. Потом - тишина. Потом, -
"Подъем!!!" - гремит командирский голос. Не сразу понимаю, где нахожусь.
Сажусь на койке. Напротив добродушно усмехается немолодой уже полный
усатый дядька. Он потянулся и подмигнул мне:
- Вставай, проклятьем заклейменный, жор стынет, - и подал мне руку,
знакомясь: - Юра.
- Слава, - ответил я на рукопожатие. - Я не понял, это армия что ли?
Сборы?
- Еще никто ничего не знает. Я сам позавчера только приехал. И
остальные хлопцы - вчера-позавчера. А что это такое, что тут делать будем
- шут его знает. Одно только успели выяснить - что мы все из разных НИИ.
- Хоть старший-то тут есть кто?
- Я. По возрасту. И по званию: я майор в отставке, то есть, в запасе.
Информация, конечно, исчерпывающая. Я не нашелся, что сказать,
протянул только "ну-ну" и стал одеваться. А майор в запасе Юра зыкнул тем
самым командирским голосом, который меня разбудил:
- Выходи строиться на завтрак!
Столовая оказалась на удивление цивильной. Только окна - с решетками.
Как и все здесь окна. И люди при дневном свете выглядели вовсе не
"казарменными хулиганами", а "очень даже вполне", как выражается Элька.
На вопрос "куда платить?" вместо ответа румяная повариха крикнула
вглубь кухни русско-народным голосом:
- Варвара, слышь?! Тут дурак-то один, платить куда, спрашивает! - и
залилась глумливым мелодичным смехом. Невидимая из зала Варвара вторила ей
- сперва в унисон, потом - в терцию, а потом и сама высказалась:
- Видать, думает, в ресторан угодил!..
И тут уж они впали в такое безудержное веселье, что я поспешил
ретироваться. На "дурака" я не обиделся, я уже понял, что слово это не
является здесь определением уровня интеллекта, а уж тем более -
ругательством. Служит оно здесь, скорее, неким профессиональным термином
или обозначением некоего социального статуса; вроде как "студент" или
"военный". К таким словечкам быстро привыкаешь и перестаешь их замечать.
Один мой бывший одноклассник - врач психиатр - рассказывал, как совершенно
измотанный он забрел после работы в магазин, подошел к очереди и спросил:
"Больной, вы крайний?"
За один со мной столик сели Юра и еще двое. Один - типичный сельский
учитель - патологически вежливый сухонький мужчина в очках, в потертом
коричневом костюме, в вязаном жилете и галстуке. "Борис Яковлевич Рипкин,
- представился он, - сотрудник кардиологического центра". Другой -
гривастый и широкий, с толстыми губами, толстым носом и маленькими
бездонными голубыми глазками; обтерев о штаны пальцы-колбаски, он
поочередно протянул нам руку, сообщая: "Жора - ядерщик. Ядерщик - Жора".
Познакомились. Разговорились.
- Итак, Слава - электричество, Жора - ядерная физика, Юрий Николаевич
- хладоустановки и мои "сердечные дела". Какая связь? - размышлял вслух
Борис Яковлевич, - что общего? Почему мы все оказались здесь? Чья это
нелепая выходка?
- И чего они обзываются? - подхватил Жора. - Заладили: дураки,
дураки... Я же и стукнуть могу. Сами дураки.
- Лично я не собираюсь искать ответы на эти вопросы, - заявил я, -
просто, сегодня же поеду домой.
Мои сотрапезники переглянулись, смущенно посмеиваясь, так, словно я
ляпнул что-то уж очень неприличное. Майор Юра Похлопал меня по плечу:
- Ты что ж, не бачил ничего?
- А что я должен был "бачить"?
- Часовых? Колючую проволоку?
Вот тебе и раз.
- Вы это серьезно?
- Что вы, милейший, мы тут все шутники собрались, - язвительно сказал
Борис Яковлевич. - А вот они там, на вышках, шутить, по-моему, не
собираются.
- Что же вы не возмущаетесь, не требуете разъяснений?
- У кого? Ну... не знаю. Вот, хотя бы у нее, - кивнул я на повариху.
- Баба, она - дура, - веско сказал Жора, - она знать ничего не знает.
И не хочет. У нее пропуск есть, часовые на нее и не смотрят. А сама она ни
черта не знает.
- Бред собачий. - Я отодвинул недоеденный от расстройства шницель. И
тут в дверях появился высокий, худощавый, абсолютно лысый человек. Где-то
я его видел раньше. Был он одет в ковбойку, в брезентовые штаны, а на
ремне - кобура. Он сразу стал центром внимания. Обведя помещение своими
ярко-зелеными глазами, какие бывают у очень рыжих людей (а он может быть и
был рыжим, пока не стал лысым?) он объявил:
- Товарищи ученые. Думаю, все вы жаждете узнать, куда и зачем вы
прибыли. - И, выдержав эффектную паузу, закончил: - Следуйте за мной.
- Звать меня Григорий Ефимович, фамилия - Зонов, - представился лысый
супермен, когда мы неровной шеренгой выстроились вдоль стены коридора. -
Прошу запомнить, Григорий Ефимович Зонов, - повторил он. - Я - заведующий
нового отделения АН СССР - Института души и разума, сокращенно - НИИ ДУРА.
Я - такой же ученый, как и вы...
- То-то, начальник, у тебя пушка на боку, - ехидно выкрикнул уже
знакомый мне писклявый голос, и строй загалдел.
- Тише! - гаркнул майор Юра, - давайте сперва выслушаем.
Зонов терпеливо дождался тишины.
- Понимаю, вы возмущены. Но считаться со мной вам придется. Сообщить
вам я могу немного. Но это - тот минимум, который вы знать обязаны. На
сегодняшний день вы - участники крупномасштабного эксперимента. Для
чистоты его вы не должны знать ни сути его, ни цели, ни сроков проведения.
Но сроки эти согласованы с вашим начальством.
Вот где я его видел! У шефа, месяц назад. Еще удивился, чего они так
смущенно притихли, когда я заглянул. Заговорщики. Выходит, шеф-то меня
элементарно в рабство продал.
- Но позвольте! - вскричал Борис Яковлевич, - рано или поздно мы ведь
все-таки выйдем отсюда. Надеюсь, вы нас не собираетесь "того"? "Для
чистоты эксперимента"? - испугавшись собственной смелости, он смутился,
снял очки и принялся полой пиджака протирать их стекла. Но, взгромоздив их
на нос, опять обрел уверенность: - И когда мы освободимся, вам придется
ответить за эту глупую выходку.
- А может быть, снова тридцать седьмой? - негромко высказал
предположение кто-то. Зонов усмехнулся и провел ладонью по лысине, словно
поправляя несуществующую прическу.
- Не будем гадать. В настоящее время вы свободны в своих действиях и
передвижении. В пределах территории полигона института, где вы сейчас и
находитесь. Питание - трехразовое, бесплатное; смена белья - в банный
день, по пятницам. Почтовый ящик во дворе возле двери. Но предупреждаю,
письма должны носить только сугубо личный характер. Конверты не
заклеивать. Заклеенные будем жечь. Все. Разговор считаю законченным.
Не обращая внимания на наше возмущение, он направился к выходу. Но на
полдороге остановился:
- Да, бумага и писчие принадлежности - у коменданта. И конверты. В
неограниченном количестве. Ему же, если кто-то пожелает работать,
подавайте заявки на необходимое вам оборудование, приборы, материалы и
литературу.
Работать?.. - загалдел строй, - издеваетесь?!
Зонов пожал плечами:
- Мое дело - предложить: фирма у нас богатая.
Когда он ушел, майор Юра, завалившись на койку, заявил:
- Короче, вы, хлопцы, как хотите, а мне это даже нравится. Если с
начальством все согласовано, то и думать тут не о чем. Отдохну хоть.
Холодильники мои сгниют без меня. На то они и холодильники.
- Нет, позвольте - кипятился Рипкин, - мы что же - бараны или крысы
