настоящий баскетболист. Тот, что годами кидал этот проклятый мяч,
поднимаясь от дворовой команды к заводской, потом выше, выше. Потом
попадал сюда. Он, наверное, волнуется больше, чем я.
Где-то за стенкой раздавались сухие удары. Я догадался - там играли
на бильярде. Я подумал, что вечером надо будет попробовать свои силы на
бильярде. Ведь возникшие во мне связи вряд ли ограничиваются баскетболом.
Это было бы нелогично. А как сейчас Аннушка и Сенаторов? Что говорят в
коридорах моего учреждения? Смеются? Ну тогда придется пригласить их...
И тут в коридоре возникли громкие шаги, и я понял, что приближаются
мои соседи, товарищи по команде. И я вскочил с постели и попытался
оправить матрац, на котором сидел.
Вошла грузная женщина гренадерских размеров. Она несла на вытянутых
руках пачку простынь, одеяло и подушку.
- Где здесь новенький? - спросила она меня, справедливо полагая, что
я им быть не могу.
- Вы сюда кладите, - показал я на кровать. Я не осмелился сознаться.
- Вы ему скажите, что тетя Нюра заходила, - сообщила грузная женщина.
- Тут полный комплект.
Она развернулась, чтобы выйти из комнаты, и столкнулась в дверях с
длинноногими девушками, моими старыми добрыми знакомыми, свидетельницами
моих первых успехов и поражений.
- Здравствуй, Коленкин, - сказала Валя, та, что светлее.
- Здравствуйте, заходите, - обрадовался я им. - Я и не знал, что вы
здесь.
- Мы утром приехали, - объяснила Тамара, та, что потемнее. - А у тебя
здесь хорошо. Свободно. У нас теснее.
- Это пока ребята не пришли, - добавила Валя.
Она очень хорошо улыбалась. И я искренне пожалел, что я ниже Иванова
ростом. Иначе бы я позвал ее в кино, например.
- Сегодня вечером кино, - сказала Валя. - В столовой. Придете?
- Приду, - пообещал я. - А вы мне место займете?
- Мест сколько угодно. Еще не все приехали.
- Валь, - окликнула ее Тамара, - забыла, зачем мы пришли? - Она
обернулась ко мне: - Мы по дороге Андрей Захарыча встретили. Он говорит,
что Коленкин приехал. Мы тогда к тебе. Позанимаешься с нами после обеда,
а? У Валентины, например, техника хромает.
- Ну какая уж там техника, - застеснялся я. - Конечно, что могу -
обязательно.
- Где тут наш недомерок остановился? - прогремело в коридоре.
Валя даже поморщилась. Я сделал вид, что непочтительные слова меня не
касаются.
Лохматая голова Иванова, украшенная длинными бакенбардами (как же я
не заметил этого в прошлый раз?), возникла у верхнего косяка двери.
- Привет, Коленочкин, - поздоровался Иванов и протиснулся в комнату.
- Устроился?
И тут я понял, что Иванов совсем не хочет меня обижать. Что он тоже
рад моему приезду. Пока я был чужим, толстячком, встреченным случайно, он
испытывал ко мне недоброжелательство, теперь же я стал своим, из своей же
команды. А уж если я мал ростом и не произвожу впечатления баскетбольной
звезды, это мое личное дело. Главное - чтоб играл хорошо. Хотя при том я
понимал: с ним надо быть осторожным, ибо щадить моет самолюбия он не
намерен. Ему это и в голову не придет.
- Ты бы, Иванов, мог потише? - спросила Тамара. - Человек с дороги,
устроиться не успел, а ты со своими глупыми заявлениями.
- А чего ему устраиваться? - удивился Иванов. Потом посмотрел,
склонив голову, на девушек и спросил: - А вы что здесь делаете? Человек с
дороги, устал, устроиться не успел...
Тут рассмеялись мы все и почему-то никак не могли остановиться. Так
что, когда мои соседи, еще мокрые после купания, с махровыми полотенцами
через плечо, похожие друг на друга, как братья, вошли в комнату, они тоже
начали улыбаться.
- Знакомьтесь, мальчики, - представила меня Тамара. - Наш новый
центровой, Коленкин. Андрей Захарович сегодня рассказывал.
Баскетболисты оказались людьми деликатными и ничем не выдали своего
разочарования или удивления. А может быть, тренер их предупредил. Они по
очереди протянули мне свои лопаты, аккуратно повесили махровые полотенца
на спинки своих удлиненных кроватей, и в комнате стало так тесно, что у
меня возникло неловкое чувство - сейчас кто-то из них на меня наступит.
- Ну что, обедать пора? - спросила вдруг Валя.
- Точно, - сказала Тамара. - Я чувствую, что чего-то хочу, а
оказывается, я голодная.
И девушки упорхнули, если можно употребить это слово по отношению к
ним.
Обедать я пошел вместе с соседями. Я шел между ними и старался
привыкнуть к мысли, что по крайней мере несколько дней я буду вынужден
смотреть на людей снизу вверх.
- Ты раньше где играл? - спросил меня Коля (я еще не научился их с
Толей различать).
- Так, понемножку, - туманно ответил я.
- Ага, - согласился Коля. - А я из "Труда" перешел. Здесь больше
возможностей для роста. Все-таки первая группа.
- Правильно, - согласился я.
- И в институт поступаю. А ты учишься или работаешь?
- Работаю.
У ребят явно перед глазами висела пелена. Психологический заслон. Они
смотрели на меня и, по-моему, меня не видели. Рядом с ними шел маленький,
лысеющий, с брюшком, сорокалетний мужчина, годящийся им в отцы, а они
разговаривали со мной, как с коллегой Герой Коленкиным из их команды, а
потому, очевидно, неплохим парнем, с которым надо будет играть. И вдруг
все мое предыдущее существование, налаженное и будничное, отошло в
прошлое, испарилось. И я тоже начал чувствовать себя Герой Коленкиным, и
особенно после того, как за обедом ко мне подошел Андрей Захарович,
передал сумку и сказал, что там форма и кеды, мой размер.
Андрей Захарович с семьей обедал вместе с нами, за соседним столиком.
Его сын смотрел на меня с уважением, потому что слышал, наверное, от отца,
что я талант, что внешность обманчива. Мальчику было лет семь, но он
старался вести себя как настоящий спортсмен, и тренировочный костюм на нем
был аккуратно сшит и подогнан. Зато жена Андрея Захаровича, худая усталая
женщина с темными кругами вокруг желтых настойчивых глаз, смотрела на меня
с осуждением, ибо, наверное, привыкла вмешиваться в дела и решения
добродушного мужа и это его решение не одобряла.
- Ну, мальчики-девочки, - сказал весело Андрей Захарович, - отдохните
полчасика и пойдем покидаем.
Он извлек из кармана блокнот и стал писать в нем. Я глубоко уверен,
что вынимание блокнота относилось к области условных рефлексов. Именно с
блокнотом к тренеру приходила уверенность в своих силах.
Меня представили массажисту, врачу, хрупкой девочке - тренеру женской
команды и еще одному человеку, который оказался не то бухгалтером, не то
представителем Центрального совета. Он осмотрел меня с головы до ног и
остался недоволен.
В комнате Коля и Толя лежали на кроватях и переваривали пищу. Было
жарко, томно, как бывает в летний день под вечер, когда все замирает, лишь
жужжат мухи. Не хотелось мне идти ни на какую тренировку, не хотелось
кидать мяч. Я сбросил ботинки и повалился на койку, моля бога, чтобы
строгая жена отправила Андрея Захаровича в магазин... И тут же проснулся,
потому что Андрей Захарович стоял в дверях и говорил укоризненно:
- Ох, Коленкин, Коленкин! Намучаюсь я с тобой. И чего ты решил жир
нагонять в такое неурочное время?
Коля и Толя собирали свои вещи в белые сумки с надписью "Адидас".
- Извините, - сказал я. - Вздремнул.
- Даю три минуты, - сообщил Андрей Захарович. - Начинаем.
Я спустил вялые ноги с кровати. Встать, взять с собой полотенце,
форму, собрать выданную мне скромную сумку стоило непомерных усилий.
- На бильярде играешь, Коленкин? - спросил Толя.
- Играю, - ответил я смело, хоть играть и не приходилось. Лишь видел,
как это делается, когда отдыхал в санатории года три назад.
- Совсем забыл, - сунул вновь голову в дверь Андрей Захарович. - Вы,
ребята, Коленкина к врачу отведите. Осмотр надо сделать.
У входа в кабинет мне стало страшно. Дверь была деревянная, обычная,
как и в прочих комнатах домика, но я вдруг вспомнил, что у меня барахлит
давление, случается тахикардия, есть шум в левом желудочке, постоянно
болят зубы и вообще со мной неладно, как неладно с остальными моими
сверстниками, которым под сорок и которые ведут сидячий образ жизни.
- Мы тебя, Гера, подождем, - предложили Коля и Толя. Наверное,
почувствовали мое волнение. - Врач у нас свой, добрый. Кирилл Петровичем
зовут. Не стесняйся.
Окно в кабинете было распахнуто, молодые сосенки качали перед ним
темными пушистыми ветками, вентилятор на столе добавлял прохлады, и сам
доктор, как-то не замеченный мною в столовой, хоть меня ему и
представляли, показался мне прохладным и уютным.
"В конце концов, - подумал я, - если даже меня и отправят домой по
состоянию здоровья, это не хуже, чем изгнание из команды за неумение
играть в баскетбол".
- Здравствуйте, Кирилл Петрович, - сказал я, стараясь придать голосу
мягкую задушевность. - Жарко сегодня, не так ли?
- А, пришли, Коленкин? Присаживайтесь.
Доктор был далеко не молод, и я решил, что он стал спортивным врачом,
чтобы почаще бывать на свежем воздухе. Я встречал уже таких неглупых,
усатых и несколько разочарованных в жизни и медицине врачей в домах
отдыха, на туристских базах и других местах, где есть свежий воздух, а
люди мало и неразнообразно болеют.
Доктор отложил книгу, не глядя протянул руку к длинному ящичку.
Собирался для начала смерить мне давление. Другая рука привычно достала из
ящика стола карточку и синюю шариковую ручку. Я решил было, что дело
ограничится формальностью.
Сначала доктор записал мои данные - возраст, чем болел в детстве,
какими видами спорта занимался, семейное положение и так далее. Пока
писал, ничем не выражал своего удивления, но, кончив, отложил ручку и
спросил прямо.
- Скажите, Коленкин, что вас дернуло на старости лет в спорт
удариться? Не поздно ли?
А так как я только пожал плечами, не придумав настоящего ответа, он
продолжал:
- Что движет людьми? Страсть к славе? Авантюризм? Ну, я понимаю
мальчишек и девчонок. Понимаю редко встречающихся талантливых людей, для
которых нет жизни вне спорта. Но ведь у вас приличное место, положение,
свой круг знакомых. И вдруг - такой финт. Вы же, признайтесь, никогда
спортом не интересовались?
Я слушал его вполуха. Меня вдруг испугала внезапно родившаяся мысль:
а что, если сыворотка Курлова настолько меняет все в организме, что врач
обнаружит ее? И скажет сейчас: "Голубчик, да вам же надо пройти допинговый
контроль!" Или: "Это же подсудное дело!"
Продолжая говорить, Кирилл Петрович намотал мне на руку жгут, нажал
на грушу, и руку мне сдавило воздухом.
- Что с пульсом у вас? - удивился Кирилл Петрович.
Я понял, что судьба моя висит на волоске, и решился идти ва-банк.
- Я волнуюсь, - сказал я. - Я очень волнуюсь. Поймите меня правильно.
Вы же угадали: мне в самом деле сорок лет, я никогда не занимался спортом.
Мне хочется хотя бы на время, хотя бы на две недели стать другим
человеком. Вам разве никогда не хотелось сказать: "Катись все к черту! Еду
на Северный полюс!"?
- Хотелось, - коротко ответил доктор. - Снимайте рубашку. Я ваше
сердце послушаю. Кстати, у вас тахикардия. Вы неврастеник?
- Не замечал за собой. Хотя в наши дни все неврастеники.
- Зачем обобщать? Вытяните вперед руки. Ага, дрожат. Тремор ощутимый.
Пьете?
- Только за компанию.
- И как в таком состоянии умудряетесь попадать в кольцо? Я бы вам не
рекомендовал играть в баскетбол. Сначала займитесь просто ходьбой,
обтирайтесь по утрам холодной водой. Никогда не пробовали?
