всевидящего тренера. Моего тренера.
- Коленкин! О никотине забудь!
- Не путайся под ногами! - рявкнул Иванов и больно толкнул меня в
живот коленом.
Я сдержал стон. Отошел на шаг.
Иванов обхватил мяч длинными пальцами, так что он исчез в них, как
арбуз в авоське. Присел, выпрямился и кинул. Мяч ударился о кольцо,
подпрыгнул, но все-таки свалился в корзину.
- Плохо, Иванов, очень плохо, - сказал тренер.
Моя очередь. Мяч сразу стал тяжелым, и руки вспотели. Я хотел бросить
его небрежно, но забыл мысленно проследить его полет, и мяч опустился на
землю у щита.
Девушки охнули. Тренер нахмурился. Иванов улыбнулся. А я решил
бороться до последнего.
Больше я не промахнулся ни разу. Из десяти бросков ни разу. Иванов
промазал четыре.
И когда мы вернулись к тренеру, тот сказал:
- Вот так, Коленкин. Только чтоб без обмана и увиливаний. Паспорт
твой я скопировал.
Почему-то мой пиджак висел на ветке дерева рядом с тренером. Значит,
хитрый Курлов вернулся и отдал тренеру мой пиджак. Какое коварство!
- Вот тебе, - продолжил тренер, - временное удостоверение нашего
общества. Формальности я сегодня вечером закончу. Вот, держи, не потеряй,
официальное письмо начальнику твоей конторы. Сборы двухнедельные. Я думаю,
что он отпустит, тем более что ему будет звонок. Твоя контора, к счастью,
в нашем обществе.
Я понял, что тренер делил все организации нашей страны по
соответствующим спортивным обществам, а не наоборот.
- Вот тебе список, чего с собой взять: зубную щетку и так далее.
Труднее всего будет форму подогнать. Ну ничего, придумаем. Разыгрывающего
из тебя не получится, малоподвижен. Будешь центровым. - И на прощанье,
подталкивая меня к выходу, он прошептал: - Запомни, Коленкин. Ты - наше
тайное оружие. На тебе большая ответственность. Зароешь талант в землю -
не простим. Из-под земли достанем.
- Ну зачем же так, - сказал я виновато, потому что знал, что он
достанет меня из-под земли.
Вернувшись домой, я долго звонил в дверь Курлову. Но он то ли не
хотел открывать, то ли не пришел еще. Я решил зайти к нему попозже. Но как
только добрался до дивана, чтобы перевести дух, сразу заснул, и мне
снились почему-то грибы и ягоды, а совсем не баскетбол, как должно было
быть.
Утром я шел на службу и улыбался. Улыбался тому, какое смешное
приключение случилось со мной вчера на стадионе. Думал, как расскажу об
этом Сенаторову и Аннушке, как они не поверят. Но события развивались
совсем не так, как я наивно предполагал.
Во-первых, у входа дежурил сам заведующий кадрами. Шла кампания
борьбы за дисциплину. Я о ней, разумеется, забыл и опоздал на пятнадцать
минут.
- Здравствуйте, Коленкин, - сказал мне заведующий кадрами. - Иного я
от вас и не ждал. Хотя, кстати, как уходить со службы раньше времени, вы
первый.
И тут же он согнал с лица торжествующее выражение охотника,
выследившего оленя-изюбря по лицензии, и вымолвил почти скорбно:
- Ну чем можно объяснить, что весьма уважаемый, казалось бы, человек
так халатно относится к своим элементарным обязанностям?
Скорбь заведующего кадрами была наигранной. Иного поведения он от
меня и не ждал. И мне захотелось осадить его, согнать с его лица
сочувствующую улыбку, распространившуюся от округлого подбородка до
лысины.
- Переутомился, - поведал я, хотя, честное слово, говорить об этом не
намеревался. - На тренировке был.
- Ага, - закивал кадровик. - Конечно. Так и запишем. И каким же видом
спорта, если не секрет, вы увлеклись, товарищ Коленкин?
- Баскетболом, - сказал я просто.
Кто-то из сослуживцев хихикнул у меня за спиной, оценив тонкий
розыгрыш, который я позволил себе по отношению к кадровику.
- Разумеется, - согласился кадровик. - Баскетболом, и ничем другим. -
Он посмотрел на меня сверху вниз. - И это запишем.
- Записывайте, торопитесь, - разрешил я тогда. - Все равно завтра на
сборы уезжаю. Кстати, я попозже к вам загляну, надо будет оформить приказ
о двухнедельном отпуске.
И я прошел мимо него так спокойно и независимо, что он растерялся.
Разумеется, он не поверил ни единому слову. Но растерялся потому, что я
вел себя не так, как положено по правилам игры.
- Коленкин! - крикнула из дальнего конца коридора Вера Яковлева,
секретарь директора. - Скорее к Главному. Ждет с утра. Три раза спрашивал.
Я оглянулся, чтобы удостовериться, что кадровик слышал. Он слышал и
помахал головой, словно хотел вылить воду, набравшуюся в ухо после
неудачного прыжка с вышки.
- Здравствуйте, - кивнул мне Главный, поднимаясь из-за стола при моем
появлении. Смотрел он на меня с некоторой опаской. - Вы знаете?
- О чем?
- О сборах.
- Да, - подтвердил я.
- Не могу поверить, - удивился Главный. - Почему же вы никогда никому
не говорили, что вы баскетболист?.. Это не ошибка? Может, шахматы?
- Нет, - сообщил я, - это не ошибка. Приходите смотреть.
- С удовольствием.
Я был совершенно ни при чем. Меня несла могучая река судьбы. Каждое
мое слово, действие, движение вызывало к жизни следующее слово, движение,
привязанное к нему невидимой для окружающих цепочкой необходимости.
Из кабинета директора я прошел к себе в отдел.
- На кадровика нарвался? - спросил Сенаторов. - Если уж решил
опаздывать, опаздывай на час. Пятнадцать минут - самый опасный период.
- А еще лучше не приходить тогда вообще, - добавила Аннушка,
поправляя золотые волосы и раскрывая "Литературку".
- Я уезжаю, - сказал я. - На две недели.
- В командировку? - спросила Аннушка. - В Симферополь? Возьми меня с
собой, Герман.
- Нет. - Я почувствовал, что краснею. - Я на сборы еду. На
спортивные. Готовиться к соревнованиям.
- Ах, - вздохнула Аннушка, - сегодня не первое апреля.
- Глядите, - заявил я, не в силах оттягивать самый тяжелый момент.
Ведь эти люди знали меня ровно одиннадцать лет.
Я передал Сенаторову официальное письмо о вызове меня на
тренировочные сборы, завизированное директором.
- Так, - пробормотал Сенаторов, прочтя письмо.
За окном на ветвях тополя суетились какие-то пташки, солнце уже
залило мой стол, который я давно собирался отодвинуть от окна, чтобы не
было так жарко, но мысль о столь очевидном физическом усилии раньше
отпугивала меня. Я подошел к столу, поднатужился и отодвинул его в тень.
- Так, - продолжал Сенаторов. - Если бы я что-нибудь понимал.
- Дай сюда, - попросила Аннушка. - Куда его отправляют?
- Тренироваться.
Аннушка хмыкнула, проглядела бумагу и сказала с не свойственным ей
уважением в голосе:
- Хорошо устроился.
- Но я не устраивался, - возражал я, чувствуя, как неубедительно
звучит мой голос, - они сами меня обнаружили и настояли. Даже шефу
звонили.
- Тогда, - Аннушка возвратила мне бумагу, - если не секрет, что ты
умеешь делать в спорте? Толкать штангу? Боксировать? Может, ты занимаешься
самбо, но почему ты тогда не в дружине?
Я вдруг понял, что помимо своей воли подтягиваю животик и пытаюсь
выпятить грудь. И Аннушка увидела это.
- Ага, ты орел, - съязвила она. - Ты собираешься бежать десять
километров. Почему бы тебе не признаться товарищам, что у тебя есть
знакомая врачиха, которая таким хитрым образом устроила тебе бюллетень в
самый разгар отпускного сезона, когда нам, простым смертным, приходится
потеть здесь над бумажками?
И я понял, что отвечать мне нечего. Что бы я ни ответил, для них
будет неубедительно. И они будут правы.
- Ладно, - кивнул я. - Пока. Читайте газеты.
И то, что я не стал спорить, ввергло Аннушку в глубокое изумление.
Она была готова ко всему - к оправданиям, к улыбке, к признанию, что все
это шутка. А я просто попрощался, собрал со стола бумаги и ушел. В конце
концов я был перед ними виноват. Я был обманщиком. Я собирался занять не
принадлежащее мне место в колеснице истории. Но почему не принадлежащее? А
кому принадлежащее? Иванову?
Рассуждая так, я выписал себе командировку на спортивные сборы
(директор решил, что так более к лицу нашему солидному учреждению),
пытаясь сохранять полное спокойствие и никак не реагировать на колкие
замечания сослуживцев. Новость о моем отъезде распространилась уже по
этажам, и на меня показывали пальцами.
- Защищайте честь учреждения, - сказал кадровик, ставя печать.
- Попробую, - пообещал я и ушел.
Я уже не принадлежал себе.
Я ехал на электричке в Богдановку, так и не застав дома Курлова, и
пытался размышлять о превратностях судьбы. В общем, я уже нашел себе
оправдание в том, что еду заниматься бросанием мячей в корзину. Во-первых,
это никак не менее благородное и нужное народу занятие, чем переписывание
бумаг. Во-вторых, я и в самом деле, очевидно, могу принести пользу команде
и спорту в целом. Я никак не большее отклонение от нормы, чем трехметровые
гиганты. В-третьих, мне совсем не мешает развеяться, переменить
обстановку. И наконец, нельзя забывать, что я подопытный кролик. Я оставил
Курлову записку со своими координатами, и он мог меня разыскать и
контролировать ход опыта. Правда, я вдруг понял, что совсем не хочу, чтобы
Курлов объявился в команде и объяснил всем, что мои способности -
результат достижения биологии по части упрочения центров управления
мышечными движениями. Тогда меня просто выгонят как самозванца, а
сыворотку употребят для повышения точности бросков у настоящих
баскетболистов. Почему-то мне было приятнее, чтобы окружающие думали, что
мой талант врожденный, а не внесенный в меня на острие иглы. Правда, во
мне попискивал другой голос - скептический. Он повторял, что мне уже сорок
лет, что мне нелегко будет бегать, что вид мой на площадке будет комичен,
что действие сыворотки может прекратиться в любой момент, что я обманул
своего начальника... Но этот голос я подавил. Мне хотелось аплодисментов.
Тренер стоял на платформе.
- Третий поезд встречаю, - признался он. - Боялся, честно говорю -
боялся я, Коленкин, за тебя. У меня два центровых с травмами и
разыгрывающий вступительные экзамены сдает. А то бы я тебя, может, и не
взял. Возни с тобой много. Но ты не обижайся, не обижайся. Я так доволен,
что ты приехал! А ты тоже не пожалеешь. Коллектив у нас хороший, дружный,
тебя уже ждут. Если что - обиды и так далее, - сразу мне жалуйся. Поднимем
вопрос на собрании.
- Не надо на собрании, - попросил я.
- Вот и я так думаю. Обойдется. Ты только держи нос морковкой.
Дорога со станции была пыльная. Мы заглянули на небольшой рынок
неподалеку от станции, и тренер купил помидоров.
- Я здесь с семьей, - сказал он. - Парнишку своего на свежий воздух
вывез. А то ведь, не поверишь, как моряк в дальнем плавании. Вот супруга и
попросила покупки сделать.
На базе было пусто. Лишь в тени, у веранды, два гиганта в майках
играли в шашки. Мы прошли мимо баскетбольной площадки. Я поглядел на нее с
легким замиранием сердца, как начинающий гладиатор смотрит, проходя, на
арену.
- Вот. - Тренер ввел меня в длинную комнату, в которой свободно
разместились три кровати: две удлиненные, одна обычная, для меня. - Белье
тебе сейчас принесут, полотенце и так далее. С соседями сам познакомишься.
Обед через час. Так что действуй, а я к семье забегу.
И он исчез. Лишь мелькнули в дверях широкая спина и оттопыренный
блокнотом задний карман тренировочных брюк. Я уселся на обычную кровать и
постарался представить себе, что думает, оказавшись здесь впервые,
