По полу прошагали две пары ног - в сапогах и мягких туфлях.
"Уж лучше бы солдаты!" - подумал он, съеживаясь от страшной догадки.
В каменных стенах глухим эхом отозвался голос мессера Вителли:
- Пахнет горячим воском, ваша милость.
Глава 11
Фьяметта протерла слипающиеся глаза и вскинула руки, потягиваясь, чтобы прогнать сонливость. Разбавленное вино и хлеб, которыми она поужинала, были не настолько обильной трапезой, чтобы ввергнуть с сон, но всю прошлую ночь она проворочалась с боку на бок, шурша соломой, тревожась за Тейра, слушая шорохи, кашель и храп своих соседок в тесноте их спального помещения. Не говоря уж о блохах! Она в кровь расчесала локоть.
Рабочая комната аббата Монреале дышала теплом, которое стены впитали в течение дня, а сияние единственной свечи рядом с ней было золотистым и уютным. Она поерзала по жесткой крышке бочонка, на котором примостилась, положила локти на стол и опустила подбородок на сложенные руки. На подносе перед ней три маленьких тамбуринчика - три рта в пару к маленьким ушам, которые взял Тейр, - хранили упорное молчание. А может быть, их сила уже иссякла? Да нет, за день она так наловчилась подновлять заклятия, что делала это, не замечая, словно бы рассеянно напевая себе под нос. Они ничего не сообщали, потому что им нечего было сообщить.
Она услышала, как за дверью кабинета аббат Монреале умолк, откашлялся, прошелся взад-вперед и продолжал диктовать брату Амброзу. Письмо к епископу Савойскому, сообщающее об их отчаянном положении, взывающее о помощи - если не военной, то магической. Бесполезное письмо. Как Монреале думает его отослать? День прошел в зловещей горячечной тишине, даже без обычных ругательств и обмена выстрелами из арбалетов между осаждающими и защитниками монастыря на стенах. К воротам не подъехал новый вестник, новый герольд, не искали приюта новые беженцы. Никого и ничего. Будто руки сеньора Ферранте сжимали их все крепче, душили.
Она смотрела на пергаментные кружочки и мысленно приказывала им заговорить. Три другие сегодня ожили - два днем, а один в сумерках, когда она уходила поужинать. Трое монахов унесли их к себе в кельи, где сидели с пером и бумагой наготове, чтобы записать все важное. Ну, надо надеяться, они тоже успешно перебарывают сон. Но как бы то ни было, вечером Тейр был все еще жив и свободен.
Она подавила зевок. Если Монреале заглянет сюда и увидит, что она клюет носом, он отошлет ее спать, и следующей вести от Тейра она не услышит. Почему большой дурень не сообразил сказать что-нибудь в ухо-тамбуринчик, когда приводил его в действие, не сообщил о себе? Она скрипнула зубами, справившись с новым зевком. Белые кружочки пергамента плавали у нее перед глазами.
И вдруг один из них вспыхнул. Другого слова Фьяметта не нашла, хотя увидела нечто иное. Глубоко вздохнув от облегчения, она выпрямилась. Тамбуринчик донес до ее напряженного слуха голос Тейра, шептавший латинские слова, скверно произнося их. "Скажи мне что-нибудь, Тейр!" Но раздался только шорох, точно на полке что-то подвинули. По каменному полу протопали шаги, и воцарилась грустная задумчивая тишина. Фьяметта отчаянно пыталась вообразить, что крылось за этими звуками. Каменный пол, гулкое эхо.., комната из камня? Вырубленная в скале темница герцога? Истинное второе зрение или самообман? Ее рука дернула ремешок на шее, извлекла львиное кольцо из теплого тайничка между грудями и стиснула его. Что видит Тейр? "Да говори же, швейцарский олух!" Но басистый голос, который внезапно донесся из тамбурина, не был голосом Тейра. Слов она не разобрала. Затем теноровый смешок, приглушенный стук, торопливые шаги, бряканье, шорох. В голове у нее зазвучали слова, но уловила она их не слухом: "Ложись, малый!" Она в ужасе окаменела. Ее отец? Скрип открывающейся двери, незнакомый высокий голос:
- Пахнет горячим воском, ваша милость.
Ваша милость?! Где Тейр? Успел уйти? Сердце у нее бешено заколотилось.
- От твоего фонаря, Никколо!
Скучающий бас принадлежал сеньору Ферранте - в его романском выговоре нельзя было ошибиться.
Она услышала глухой стук, словно что-то тяжелое поставили на деревянный стол.
- Не думаю, - возразил голос... Никколо? - Свечи еще теплые. - И сразу же:
- О-ох! - Шарканье мягких подошв, словно кто-то неожиданно отпрянул.
- Это ты сделал, Никколо? - с интересом осведомился Ферранте.
- Нет!
Ферранте бесчувственно усмехнулся:
- Бенефорте опять взялся за свои фокусы. - И его голос насмешливо продолжал, а воображение Фьяметты добавило ироничный поклон. - Благодарю тебя, слуга мой, что осветил мой путь.
Посасывание. Обожженных пальцев?
- Он еще не наш слуга, - проворчал Никколо - Аббат Монреале, - зашептала Фьяметта, но тут же напомнила себе, что звук передается от маленького уха ко рту и только. - А что, если это можно изменить? - Отец Монреале! - закричала она. - Скорей идите! Сам сеньор Ферранте!
Из кабинета вбежал Монреале. Позади него шаркнуло, об пол грохнулся стул, был поставлен на ножки, и появился брат Амброз, все еще сжимая запачканное чернилами перо. Оба нагнулись над подносом с тамбуринчиками.
- Ты уверена? - спросил Монреале.
- Его голос я запомнила на пиру. А голоса второго не знаю. Ферранте называет его Никколо. По-моему, они в помещении под замком.
- Амброз, смени ее! - Монреале кивнул на рот-тамбуринчик.
"Я пишу не хуже него, отче!" Фьяметта одернула себя, промолчала и передала поддержание заклятия Амброзу. Его губы беззвучно зашевелились, и он опустился на бочонок.
- Так насколько, - спросил голос Ферранте, - мы осмелимся придать ему сил, прежде чем я действительно подчиню его своей власти?
- Его надо кормить, - угрюмо ответил Никколо. - И само кормление приближает его к нам. Все предусмотрено. Не спорю, я предпочел бы, чтобы мы отыскали его чертовы записи о кольцах с духами. Мы бы легче всего овладели им с помощью его собственной магии. Но навряд ли он знает много больше моего. И скоро он будет наш.
- Чем скорее, тем лучше. Хватит с меня этой полуночной возни! - И Ферранте выразительно сплюнул.
- Великие свершения требуют некоторых жертв, ваша милость. Повесьте эти три мешка на те крючья. Будьте особенно осторожны с кожаным.
- Поостерегусь.
Шелест, шорохи, пока эти двое располагали те таинственные предметы, которые принесли с собой. Глаза аббата Монреале сощурились, а губы полуоткрылись от напряжения: он, как и Фьяметта, пытался отгадать, какие действия кроются за этими звуками.
- Да говорите же, чтоб вам провалиться! - пробормотал он.
- Теперь бы послать голубку! - вздохнул Амброз.
- Они - дневные птицы. А отправлять нетопыря нет времени, да он бы услышал и увидел немногим больше этого. Шшш! - Монреале сделал ему знак молчать, потому что тамбуринчик снова зазвучал.
- Что же, - раздался голос Ферранте. - Так вызовем Бенефорте сейчас же и вынудим его открыть нам тайну этой его солонки?
- Я уверен, что понял тайну соли, ваша милость. Наши опыты с животными и пленниками не оставили никаких сомнений. Одна только ее способность определять яды уже сделала бы ее неоценимым сокровищем для вашего стола. Но свойство очищать.., чистейший гений!
- Очень хорошо. Но я не понимаю тайны перца. И не намерен доверять свою жизнь тому, кто от меня утаивает что-то. Соль бела, перец черен. Так лишь логично заключить, что соль воплощает белую магию, а перец черную.
- Клевета! - прошипела Фьяметта. - Дурак! Он что, думает, что батюшка пал бы... - Рука Монреале сжала ее плечо, и она подавила свое негодование.
- Возможно, конечно, - согласился Никколо. - Однако Бенефорте пришлось бы отвести глаза этому ханже Монреале.
- Быть бы Монреале инквизитором! С таким-то длиннющим носом!
- Духу не хватает.
- Или он хочет, чтобы о нем так думали, - кисло заметил Ферранте.
- Я знаю этот голос, - пробормотал Монреале над ухом Фьяметты. - Никколо... Никколо какой?
- У сеньора Ферранте, - сообщил Амброз, - есть секретарь, отче, Никколо Вителли. Ходят слухи, что он тень Ферранте. Мне говорили, что служит он у Ферранте четыре года. Люди Ферранте его боятся. Я полагал, из-за коварства и пронырливости, но, как видно, за этим кроется и еще что-то.
- Я имел в виду... - Монреале покачал головой. - Но полагаю, именно этот Вителли - причина того, что Ферранте, который в дни своего кондотьерства как будто к магии особо причастен не был, теперь, несомненно, совсем ей предался.
- Животным перец вреда не причинил, - вкрадчиво произнес голос Ферранте с пергамента.
- Еще бы! - пробормотала Фьяметта. - Они ведь лишены дара речи.
- ..и заклинание, выгравированное на дне солонки, отлично воздействовало на соль, - продолжал Ферранте. - Значит, второе должно воздействовать на перец. Думаю, нам надо попробовать еще раз, но на том, кто сможет сообщить о результатах больше, чем собачка мадонны Джулии.
- Мы? - опасливо переспросил Вителли.
- Я произнесу заклинание, - сказал сеньор Ферранте, - а ты положишь перчинку на язык. Только не глотай ее.
- Ах, так! - последовало уязвленное молчание. - Ну что же. Тогда приступим. Нас в эту ночь ждут дела поважнее.
Теперь шорохи и позвякивание подсказывали Фьяметте ясные образы: Ферранте в свете свечи вглядывается в дно солонки ее отца, возвращает солонку на подставку из черного дерева и кладет щепотку перца в миниатюрный греческий храм под золотой рукой богини. Быстрым шепотом она истолковывала звуки для Монреале и Амброза. И действительно, вскоре голос Ферранте произнес нараспев по-латыни заклинание перца.
- А теперь попробуй! - приказал сеньор Ферранте. Мгновение спустя голос Вителли, видимо, старавшегося не сбросить перец с языка, промямлил:
- Я ничо не чусую, вамилось.
- Не может же он бездействовать! Перец. Язык. Ты не испытываешь прилив красноречия?
- Нет.
- Хм. Ты не чувствуешь, что можешь подчинить чужие мысли? Солги мне и убеди меня, что ложь - это правда. Какого цвета у меня волосы?
- Шерпы, вамилось.
- Скажи: рыжие.
- Ры.., шерны! - Последнее слово было выкрикнуто так, что могло сместить перец.
- Но скажи: рыжие!
Краткое молчание.
- Бог мой! - прошептал Ферранте. - Перец заставляет говорить правду?
- Наконец-то сообразил! - проворчала Фьяметта.
- Видимо, правда в его мыслях занимает мало места, - заметил Амброз.
- Нет, не выплевывай! - приказал голос Ферранте. - Я должен убедиться. Сколько.., сколько тебе лет?
- Тридцать два года, ваша милость.
- Где ты родился?
- В Милане.
- Как.., э.., тебя зовут.
- Джакопо Шпренгер.
- Что-о! - Голос Ферранте слился с голосом Монреале в возгласе изумления, когда аббат стукнул кулаком по столу, вскричав:
- Что-о! Этого не может быть!
Из тамбурина донеслось перханье и бурчание человека, отчаянно вытирающего рот полотенцем.
- Заклинание вынуждает говорить правду? - спросил Ферранте у секретаря.
- Видимо так, ваша милость, - ответил Вителли-Шпренгер с явной злостью. После недолгой паузы под, кто знает, каким яростным взглядом сеньора Лозимо, секретарь продолжал неохотно:
- Фамилию Вителли я взял.., в юности. После.., после маленького недоразумения с законом в Болонье.
- Ну... Половина негодяев в моих отрядах напридумывала себе новые фамилии. Но я не предполагал, что ты что-то от меня утаиваешь, милый мой. - Тон Ферранте был снисходительно-прощающим, но в нем пряталась опасная холодность стали.
- Все люди что-то утаивают, - с тревогой сказал Вителли, затем его голос стал вкрадчивым:
- Вам угодно самому проверить перец, ваша милость?
- Нет, - ответил Ферранте с той же иронией в голосе. - Я вполне полагаюсь на тебя. Или на Бенефорте. Но, дьявол, какое сокровище! Только вообрази, каким он будет подспорьем при допросе пленных? Или людей, припрятавших свое золото и драгоценности... - От этой мысли у него даже голос прервался.
