Я тупо наблюдал, как он стягивает с заскорузлой ладони рукавицу, как
задирает полу телогрейки, лезет за мятой пачкой, сдвигает тряпку,
прикуривает, проделывает все движения обратным порядком и только после
вновь приводит свое тряпье в прежний вид. Сигаретка у него торчит из
специального отверстия в тряпке против губ. Мужичок выпускает облако
сизого дыма.
Черт дери! Я мельком глянул - на рукаве комбинезона горели все девять
лампочек Две с лишним смерти. Я почувствовал желание захихикать и стащить
с себя колпак.
- Ты откуда сам-то? - Вертолеты прибудут минут через пятнадцать,
санитарная машина, видимо, чуть запоздает.
- Чего?
- Из какой деревни, говорю?
- А. Да с Закопан.
Так и думал. Нет, как хотите, Закопаны и Синявино надо убирать.
Тысячу раз говорил. Но этот бред...
- Далеко забрался. И охрана не заметила?
- Охрана, - хмыкнул он, выпуская еще дым, - чего мне охрана...
- Давно удишь?
- Да с полудня примерно. Пока дошел, пока место нашел...
Я взорвался:
- Кой ты мне черт голову морочишь? Что тут делаешь? Как прошел
охрану? Жить надоело? Кто тебя послал? Ну?
Мужичок моргал на меня слезящимися - ага, уже слезятся - гляделками
из-под потного, под шапкой, лба.
- Ты...
- Откуда? Кто такой?
- Да откуда... да здешний...
- Что ты мне тут крутишь? - заорал я. - Была в этой переплюйке рыба,
да, была! И форель была! Но двадцать лет назад! Я сам здешний, вон, из
Ржавино, мы сюда с пацанами удить бегали. Но четверть века назад! А сейчас
тут нет ничего! Тут бактерий нет, а он мне - рыбу распугаешь!..
Ему вдруг показалось ужасно обидным не само по себе, что я на него
ору, а то, что не собираюсь ни на вот столько верить - и какой
здравомыслящий человек поверил бы? - его небылицам. Он принялся надуваться
и подпрыгивать от злости.
- Да ты... Да я те за такие слова!.. Мне! Не веришь! Я когда брехал?
Я про рыбалку когда брехал? Я их - одна к одной, ни разу пустым не
приходил. Места, знаешь, какие знаю? А ты - отку-да! не-ту! Я это место,
может, два месяца искал!..
Вот так оно и бывает, подумал я обреченно. Два месяца в тройном поясе
кордонов дырка, и всем хоть бы хны.
- Я, по-твоему, дурной? - продолжал разоряться мужичок. - Я не вижу,
чего вы тут сотворили? С землей-то чего сотворили? И все видят, и все
знают, так-то!..
- Слышь, мужик. Я устал. Не звони. Сейчас полетим с тобой, там будем
говорить. Погоди, слышь...
- Я чего, тут рыбу что ль беру? - бушевал он. Зацепилось за слух, как
он сделал ударение на "тут". - Бакте-рии не живут. Да тут только такие
бактерии, как вы, и живут. Места знать надо, понял? Места! А тут место
особенное, понял? Особенное...
Пять минут осталось. Я спросил, чтобы что-то сказать:
- Чего ж в нем такого особенного?
- А того ж. - Мужичок выплюнул скуренную сигаретку, глянул в сторону
удилища, шмыгнул носом. Пыл его улетучивался на глазах. Закашлялся
нутряно. Я не обратил внимания. Ему уже ничем не поможешь, и мне стало все
равно.
- Того, - нехотя продолжил он, - что не из этого вот, понятно, говна
я таких красавиц натягал. Из речки нормальной, чистой. Ну, что на месте
этой канавы была. Как раз, - прищурился, - годов двадцать тому с гаком.
Теперь-то уж, ясно, все загадили, паскудники... Во, такие, как ты, и
загадили. А тогда верно, водилась. Тут, понимаешь, хитрая штука, -
рассказывая свои секреты, мужичок приосанился, - закидываю-то я вроде
сюда, а наживка, она как раз за двадцать-то с лишним лет и упадает. Как
его... временной прокол, во.
- Чего-чего? - сказал я.
- И рыба чистая, сладкая, ты ж помнить должен, если здешний. Потом ее
обмыть, конечно, а так... Понимаешь?
Я понимал. Клиника полная. Или, наверное, начал, что называется,
косить. Понял, на-дурь меня не взять, и поехало. Мне пришло в голову, что
в конце концов можно плюнуть на то, что весь мною затеянный
образцово-показательный демарш - теперь окончательно ясно - с таким
треском провалился. Зато я сегодня набрал столько материалу - полгода
хватит комиссиям разгребать. Что ни говорите, а личная инспекция - великое
дело.
- Мне человек один рассказал, - бормотал, все больше путаясь,
мужичок, - мол, всякой тут дряни столько скопилось, что не только в, эта,
в пространстве, но и в, эта, во времени начались всякие штучки-дрючки.
Возмущается оно, время, говорил. Ученый человек, все мне растолковал, чем
больше, говорил, дряни, тем сильней возмущения, только, говорит, место
надо найти, а уж насчет места найти, это я всегда. Ну, и леску, там,
наживку, иль прикормить - тоже, лучше меня во всех Закопанах... кого хошь
спроси...
Я уже видел приближающиеся вертолеты. Они шли развернутым строем,
правый, из-за двух полутонных баков по бокам, казался крупнее. Я вновь
тронул языком уголок рта. "Одиннадцатому. Я. Первый, отзовитесь". -
"Первый, я Одиннадцатый, на связи". - "Не приближайтесь пока, побудьте
чуть в стороне". - "Первого понял. Не приближаться, чуть в стороне".
Крупная точка отвалила и зависла.
Оторвав глаза от вертолетов, я не нашел рядом мужичка. Он вновь был
на прежнем своем месте, обеими руками держа удилище, спина его выражала
азарт.
- Оп-а, - приговаривал он, будто успокаивая лошадь, - опа-а. Здорова,
видать, стерва...
Имитирует припадок. Сам бы туда не сиганул. Я подошел, взял за плечо.
Леса раздвигала жижу, ходила кругами, она дергалась и была натянута,
как струна. Мужичок неотрывно следил за ней, смаргивая капли пота
короткими белесыми ресницами воспаленных век. Умеет. Однако что ж он туда
привязал?
...Она появилась сразу вся, вылетев, как длинная серебряная пуля,
светлое брюшко сверкало, пока мужичок вел ее над смертоносной жижей, над
почти столь же смертоносной почвой, она билась, свертывалась в кольцо,
упругая и сильная; крючок плотно сидел у нее в губе. "Давай! Давай!
Давай!" - орал и материл меня мужик, покуда я, торопясь непослушными
перчаточными пальцами, хватал и разворачивал горловину мешка. Он завесил
ее над распахнутым пакетом, осторожно опустил, бьющуюся, бросил удилище и,
оттолкнув меня, сорвав рукавицы, влез обеими руками следом, осторожно
вынул крючок и убил форель, переломав ей хребет за головой толстыми
пальцами...
Я очнулся. Выл, рассекаемый лопастями воздух, вертолеты висели прямо
над нашими головами. Справа - белый с красным крестом и цифрой "2" на
брюхе, слева - защитной раскраски с цифрой "1-З". Мой. Хорошенькую они
наблюдали сейчас сцену, подумал я.
- ...директор! Первый! Первый, что у вас? Нужна помощь..
Я не сразу сообразил, что это ревет из мегафона сверху, и ревет уже
давно. "Первый", - сказал по связи. "А... а мы уж думали - что с рацией",
- различил я голос пилота. Э-э, ребята, деликатничаете, скажите уж: Первый
на вызовы молчит, вертолетов в упор не слышит, да кроме прочего, видать,
вообще поехал - с визитером-то обниматься. "Медики спрашивают, визитер сам
взойдет по приставному?" - "Спрошу", - недовольно буркнул я и отключился.
Медиков можно понять: не так много у них "двоек", а пересесть на
площадке-два-три они из-за срочности вызова уже не успевали. Я оглянулся
на мужичка. Тот вроде попритих. Вовсю глядит на вертолеты, цепко держа
свой мешок с рыбами. О только что невесть откуда взявшейся
форели-красавице, самому мне на миг затмившей разум охотничьей страстью, я
заставил себя не думать.
- По трапу сам пойдешь? - прокричал ему я в ухо. Рука, сжимавшая
пакет, дрогнула.
- Забираете, значит? Ну и хрен с вами, подавитесь! Жрите! Последнее
жрите! (Я отдал приказ санитарной машине.) Кто вас сюда звал, кто разрешил
вам? Люди иль нелюди - так-то с землей? Взорвать бы с Комбинатом вашим к
едрене-фене-бене-матери!..
Пока он ругался, белый вертолет сдвинулся от нас метров на десять и
завис над самой землей. Из открывшегося проема автоматически выпал
одноразовый пандус. Мужичку еще предстоит томиться в одиночестве до
площадки-три-два.
- ...на кой нам этот Комбинат? Зачем? Ежели так-то - зачем? А?!
А-а!.. - Он вдруг размахнулся, я не успел перехватить, и пакет с форелями
полетел в жижу. Там сразу вспухло, вспенилось, полиэтилен моментально
растворился, тушки, вмиг побелевшие, чуть показались на поверхности, и тут
же исчезли.
- Т-твою душу! - не выдержал я. Никакой экспертизы теперь. - Марш! -
схватил за плечо, поволок к вертолету.
- А ты, а ты, - задыхался, выкрикивал мужичок, слабо сопротивляясь, -
ты, дире-ектор, Я тя призна-ал, признал! Вспомнил я тебя, как вы тут
удили, купались, рыбу я вам тогда еще давал, гаду, чтоб тебе... а ты - вон
кто теперь... призна-ал...
Я запихал его в шлюз, махнул рукой. Пандус отвалился, дверца въехала
на место, и белый борт пошел вверх, уступая моему "1-3". В кабине я занял
правое место. Пилот вопросительно поглядывал, но пока молчал. "Из Закопан,
- сказал я. - По-моему, он сумасшедший. Здесь часа четыре. А вообще за
проволокой - с рассвета". Пилот понимающе присвистнул. "Выполняем
программу или отставить? - Внезапно я разозлился: "Что значит - отставить?
Зачем, по-вашему, я пер три полосы пешком, майор? По-вашему, у меня
слишком много свободного времени? По-вашему, майор..." - Вовремя оборвал
меня. - "Работаем". - "Есть". Я услышал, как он связывается с
одиннадцатым, увидел, как тот разворачивается и как мы вместе идем к
восьмой отметке.
Программа прошла без сучка, без задоринки. Одиннадцатый вышел на
отметку в ноли, оба штуцера отработали свое и отстрелялись. Клапана гонят
теперь ярко-оранжевое вещество на четыреста сорок метров под землю, где в
кавернах глубится его, постепенно буреющего, восемьдесят пять тонн.
Восемьдесят шестая тонка будет там через две с половиной минуты. По
приборам, утечка не превышает допустимую - это "пылят" свежие штуцера.
Через сутки они "высохнут". И тем не менее, восьмую отметку скоро придется
закрывать. У нее практически выработан ресурс - восьмая закладывалась еще
в самом начале. Но у меня есть теперь что сказать газетчикам. Впрочем,
подумал я мрачно, и им есть, о чем меня спросить. Особенно после всех
сегодняшних событий. Про "тень" я им не расскажу. И не только про нее.
День тихо умирал. На низкое оранжевое солнце стало небольно смотреть,
лога и распадки внизу затянуло сиреневыми сумерками. Еще один день
Территории. И мой. Только теперь я почувствовал, как измотал меня этот
день.
На площадке-три-два мы сбросили в санитарном шлюзе верхние
комбинезоны, были вымыты, обсушены и допущены на другую сторону
площадку-два-три, где сели в мою "двойку" - машину с бортовым номером
"1-2". Я попросил майора подняться повыше: мне хотелось увидеть Комбинат.
Вот он, в двенадцати километрах на юго-западе, за лабиринтом
высоченных стенок (рассекателей ударной волны по наиболее вероятным
направлениям, тьфу-тьфу, конечно), кажущихся отсюда слабыми полосками,
черными в закате, и сам он, исполинский черный куб, отсюда - не крупнее
детского. Набитый сложнейшей автоматикой и, по сути, венчающий в десять
раз более обширную систему подземных цехов и коммуникаций. Было мнение
убрать с поверхности вообще все, но все-таки решили управляющую часть
оставить более доступной. В подземных цехах со дня их сдачи никто не
бывал, компоненты туда и готовый продукт оттуда шли по пневмоприводам в
специальных емкостях-кассетах.
Около тридцати пяти лет назад была решена наконец проблема горючего
