ими по странице.
На душе у меня становилось все тоскливей. Воздух густел.
Звуки становились громче. Я задыхалась.
С того места, где я стояла, я очень хорошо видела, что
именно пишут пальцы.
"Мы были послушными орудиями левши, с которым расправился
его враг. Наш хозяин умер сегодня вечером. Только в нас он еще
живет, но нам, чтобы мы жили, нужна ты".
На какое-то мгновенье между мной и миром встало черное
облако. Отрезанные пальцы все писали, а я надела берет, жакетку
и бросилась вниз по лестнице.
Я бежала по улице - бежала и бежала. Я поняла, что ужас
навсегда поселился рядом со мной. Я бежала и говорила себе:
"Четырнадцатая улица... ведет к Ист-Ривер... там уже не будет
страха..."
Парапет над рекой был не очень высокий. Я занесла над ним
ногу, но какая-то неведомая сила за моей спиной удержала меня.
Морской ветер сдул с моего лица гримасу тоски. Я села на
скамью, а мое сердце покидали последние мятежные порывы. Надо
было смириться со своей горькой судьбой - ничего другого не
оставалось.
Пальцы, удержавшие меня от самоубийства, лежали у моих
ног. Я не задавалась вопросом, как они меня догнали. Я взяла их
и положила в берет, и этот берет я несла в руках до самого
дома.
Дома я вытряхнула содержимое берета прямо на стол. Пальцы
ударились о стол с глухим стуком.
- Выкладывайте, что там у вас,-сказала я им. Они снова
сплелись вокруг моей авторучки и написали: "Мы дадим тебе
богатство".
- Каким образом?
"Береги пас. Без души нас ждет разложение. Дай нам свою.
Люди бессмертны в той мере, в какой их помнят или любят.
Помнить о чьем-то присутствии - уже значит любить. Мы не просим
у тебя ничего, кроме духовной поддержки. Доверь нам свою жизнь,
а мы дадим тебе богатство".
-- Оставайтесь.
И добавила, желая сохранить за собой на всякий случай путь
к отступлению:
- Вы мерзки. Я смогу терпеть вас, только пересиливая
отвращение.
Пальцы нетерпеливо задвигались и приступили к работе.
Не могу сказать, что я хорошо спала эту ночь. I Всю ночь
напролет в темноте моей конуры скрипело перо, которым водили по
бумаге проклятые пальцы.
Я попросила у знакомого пишущую машинку, и пальцы
перепечатали текст. На другой день с рукописью под мышкой и
пальцами в кармане (я все время их чувствовала) я вошла в самое
крупное издательство, и меня почему-то сразу же принял шеф.
Бросив беглый взгляд на кипу бумаги, которую я положила
перед ним, он с места в карьер предложил мне великолепный
договор, который я тут же приняла, и аванс в десять тысяч
долларов.
Он почти насильно навязал мне своего агента, проныру,
который тут же подобрал мне роскошно обставленные апартаменты.
Большой магазин обновил мой гардероб, модный парикмахер придал
новый и много-лучший вид моей голове, который и увековечили
фотографы. Вскоре эту фотографию можно было лицезреть во всех
журналах и газетах Америки, многократно воспроизведенную со
многими и всегда лестными комментариями.
Издательский агент познакомил меня со всеми театрами и
ресторанами города. Обо мне он говорил не иначе как с
величайшим почтением. Скоро мое имя перестали употреблять без
эпитета "гениальная".
Я-то хорошо знала, что такое моя гениальность:
пять кусков мертвечины, связанные шнурком от ботинок.
Когда пальцы писали мой второй шедевр, я была уже
известнее Эйнштейна, прославленнее любой кинозвезды.
Временами наедине с ;собой я пыталась вновь обрести себя.
Я рисовала. Мои наброски, какими бы они ни были неудачными,
были моими.
Вскоре для меня был отрезан и этот путь. Издательский
агент застал меня, когда я рисовала небоскребы, схватил,
несмотря на все мои протесты, стопку рисунков и использовал их
для рекламы.
Люди буквально рвали их у меня из рук, и о них было много
разговоров-мои рисунки называли "любимым времяпрепровождением
гениальной женщины".
Мужчины, как я вижу теперь, докучнее тараканов. Мне некуда
деваться от них, и фальшивый рай, который для меня создали
живые пальцы мертвеца, оказывается страшнее преисподней.
Они, эти немыслимые пальцы, присвоили меня, и я стала
существом без собственной жизни.
Ночью они создают романы, статьи, элегии. Когда я не сплю,
я слышу, как они пишут.
На рассвете они соскакивают со стола на ковер и идут в мою
комнату. Они хватаются за полог кровати, и потом я чувствую
их-ледяные и неподвижные, у самого своего горла.
Когда ужас становится непереносимым, я встаю и ставлю
пластинки. Я часто напиваюсь, хотя терпеть не могу алкоголя.
Я, не стану выбрасывать пальцы за окно - они все равно
вернутся. Я не говорю им ничего, но, быть может, в один
прекрасный день я их сожгу. Или проверю, как на них действует
кислота.
Я чувствую, что скоро мне будет просто невмоготу выносить
их присутствие. А ведь они любят меня и наверняка читают без
труда мои самые затаенные мысли.
Не сильнее ли обычного сжимали они сегодня утром мое
горло?
(1) Международная организация по оказанию помощи странам,
пострадавшим от войны.-Существовала с 1943 по 1947 год, когда
по решению Генеральной Ассамблеи ООН была распущена. (Примеч.
перев.)
Источник: журнал "Вокруг света"
QMS, Fine Reader 4.0 pro
MS Word 97, Win 95
Новиков Василий Иванович
вторник 1 Сентября 1998
Альфонсо Альварес Вильяр. Супруги, любившие уединение
Феликс снова попытался сосредоточиться (последний час он
был занят исключительно этим). Он надеялся, что все-таки
сочинит стихотворение, хотя никакому поэту и в голову бы не
пришло сесть за работу в восемь часов вечера.
"Волны распластываются на безлюдном пляже..."
Перо зацарапало по сложенному вчетверо листку бумаги,
девственно белому, как фата невесты. Вторая строка никак не
придумывалась. После долгих усилий едау удалось ненадолго
отвлечься от звуков трех или четырех виброфонов, сотрясающих
двор; но до чего же трудно заставить себя думать о безлюдном
пляже и пене набегающих волн на фоне ритма пучи-пучи! Однако
окончательно похоронил вторую строку разговор двух
сервороботов. Они вопили во всю мощь своих динамиков^ и
болтовня их навела его на мысль о неореалистическом романе,
героями которого были бы две скромные прислуги. Потом их
разговор, пахнувший луком и кухонным тряпьем, прервался, и тут
же началась многосерийная телепередача с треском револьверных
выстрелив и голосами, ревущими или сюсюкающими с
пуэрториканским акцентам.
"Волны распластываются на безлюдном пляже... Вдали ковбои
скачут по степям..."
Проклятье! Неужели нет никакого способа оградить сознание
от этих зловредных помех? Но уже поступала исчерпывающая
информация о разногласиях между супругами на третьем этаже, о
состоянии беременной соседки и положении дел на Марсе: на
третьем этаже дети играли в марсиан, и их дикие крики
разносились далеко вокруг. А волны все распластывались на
безлюдном пляже, и что-то не видно было, чтобы вторая строка
собиралась составить Им компанию. Символическим жестом прощания
с музами Феликс порвал в клочки четвертушку бумаги, едва
начавшую терять свою первозданную чистоту.
Он вышел на улицу. Здесь по крайней мере оглушали
только вибраторы гелибусов, жужжание атомных автомобилей и
свист поездов, несущихся по монорельсовым дорогам. Этим вечером
они с женой собирались в стереокино, но чтобы получить место на
стоянке, надо выехать на час раньше и стать в хвосте огромного
каравана машин, медленно движущегося к центру города. Только в
машине можно было чувствовать себя спокойно, только в ней, а уж
никак не в спальне, где никогда не было уверенности в том, что
супружеская чета из соседней квартиры, отделенной перегородкой
в два-три сантиметра толщиной, не начнет рассказывать днем то,
о чем они с женой говорили ночью. Хорошо хоть кровать попалась
без скрипа.
О уединение сидящего за рулем машины, окруженной сотнями
других герметически закрытых машин! О головы, неслышно
говорящие за стеклами окошек, если только их обладатели не
высовываются, чтобы обругать тебя, когда ты чуть не задел за
крыло или помешал себя объехать! Но уединение-это влажное
уединение финской бани, уединение среди тысячи звуков, и в нем
нет аромата сосновой смолы и шиповника.
Наконец они приехали в стереокино. Несмотря на страшную
давку при входе, а потом при выходе, не-смотря на вопли тысяч
зрителей во время страшных сцен и хохот во время смешных, здесь
они тоже были" в уединении, потому что, если не считать этих
моментов (а их было не так уж много), возвращавших Феликса к
действительности, киносеанс был для него тихой пристанью.
Специалисты по акустике обеспечивали абсолютную звукоизоляцию
студий, в которых снимались, фильмы, и если какому-то
нежелательному шуму все же удавалось пробиться на гладкую
поверхность пленкИу существовали технические средства, более
чем достаточные для того, чтобы от него отделаться. Да и какой
фильм можно было бы поставить, если, бы голоса актеров на
звуковой дорожке заглушала реклама моющих средств?
После сеанса они возвратились домой и сели за скромный
ужин, но проглотили его наспех и подавляя отвращение, потомучто
по двору разносились громогласные жалобы одного из соседей,
оповещавшие жильцов о тошнотворном вареве, которое подала ему
жена.
Была суббота. Теоретически это означало еще несколько
часов сна вдобавок к тем, которыми они располагали в будние
дни,- но только теоретически. В квартире этажом выше были
гости, и вечеринка затянулась до пяти утра, а у остальных
соседей гремели телевизоры, работавшие до тех пор, пока
телецентр не закончил передачи. Телевизоры и вечеринка мешали
друг другу, и это немного утешало Феликса,. героическим усилием
воли пытавшегося продолжать прерванное стихотворение. А потом
он стал засыпать по методу йогов, и сон наконец смежил его
усталые веки.
Ему приснился необитаемый остров, где они с женой жили,
как Робинзон Крузо. Не было слышно ничего, кроме шелеста
листьев на верхушках и шепота моря; но вдруг эти гармоничные
звуки расположились в рисунок афро-кубинского ритма и на пляже
необитаемого острова появился дансинг, из которого неслась
душераздирающая танцевальная музыка...
Их разбудило в семь часов утра звонкое пение трубы: сосед
с четвертого этажа под аккомпанемент своей электробритвы и
электрического молотка жены, спешно .готовившей на кухне
отбивные для пикника, ставил жильцов в известность о намерении
вывезти свое семейство за город. Мажорный гимн объявлял
беспощадную войну лодырям и лежебокам, а еще через полчаса к
нему присоединилось серафическое пение детского хора, безбожно
перевиравшего модные песенки. Феликс и его жена торопливо
оделись, и вскоре их автомобиль стал еще одним звеном в
бесконечной цепи машин, двигавшихся к горам. Целых три часа
ушло на то, чтобы одолеть девяносто километров, но зато здесь
их ждала природа! И они скользнули под зеленую сень сосен,
стараясь не наступать на пары, занимающиеся любовью, и на
отдыхающих, раскладывающих свои пожитки.
Феликс дышал полной грудью: нельзя было .упускать
мгновений, когда в ноздри пробивался аромат Природы, потому что
его тут же вытесняли запахи синтетических аминокислот или
других, менее съедобных веществ.
"Отвлечься, любой ценой отвлечься! Неужели зря я занимаюсь
йогой?" - с тоской подумал Феликс. Если говорить о радостях
обоняния, то весь вопрос здесь, с точки зрения йоги, заключался
