- Ничего не понимаю.
- Все просто. Ты их покажешь Шамбону, и при этом будешь
выглядеть, как и полагается, взволнованной. Еще бы!
Фроману угрожали. Вот почему он застрелился... Но если
шантажировали его, то почему бы теперь не шантажировать его
семью? И ты воскликнешь: "Марсель, вы ведь тоже в
опасности". Он немедленно включится в игру. Скажет
покорно: "Ну конечно, и мне угрожают. Кто-то звонит по
телефону. Только какое мне дело? Чего ради я стану
защищаться? Я слишком мало дорожу жизнью". А ты ответишь:
"Гадкий вы человек! Будто вы не знаете, что вас любят!"
Мы хохочем - привыкли дурачиться, как дети. Правда, Иза
быстро спохватывается.
- Если я это произнесу, разве его удержишь!
- Да не в этом дело! Ну, конечно, он с ума сойдет от
радости. Выглядеть жертвой в глазах любимой женщины -
какова роль! Ну, а если в этот самый момент, желая дать
понять, что ты нежно заботишься о нем, ты посоветуешь ему
держаться некоторое время подальше, например, уехать в Гавр,
он не посмеет отказаться.
- А если откажется?
- Если откажется?
Я открываю глаза. Я один. Ну разумеется, он откажется.
Я хорошо рассчитал. План готов. С такими, как он, нечего
церемониться...
Затея с анонимками пришлась Шамбону по душе. Ему никогда
не приходилось их писать, и он мысленно наслаждался такой
возможностью. Без малейшего риска обретаешь власть, а такое
может разжечь сладострастие мученика и мучителя
одновременно.
Я вновь возымел над ним влияние. Такой простой способ
прослыть героем в глазах Изы - едва ли не гениальный. Роль
убийцы он сыграл также недурно. Однако пришлось бы
признать, что он был всего лишь подручным палача. Его
помощником. Чуть ли не слугой. Зато теперь! Быть тем,
кого выслеживают, в кого целятся. Ему приходилось читать в
газетах признания убийц. Само собой, никто не помышляет о
том, чтобы не сводить с него глаз, писать заметки о его
привычках, выбирать наиболее удобный для убийства момент.
Но можно сделать так, словно... Можно сыграть. Как только
я подам ему сигнал, он влезет в шкуру персонажа, жизнь
которого висит на волоске. Естественно, если бы Иза
проявила к нему хотя бы какой-то интерес, он не стал бы
подставлять себя под пулю. Был бы осторожен. О, какие
волнующие мгновения его ждут! Какие разговоры с глазу на
глаз! Я убежден, он помышляет о самых изысканных эмоциях,
что не мешает ему соразмерять все трудности затеянного. Я
знавал раньше таких трусливых хвастунов, которые без конца
выдвигали возражения, прежде чем действовать. Иза! Почему
бы ей не могла прийти в голову мысль привести в порядок
бумаги покойного? И почему бы эта идея не пришла так
поздно? Что она надеялась найти? И почему?
- Слушай, Марсель, если ты смалодушничаешь... - говорю
я. Оскорбление нестерпимое.
- Помилуйте, вы ведь меня знаете. Я тоже могу нападать.
Но вы же сами научили меня предусмотрительности. Совершенно
естественно, что я задаю вопросы.
- Хорошо. Вот первый ответ. Ничего удивительного, что
супруга, едва оправившись от удара, пытается, хотя бы
немного, узнать о прошлом усопшего. Поставь себя на ее
место. Кстати, я ей подброшу эту мысль. А вот второй
ответ. Траур она носит не так уж давно. Вполне нормально,
что ее, любознательность пробуждается именно теперь. Третий
ответ: ее все еще преследует мысль об этом самоубийстве.
Может, она надеется обнаружить какое-нибудь письмо,
черновик.
- А кто будет писать анонимные письма? Только не я! Мой
почерк слишком легко узнать, даже если я постараюсь его
изменить.
- Надо вырезать буквы из газет.
- Почему вы думаете, что Иза наткнется на них?
- Надо скомкать письма, как будто Фроман собирался их
выбросить, спрятать в какой-нибудь ящик письменного стола
среди ненужных вещей, и Иза обязательно откопает.
- Сколько понадобится писем?
- Два-три. Больше не нужно. Иза должна понять, что
раньше были и другие.
- Что именно надо говорить?
- Какой же ты зануда, старина. Скажешь, что тебя
оскорбляют по телефону.
- Как, например?
- Допустим, обзывают грязным капиталистом... Как видишь,
подпустить чуть-чуть политики, и Иза может подумать, что
Фроман застрелился по причинам, связанным с выборами.
- Да, но ведь я никакой не кандидат.
-Несчастный... Как же ты меня бесишь! Ты компаньон
покойного, живешь в замке Ля Колиньер, землевладелец, на
заводе тебе достается. Сам увидишь, как Иза побледнеет,
можешь мне верить. Она скажет: "Марсель, я так ругаю себя
за свой эгоизм". А ты...
Он прерывает меня.
- Да, да. Что будет дальше, я сам знаю. Не
беспокойтесь.
- Пропустим первый тур выборов. Мне как раз хватит
времени, чтобы подготовить почву, поделиться с Изой своими
сомнениями. Ведь это факт: действительно стреляли в
расклейщиков афиш, действительно подожгли дежурку. Жаль,
мне только сейчас пришло в голову, что Фроман мог стать
жертвою тайной кампании запугивания. И Иза клюнет на эту
удочку. Давай, малыш Марсель, - дело в шляпе. Только
поосторожней с матерью. А перед Изой старайся выглядеть
озабоченным, рассеянным, будто трудно скрыть, что у тебя
серьезные неприятности.
Итак, на какое-то время я спокоен. Завтра "сестренка"
вывезет меня в парк, как это она нередко делает, чтобы дать
Жермену убрать и проветрить комнату.
Я объясняю ей, каким образом мы сможем выжить Шамбона.
Она считает, что я здорово все придумал. Однако Шамбон
будет писать, звонить, ломать комедию, изображая
несчастного, чахнущего от любви, а затем вернется. Что
тогда?
- Посмотрим, - говорю я. - Тогда много воды утечет.
Придется поработать.
Она бросает на меня выразительный взгляд. Но я
великолепно владею своим лицом. Остается только закончить
разработку сценария с обнаружением писем, а также с
вырезками из газет. Чепуха.
Шамбон подключается ко мне. Приносит газеты, журналы. В
печати только и разговоров, что о результатах первого тура.
Левые... Правые... Баллотировка... У сторонников Фромана
не слишком выгодное положение. "Плевать на это, Марсель,
правда ведь?" Он поддакивает. В данный момент важно только
одно: составить краткий убийственный текст.
- Что ты предлагаешь?
Шамбон трет щеки, глаза, думает. "Последнее
предупреждение", - начинает он. Я шумно одобряю:
- Прекрасно. Это доказывает, что твоему дяде не давали
покоя.
Он улыбается и продолжает:
- Убирайся с дороги, или тобой займутся". - Сразу же
поправляется: "Сволочь, убирайся с дороги... и т. д.".
Со "сволочью" лучше, правда?
- Согласен. Сразу можно догадаться, что твой дядя
замарал себя в каких-то темных делишках. Блестяще!
Он пыжится, кретин. Выхваляется. С каким удовольствием
я расквасил бы ему морду!
- Ты подал мне идею, Марселик. Сейчас мы состряпаем
второе письмо. Постой... По- моему, так: "Хватит
махинаций... Убирайся, иначе..."
Он вежливо качает голов и:
- Мне нравится "махинации". Но можно было бы добавить:
"Сволочь!"
- Ладно. Если ты настаиваешь.
Когда я расскажу Изе об этой сцене, она умрет со смеху.
А теперь - за ножницы.
Шамбон тащит два листа белой бумаги, клей и начинает
раскладывать вырезанные слова, сидя на ковре, как мальчишка,
сочиняющий головоломку.
Затем складывает каждый лист вчетверо.
- Без конверта и без даты, - говорит он. - Но, судя по
тексту, буквы старые. Можно ли нас подловить?
Согласен. Опасности ни малейшей. Надо выглянуть в
коридор. Мы одни. Входим в кабинет Фромана. Я хотел было
смять оба письма, но, подумав, решил, что лучше сунуть их в
папку, в которой собраны статьи самого Фромана.
- Вы думаете, она найдет их? - спрашивает он.
- Без сомнения.
В следующий понедельник - полнейший провал. Сторонники
Фромана потерпели поражение.
- Однако его последняя статья была просто отличной, он
сам читал мне черновик.
- Я не в курсе, - говорит Иза.
- Как! Разве вы не читали?
- И я не читал: Нельзя ли посмотреть? - замечаю я.
- Не знаю, куда он ее подевал, - продолжает Шамбон.
- А я знаю, - вставляет Иза. - У него ведь досье на все
случаи жизни. Для счетов и накладных. По банковским делам
- всего пять или шесть. Не сомневаюсь, что и по выборам
тоже. Надо будет всем этим заняться, если у меня хватит
мужества.
- Может, хотите, чтобы я поискал? - предлагает Шамбон.
- О, нет, вы не найдете! Лучше уж я сама. Мой бедный
друг предпочел бы, конечно, меня.
Глухое рыдание. Сокрушенный взгляд Шамбона. Он встает,
чтобы предложить ей руку. Мы пересекаем двор. Момент
подходящий. Если этот кретин, Шамбон, подыграет нам, а Иза
будет на высоте, мы освободимся от него в любом случае. Иза
останавливается напротив кабинета.
- Посмотрим. Личные дела он хранил слева.
Она открывает ящик. Я подаю Шамбону знак, чтобы он
приготовился. Иза достает папку, читает этикетку:
"ВЫБОРЫ".
Подвигает Шамбону, усаживается в кресло.
- Поищите сами. Мне так странно, что я здесь.
Шамбон смотрит на меня растерянно, словно актер на
суфлера. Вытаскивает несколько машинописных листков и вдруг
вскрикивает:
- Что это такое?
Дрожащей рукой он держит оба письма, и я-то знаю, что он
не притворяется. Протягивает их Изе. Та, неподражаемая в
роли неутешной вдовы, медленно читает: "Сволочь, кончай
грязные делишки. Убирайся". Подносит руку к горлу: "Не
может быть!" Будто желая помочь ей, я беру второе письмо и
четко произношу слова: "Сволочь, убирайся с дороги, или
придется тобой заняться".
Гробовое молчание. Затем Иза испускает мучительный вздох
и заламывает руки.
- Так вот оно что: ему давно угрожали, - говорю я. -
Вот почему у него так испортился характер. И он устроил вам
сцену незадолго до смерти.
- В голове не укладывается, - шепчет Иза. - От меня он
ничего не скрывал.
Я наступаю на ногу Шамбону, подаю ему знак действовать.
- Милая Иза, - говорит он. - Если у мужчины, которому
угрожают, есть гордость, он предпочитает молчать.
Надо признаться, тон верный. Если бы ставка не была
столь велика, я бы от души позабавился.
Иза с удивлением смотрит на него.
- Вы были в курсе?
Шамбон делает вид, что хранит секрет, который ему не
терпится выболтать.
- Ну говорите же.
- Зачем? Однажды он сказал мне, что получает письма.
А мне звонят.
- Как? Вам угрожали, Марсель?
- И до сих пор угрожают.
- Но почему? Почему?
- Вот именно. Мне это неизвестно. Никаких темных
делишек, никаких сплетен никогда не было.
Иза встает, делает шаг по направлению к Шамбону.
- Марсель, я ругаю себя... Ваше отношение ко мне
казалось неуместным. Я не понимала, что...
Я удаляюсь к двери. Теперь надо предоставить событиям
идти своим чередом. На Шамбона можно положиться. Он
говорит взволнованно:
- Не исключено, что дни мои сочтены. В любой момент
можно получить пулю в лоб. Со смерти дяди не проходило дня,
чтобы я не боялся.
Он забыл, что я все еще здесь. Берет руку Изы, подносит
ее к губам.
- Я не цепляюсь за жизнь, поскольку безразличен вам, -
продолжает он.
Иза ловит мой взгляд. Дает понять, что сцена становится
ей в тягость. И все же отвечает:
- Нет, Марсель, вы не умрете, вы найдете убежище.
- Это не имеет значения.
- Вы хотите огорчить меня.
- Значит, вы хоть немного дорожите мною?
Он ведь такой, Шамбон, прилипчивый. Занудный. Не
отвяжется. Я не выдерживаю, вмешиваюсь:
- Марсель, старина, тебе надо было нас предупредить. И
давно тебе угрожают?
- С тех пор, как умер дядя. Грозятся убить. Мне не
хотелось бы разделить его участь.
- Конечно, Марсель, конечно. Но сейчас не время.
И вдруг он выкидывает номер, о котором мне не проронил ни
звука: достает из кармана футляр, открывает его. Кольцо с
крупным бриллиантом. Иза пятится.
- Марсель, вы с ума сошли!
- Нет, - говорит он. - Просто, если со мной что-нибудь
случится, я буду счастлив при мысли, что этот сувенир у вас.
Вот ведь как провел меня. Не исключено даже, что он
понял, почему я хотел его удалить. Бросает на меня через
плечо иронический взгляд. Впрочем, нет. Вряд ли он
