Потому что на самом деле я очень общительна. Все зависит от того, что
понимать под общением. По-моему, общаться с людьми - значит болтать вот как
мы с вами.- Она подбросила на ладони несколько каштанов, которые нашла под
деревом в саду.- Или разговаривать о том, как удивительно устроен мир. Я
люблю бывать с людьми. Но собрать всех в кучу и не давать никому слова
сказать - какое же это общение? Урок по телевизору, урок баскетбола,
бейсбола или бега, потом урок истории - что-то переписываем, или урок
рисования - что-то перерисовываем, потом опять спорт. Знаете, мы в школе
никогда не задаем вопросов. По крайней мере большинство. Сидим и молчим, а
нас бомбардируют ответами - трах, трах, трах,- а потом еще сидим часа четыре
и смотрим учебный фильм. Где же тут общение?
Сотня воронок, и в них по желобам льют воду только для того, чтобы она
вылилась с другого конца. Да еще уверяют, будто это вино. К концу дня мы так
устаем, что только и можем либо завалиться спать, либо пойти в парк
развлечений - задевать гуляющих или бить стекла в специальном павильоне для
битья стекол, или большим стальным мячом сшибать автомашины в тире для
крушений. Или сесть в автомобиль и мчаться по улицам - есть, знаете, такая
игра: кто ближе всех проскочит мимо фонарного столба или мимо другой машины.
Да, они, должно быть, правы, я, наверно, такая и есть, как они говорят. У
меня нет друзей. И это будто бы доказывает, что я ненормальная. Но все мои
сверстники либо кричат и прыгают как сумасшедшие, либо колотят друг друга.
Вы заметили, как теперь люди беспощадны друг к другу?
- Вы рассуждаете, как старушка.
- Иногда я и чувствую себя древней старухой. Я боюсь своих сверстников.
Они убивают друг друга. Неужели всегда так было? Дядя говорит, что нет.
Только в этом году шесть моих сверстников были застрелены. Десять погибли в
автомобильных катастрофах. Я их боюсь, и они не любят меня за это. Дядя
говорит, что его дед помнил еще то время, когда дети не убивали друг друга.
Но это было очень давно, тогда все было иначе. Дядя говорит, тогда люди
считали, что у каждого должно быть чувство ответственности. Кстати, у меня
оно есть. Это потому, что давно, когда я еще была маленькой, мне вовремя
задали хорошую трепку. Я сама делаю все покупки по хозяйству, сама убираю
дом.
- Но больше всего,- сказала она,- я все-таки люблю наблюдать за людьми.
Иногда я целый день езжу в метро, смотрю на людей, прислушиваюсь к их
разговорам. Мне хочется знать, кто они, чего хотят, куда едут. Иногда я даже
бываю в парках развлечений или катаюсь в ракетных автомобилях, когда они в
полночь мчатся по окраинам города. Полиция не обращает внимания, лишь бы они
были застрахованы. Есть у тебя в кармане страховая квитанция на десять тысяч
долларов, ну, значит, все в порядке и все счастливы и довольны. Иногда я
подслушиваю разговоры в метро. Или у фонтанчиков с содовой водой. И знаете
что?
- Что?
- Люди ни о чем не говорят.
- Ну как это может быть!
- Да-да. Ни о чем. Сыплют названиями - марки автомобилей, моды,
плавательные бассейны и ко всему прибавляют: "Как шикарно!" Все они твердят
одно и то же. Как трещотки. А ведь в кафе включают ящики анекдотов и слушают
все те же старые остроты или включают музыкальную стену и смотрят, как по
ней бегут цветные узоры, но ведь все это совершенно беспредметно, так -
переливы красок. А картинные галереи? Вы когда-нибудь заглядывали в
картинные галереи? Там тоже все беспредметно. Теперь другого не бывает. А
когда-то, так говорит дядя, все было иначе. Когда-то картины рассказывали о
чем-то, даже показывали людей.
- Дядя говорит то, дядя говорит это. Ваш дядя, должно быть,
замечательный человек.
- Конечно, замечательней. Ну, мне пора. До свидания, мистер Монтэг.
- До свидания.
- До свидания...
Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь дней. Пожарная станция.
- Монтэг, вы прямо, как птичка, взлетаете по этому шесту.
Третий день.
- Монтэг, я вижу, вы сегодня пришли с черного хода. Опять вас пес
беспокоит?
- Нет-нет. Четвертый день.
- Монтэг, послушайте, какой случай! Мне только сегодня рассказали. В
Сиэттле один пожарник умышленно настроил пса на свой химический комплекс и
выпустил его из конуры. Ничего себе - способ самоубийства!
Пятый, шестой, седьмой день.
А затем Кларисса исчезла. Сперва он даже не понял, чем отличается этот
день от другого, а суть была в том, что нигде не видно было Клариссы.
Лужайка была пуста, деревья пусты, улицы пусты. И, прежде чем он сообразил,
чего ему не хватает, прежде чем он начал искать пропавшую, ему уже стало не
по себе, подходя к метро, он был уже во власти смутной тревоги. Что-то
случилось, нарушился какой-то порядок, к которому он привык. Правда, порядок
этот был так прост и несложен и установился всего несколько дней тому назад,
а все-таки...
Он чуть не повернул обратно. Может быть, пройти еще раз весь путь от
дома до метро? Он был уверен, что если пройдет еще раз, Кларисса нагонит его
и все станет по-прежнему. Но было уже поздно, и подошедший поезд положил
конец его колебаниям.
Шелест карт, движение рук, вздрагивание век, голос говорящих часов,
монотонно возвещающих с потолка дежурного помещения пожарной станции:
"...час тридцать пять минут утра, четверг, ноября четвертого... час тридцать
шесть минут... час тридцать семь минут..." Шлепанье карт о засаленный стол.
Звуки долетали до Монтэга, несмотря на плотно закрытые веки - хрупкий
барьер, которым он пытался на миг защититься. Но и с закрытыми глазами он
ясно ощущал все, что было вокруг: начищенную медь и бронзу, сверкание ламп,
тишину пожарной станции. И блеск золотых и серебряных монет на столе.
Сидящие через стол от него люди, которых он сейчас не видел, глядели в свои
карты, вздыхали, ждали. "...Час сорок пять минут..." Говорящие часы,
казалось, оплакивали уходящие минуты неприветливого утра и еще более
неприветливого года.
- Что с вами, Монтэг?
Монтэг открыл глаза. Где-то хрипело радио:
- В любую минуту может быть объявлена война. Страна готова защищать
свои...
Здание станции задрожало: эскадрилья ракетных бомбардировщиков со
свистом прорезала черное предрассветное небо.
Монтэг растерянно заморгал. Битти разглядывал его, как музейный
экспонат. Вот он сейчас встанет, подойдет, прикоснется к Монтэгу, вскроет
его вину, причину его мучений. Вину? Но в чем же его вина?
- Ваш ход, Монтэг.
Монтэг взглянул на сидящих перед ним людей. Их лица были опалены огнем
тысячи настоящих и десятка тысяч воображаемых пожаров, их профессия окрасила
неестественным румянцем их щеки, воспалила глаза. Они спокойно, не щурясь и
не моргая, глядели на огонь платиновых зажигалок, раскуривая свои неизменные
черные трубки. Угольно-черные волосы и черные, как сажа, брови, синеватые
щеки, гладко выбритые и вместе с тем как будто испачканные золой - клеймо
наследственного ремесла! Монтэг вздрогнул и замер, приоткрыв рот,- странная
мысль пришла ему в голову. Да видел ли он когда-нибудь пожарного, у которого
не было бы черных волос, черных бровей, воспаленно-красного лица и этой
стальной синевы гладко выбритых и вместе с тем как будто давно не бритых
щек? Эти люди были как две капли воды похожи на него самого! Неужели в
пожарные команды людей подбирали не только по склонности, но и по внешнему
виду? В их лицах не было иных цветов и оттенков, кроме цвета золы и копоти,
их постоянно сопровождал запах гари, исходивший от их вечно дымящихся
трубок. Вот, окутанный облаком табачного дыма, встает брандмейстер Битти.
Берет новую пачку табака, открывает ее - целлофановая обертка рвется с
треском, напоминающим треск пламени.
Монтэг опустил глаза на карты, зажатые в руке.
- Я... я задумался. Вспомнил пожар на прошлой неделе и того человека,
чьи книги мы тогда сожгли. Что с ним сделали?
- Отправили в сумасшедший дом. Орал как оглашенный.
- Но он же не сумасшедший! Битти молча перетасовывал карты.
- Если человек думает, что можно обмануть правительство и нас, он
сумасшедший.
- Я пытался представить себе,- сказал Монтэг,- что должны чувствовать
люди в таком положении. Например, если бы пожарные стали жечь наши дома и
наши книги.
- У нас нет книг.
- Но если б были!
- Может, у вас есть?
Битти медленно поднял и опустил веки.
- У меня нет,- сказал Монтэг и взглянул мимо сидящих у стола людей на
стену, где висели отпечатанные на машинке списки запрещенных книг. Названия
этих книг вспыхивали в огнях пожаров, когда годы и века рушились под ударами
его топора и, политые струей керосина из шланга в его руках, превращались в
пепел.- Нет,- повторил он и тотчас почувствовал на щеке прохладное
дуновение. Снова он стоял в передней своего дома, и струя воздуха из
знакомой вентиляционной решетки холодила ему лицо. И снова он сидел в парке
и разговаривал со старым, очень старым человеком. В парке тоже дул
прохладный ветер...
С минуту Монтэг не решался, потом спросил:
- Всегда ли... всегда ли было так? Пожарные станции и наша работа?
Когда-то, давным-давно...
- Когда-то, давным-давно!..- воскликнул Битти.- Это еще что за слова?
"Глупец, что я говорю,- подумал Монтэг.- Я выдаю себя". На последнем
пожаре в руки ему попалась книжка детских сказок, он прочел первую
строчку...
- Я хотел сказать, в прежнее время,- промолвил он.- Когда дома еще не
были несгораемыми...- и вдруг ему почудилось, что эти слова произносит не
он, он слышал чей-то другой, более молодой голос. Он только открывал рот, но
говорила за него Кларисса Маклеллан.- Разве тогда пожарные не тушили пожары,
вместо того чтобы разжигать их?
- Вот это здорово! - Стоунмен и Блэк оба разом, как по команде,
выхватили из карманов книжки уставов и положили их перед Монтэгом. Кроме
правил, в них давалась краткая история пожарных команд Америки, и теперь
книжки были раскрыты именно на этой хорошо знакомой Монтэгу странице:
"Основаны в 1790 году для сожжения проанглийской литературы в колониях.
Первый пожарный - Бенджамин Франклин.
Правило 1. По сигналу тревоги выезжай немедленно.
2. Быстро разжигай огонь.
3. Сжигай все дотла.
4. Выполнив задание, тотчас возвращайся на пожарную станцию.
5. Будь готов к новым сигналам тревоги".
Все смотрели на Монтэга. Он не шелохнулся.
Вдруг завыл сигнал тревоги.
Колокол под потолком дежурного помещения заколотил, отбивая свои двести
ударов. Четыре стула мгновенно опустели. Карты, как снег, посыпались на пол.
Медный шест задрожал. Люди исчезли.
Монтэг продолжал сидеть. Внизу зафыркал, оживая, оранжевый дракон.
Монтэг встал со стула и, словно во сне, спустился вниз по шесту.
Механический пес встрепенулся в своей конуре, глаза его вспыхнули
зелеными огнями.
- Монтэг, вы забыли свой шлем!
Монтэг сорвал со стены шлем, побежал, прыгнул на подножку, и машина
помчалась. Ночной ветер разносил во все стороны рев сирены и могучий грохот
металла.
Это был облупившийся трехэтажный дом в одном из старых кварталов. Он
простоял здесь, наверно, не меньше столетия. В свое время, как и все дома в
городе, он был покрыт тонким слоем огнеупорного состава, и казалось, только
эта хрупкая предохранительная скорлупа спасла его от окончательного
разрушения.
- Приехали!..
Мотор еще раз фыркнул и умолк. Битти, Стоунмен и Блэк уже бежали к
дому, уродливые и неуклюжие в своих толстых огнеупорных комбинезонах. Монтэг
