несовместимость.
Горячего с холодным?
Реального с идеальным?
Материализма с идеализмом.
Ну да, гремучая смесь.
И отсюда -- кровопускание.
По-нашему: кровопролитие.
Чтоб охладить?
Да -- горячие головы?
Не, наоборот. Идеалы подкрасить.
Придать им человеческий облик.
Вроде того. Снять напряжение. Так они лучше сохраняются.
Кто?
Идеалы. Особенно -- в камере.
Ни дать ни взять консервы.
Ага, в собственном соусе. Особенно -- когда в сознание приходишь.
Макабр.
...на нарах калачиком. Угорь и есть. На экспорт только не годится.
Но на национальный символ вполне.
Макабр.
Сколько, Густав Адольфыч, говоришь, сортов было?
Шестнадцать. Шестнадцать сортов фабрика выпускала.
Копченого, маринованного, в масле, в собственном соусе -- тоже.
А теперь?
Теперь -- радиоприемники и будильники. Хорошие, между прочим, будильники: с
малиновым звоном. Приемники только длинно- и средневолновые. Короткие волны
вон он ([кивает на Петровича]) запретил.
Такое уж у нас море, Базиль Модестович. Все-таки -- жестяного цвета. Я считаю:
преемственность надо сохранять.
В общем, от угря остались одни волны. И те -- длинные.
Н-да, на экспорт не потянет. Будильники тоже, хотя и жестяные. Не говоря -- с
малиновым звоном. Перебои у них на Западе с православием, вот что. Разве что
-- Самому отправить, но это -- не экспорт. Даже не импорт.
Пищеварение скорее. Если ([кивает в сторону медведя]) не ссылка.
Гууууустав!!!
Окей, окей, Петрович. Как говорит Чучмекишвили -- окей. Будильники в Сибири
тоже нужны.
По ним конвой просыпается!
Окей. Значит, что там еще было, Густав Адольфыч?
Сыр тминный еще. Ожерелья янтарные. Аграрная же страна была. Хутора сплошные.
Кожей еще свиной торговали. Хорошая кожа была. Наполеон лосины себе только из
нашей кожи заказывал.
ВсЛ?
ВсЛ.
Полезные ископаемые?
Да вы же сами знаете. Торф один... Если вдуматься -- чего это всех завоевывать
нас понесло -- что немцев, что ваших. Нашли себе добычу.
Неправильно рассуждаешь, Густав Адольфыч. Опасно даже -- верно, Петрович?
Угу. Раньше за такое брали,
Но спорить -- времени нет. Не говоря -- брать. Тут через полчаса пресса
будет... Значит, так. Восстанавливаем аграрную мощь нашей державы. Европа
может вздохнуть свободно: угорь свежий и копченый пойдет широким потоком.
Бекон и сыр тминный на Восток отправлять будем. Даже в Сибирь. Кожу -- тому,
кто больше даст. Но лучше во Францию: по старой памяти. Угорь --
государственная монополия; остальное на хозрасчет или частникам. Рассмотрим
вопросы об иностранных капиталовложениях и концессиях. Протянем руку нашим
братьям из-за рубежа. Отменим цензуру, разрешим церковь и профсоюзы. ВсЛ,
кажется?
Небось, и свободные выборы?
И свободные выборы. Без свободных выборов концессий нам не видать.
А вывод союзных войск?
Без этого тоже. Как своих ушей. Демократия вводится -- танки выводятся.
Вечером позвоню Самому -- спрошу.
Но это же поворот на 180 градусов. За такое раньше...
Да хоть на 360, Петрович. Тебе что, назад в Рязань захотелось? Пресса здесь
через полчаса будет, господа министры. Они вон Самого так допекли, что он
демократию нам учредил. А нам -- что учреждать, если надавят? Потомка Витольда
Великого, что ли, из Воркуты выписывать и на престол сажать? Нам же даже и
легче: нам свои войска -- не то что Самому -- ниоткуда выводить не надо. И
вообще: увеличим призыв в армию. Национальная гордость удовлетворяется плюс
лишних ртов меньше наполовину. Не говоря -- голов на демонстрации. Тебе же
легче, Петрович. Правильно я говорю, Густав Адольфыч? В общем, кто -- за?
А нацменьшинства -- как?
Ты ([подозрительно]) кого это в виду имеешь, а?
Известно кого.
[Цецилия кивает в сторону медведя.]
Базиль Модестович, он нас в виду имеет!
Не горячись, Петрович. В конце концов, он о себе заботится. Все-таки -- немец,
хотя и восточный. Правильно я говорю, Густав Адольфыч?
Йяа.
Зондеркоманда!
Бехер тоже.
Ну, его-то хоть в плен взяли. К тому же -- в 41-м.
Я сам сдался.
Ну да, в 45-м.
Зондеркоманда.
Вообще-то -- Мертвая Голова. Ваффен СС.
Кто старое помянет, тому глаз вон.
А кто забудет -- тому оба. Мертвая Голова и есть.
Бехер тоже. А еще министр иностранный.
Именно поэтому. Иностранный министр должен быть иностранцем. Это только
логично. Правильно я говорю, Густав Адольфыч?
Натюрлих, то есть -- конечно.
Ах, у нас все министры иностранные. Кроме здравоохранения. Хотя он -- душка.
Цецилия! Впрочем, потом разберемся. Сейчас некогда.
Значит, так, с нацменьшинствами повременим. Концессии от них не зависят. В
общем, Густав, ты за или не за?
За я, за! Всегда считал: займы и концессии -- выход из положения. Займы
особенно. Чего косишься, Петрович?
Сам говоришь: валюта нужна!
Из какого положения?! Какой выход?! Контра ты, Густав, недорезанная. А еще
"финанс-министр"! Ты Польшу вспомни. Займы возвращать надо, да еще с
процентами. Капиталист -- он тебе зачем, думаешь, в долг дает? Угря разводить?
Дудки! Чтоб в долг тебя вогнать. Для него -- должник самая малина и есть.
Особенно -- если целая страна. Потому и капитализм, что в долг берут. Если б у
них в долг не брали, их бы и не было.
Ну да. Мы у них в долг 50 лет не брали, и они все еще есть, а вот нас скоро
совсем не будет.
Одни мы потому, что Социалистический лагерь. За то они нас и не любят, что в
долг не берем. Бизнес подрываем. И чем нас больше будет...
Ну да! Читали. Народно-освободительные движения и так далее. Да хоть и в
долгу! Все лучше, чем когда жрать нечего. Я имею в виду: населению.
Оппортунист ты беспринципный, Густав. Аграрий. Земля в тебе говорит. Кулацкий
сынок. Националист.
Да брось ты, Петрович, обзываться. Жрать, говорю, нечего. Индивидуально-то
принципы соблюдать просто. Можно упереться и в долг не брать. С твоим пайком
особенно. А другим -- как, без пайка которые? Их не жалко? Не тебе, конечно.
Тебе, как вон и Косолапому ([кивает в сторону медведя]), все равно, а у нас
прирост населения нулевой. На огурцах да на капусте вареной не поразмножаешься.
Вон и рыба вся в Швецию ушла. Нет, лучше уж займы.
Базиль Модестович, слышишь? Он союзную державу оскорбляет. ([Кивает в сторону
медведя.]) Министр финансов, а почему капиталист в социалистическое
государство вкладывает -- не соображает.
Они вкладывают, Петрович, потому что у нас рабсила надежная. Забастовок,
например, как у них, нет. Для них в нас вкладывать -- как на вдове жениться.
Надежное дело. Мне Бехер сказывал: у банка, который в соцстрану вкладывает,
репутация солидней. Уважают больше, не говоря -- доверяют. Рыба действительно
вся в Швецию ушла. Я Самому жаловался; он обещал туда субмарину послать для
выяснения. Пока никаких результатов. С другой стороны, он тоже займов набрал.
Куда они, Петрович, туда и мы. Все-таки -- общая граница. На сколько градусов
ни поворачивайся. В общем, кто -- за?
Нас же только четверо, Базиль Модестович. Двадцати двух еще министров не
хватает. Совет Министров...
Совет Министров, Совет Министров! Ты еще, Густав Адольфыч, "Политбюро" скажи.
Да нам колоссально повезло, что их нет. За полчаса с такой толпой и Сталин бы
не управился. Один здравоохранения -- баран еЛный -- чего стоит. Двадцати двух,
он говорит, не хватает! Да как раз наоборот: может, нас слишком много для
демократии? Ну как голоса поровну разделятся? Даже если у меня -- право
решающего?
Если хотите, я могу выйти, Базиль Модестович.
Сиди, Цецилия. У нас один выход -- голосовать единогласно. Мы же -- мозг
государства. Министр финансов, внутренних дел, культуры и я. Хотя -- стоп!
Лучше, если один против. Кто-то должен быть против, иначе не демократия.
Густав, хочешь быть против? Или нет, финансы -- это серьезно. Петрович -- ты?
Я, значит, несерьезно? Внутренние дела и юстиция!
Прости, не подумал. Цецилия? Хотя министр культуры в оппозиции -- получается
некрасиво. Тогда -- тогда -- это буду я. Даже и лучше. "Генсек под давлением
министров соглашается..."
Да вы же уже не Генсек. Вы же только что себя...
Еще лучше! Президент под давлением министров соглашается... Звучит как
демократия. Большинство и меньшинство.
Да какая это демократия? Больше -- переворот сверху. Особенно без двадцати-то
двух министров. Раньше за такое...
Петро-о-о-вич! Пресса здесь через полчаса будет! Ах ты, Боже мой, Петрович, да
демократия и есть переворот сверху. Дворцовый. В наших условиях, во всяком
случае. Переворот снизу будет что? Диктатура пролетариата. Ее тебе захотелось?
Через полчаса, если не договоримся, она и наступит. Ты хоть о себе -- если
тебе на меня наплевать -- подумай. Не говоря о Густаве и Цецилии!
Ты, значит, Базиль Модестович, обо мне заботишься?
Да обо всех нас, Петрович! Мы ж -- мозг государства.
Нервный центр скорее.
Пусть нервный центр. О нем кто позаботится? Тело, что ли? Главное, что
остальные -- тело. А мы -- мозг. Мозг -- он первый сигнал получает, демократия
или недемократия. Кто рябчика с подливой и арбуз хавает? Мозг! Потому что на
остальных рябчика и арбуза этого не хватило бы. На тридцать рыл никакой арбуз
не делится, не говоря -- рябчик. На четыре -- да. То же самое -- история.
Теоретически арбуз на 30 частей разделить можно. Может неравных, но -- можно.
Что-то не замечал я, Густав, чтобы у тебя что-нибудь на тридцать частей
делилось, ровных или неровных. А-а-а-а мы время теряем! История здесь
происходит! В мозгу! Голосуем мы или не голосуем?
Чего голосовать-то, если уж ты сам все решил.
Да в вашем мозгу она и происходит.
Уже, можно сказать, произошла.
Для проформы голосовать неинтересно.
Да, мы это уже делали.
Какая ж это демократия!
Особенно если вы -- против.
Лучше уж единогласно.
Или пусть мы трое против, а вы -- за.
Да, так спокойней.
Хотя и не демократия.
Ага. Тирания.
Но спокойней.
Действительно, Базиль Модестович. Что если они все это нарочно затеяли?
Что это?
Ну, поворот на сто восемьдесят градусов. Чтоб снова нас потом завоевать.
История повторяется -- Маркс сказал.
Да, подвох.
Потому войска и выведут.
Так что лучше мы сейчас в оппозиции.
На них нельзя надеяться.
А то получится, что мы -- не лояльны.
А вы -- лояльны.
Нам -- по шапке, а вы опять сухим из воды.
Пусть уж лучше тирания.
Хотя бы и левая.
Потому что если вас на Восток отзовут, то вас на пенсию посадят, а нас --
куда?
На счетах щелкать.
Отделом кадров заведовать.
Об удобрениях статью переводить.
В Улан-Баторе.
Или в Караганде.
В лучшем случае.
Езус Мария! Езус Мария. И это -- мозг нации! Ведь пресса здесь через двадцать
минут будет! Если мы не проголосуем, вы в Караганде этой уже и послезавтра
окажетесь. Ну -- через неделю. Потому что, если тирания -- пусть и левая, --
пресса взбесится. А пресса взбесится -- Сам взбесится. Даже если и не
взбесится -- получается: он тиранию поощряет. Да просто посол ихний взбесится
и танки вызовет. И нас всех к чертовой матери свергнут -- при поддержке
народных масс. Это и будет Эйзенштейн. Дошло?
[Пауза.]
Доходит, Базиль Модестович.
То-то, Петрович. И пусть я буду в меньшинстве и против. Какая же это
демократия, сам говоришь, без оппозиции. Я и буду оппозиция. Лояльная то
есть. Потому что оппозиции доверять нельзя, а мне -- можно. То есть я сам себе
и доверяю. То есть во главе оппозиции должен стоять человек, которому
доверяешь, как самому себе. Чтобы ее контролировать. А такого человека нет. Я
бы даже бабу свою не назначил.
Ага, баба -- та же оппозиция. Доверять еще можно, но контролировать нельзя.
Доверять тоже. Нет такого человека, которому доверять можно. Такой человек
только я. Поэтому я должен быть оппозиция. Доходит?
Доходит.
Уже дошло.
Почти.
Я -- меньшинство, вы -- большинство. Я уступаю. Это и есть демократия -- когда
меньшинство уступает.
Я думала: это когда меньшинство и большинство равными правами обладают.
И когда танки выводятся.
Или когда меньшинство большинством становится.
В результате голосования.
Ага, и наоборот.
