кошмары, после которых мысль о каннибализме уже не кажется
противоестественной; постепенно нарастающая слабость, с обмороками, с
кровавым поносом; драки за горсть слизней: заунывные поминальные песни
Головастика, вплоть до самой последней, давно обещанной; жалобы,
обвинения, проклятия, а потом и утробный звериный рык Ягана, который
обязательно сожрет кого-нибудь из нас, сожрет, не постесняется: безумные
надежды при каждом случайном шорохе и мрак, мрак, мрак...
А если не ждать... если сразу?.. Кинуться вниз головой в колодец,
пошире раскрыть рот, чтобы вода побыстрее заполнила легкие, за пару минут
окончить то, что может растянуться на месяцы? Нет, не получится! Кишка
тонка. Любая другая смерть, но только не эта. Совсем недавно я уже испытал
все ее прелести. До сих пор не могу забыть, как я захлебывался водой,
вдруг ставшей тяжелее свинца, как ногтями рвал свою собственную грудь, как
извивался в последних судорогах, как глаза мои вылезли из орбит... Второй
раз на такое трудно решиться.
Надо что-то делать. Найти какое-нибудь занятие, пусть даже совершенно
бессмысленное. Только не поддаваться отчаянию, только не раскисать.
Подобрав оставшуюся от факела головешку, я стал ковырять стену
пещеры, однако хрупкая, пористая древесина крошилась в моих руках, как
мел. Грунт был не таким уж и мягким, как это казалось. Я совершенно
выбился из сил, обломал все ногти, до крови стер подушечки пальцев, а в
нише, пробитой мной, не уместился бы и ребенок.
При таких темпах на завершение подкопа понадобятся годы. Это даже в
том случае, если я не наткнусь на корни занебника, которые, по словам
Ягана, пронизывают всю почву вокруг.
Что остается делать? Думать о будущем, которого у меня нет? Утешаться
прошлым? Но я не из тех, кого греют воспоминания. Молиться? Если бы я
только умел...
- Слушай, а ты в самом деле имеешь отношение к Незримым? - осторожно
спросил Головастик.
- Как тебе сказать... - замялся я.
- Скажи, как есть, - мольба слышалась в его голосе. - Не скрывай от
нас ничего. Прорицатели болотников знают много такого, чего не дано знать
людям Вершени. Они умеют читать знамения жизни и смерти, им открыто
будущее. Они единственные, кто может на равных говорить с Фениксами. Их
речи кажутся смутными и непонятными, но на самом деле там всегда есть
смысл - другой, высший, недоступный обыкновенным людям. И если они
признали в тебе Незримого, так оно и должно быть.
- Ну, хорошо, можешь считать, что Прорицатели правы.
- Тогда спаси нас! Ведь тебе послушны все темные силы! Я знаю, что
когда-то первые из вас, твои далекие предки, стояли рука об руку с
демонами Прорвы. Они криком поворачивали армии, летали быстрее косокрылов,
могли пребывать во многих местах сразу. Я сам видел однажды, правда
издалека, как Незримый прошел сквозь стену неимоверной толщины.
- Пойми, Вершень и Иззыбье - разные вещи. То, что легко там, здесь
нередко совершенно невыполнимо.
- Призови на помощь своих братьев! Возроди тайную силу праотцов!
Придумай что-нибудь!
- Так и быть, - сказал я, чтобы только не губить его последнюю
надежду. - Я постараюсь. Спи спокойно.
И он действительно уснул. Уснул быстро и легко, как могут засыпать
только дети. Надежда, даже самая хрупкая - могучее лекарство. Жаль только,
что действие его преходяще и обманчиво.
Нельзя сказать, что мой сон был так же сладок и покоен. Скорее это
был даже не сон, а тревожная дрема, не приносящая ни отдыха, ни очищения.
Чувство голода не только не притуплялось, оно стало еще острее. Мне
грезилась пища: котлы горячей тюри, кислые лепешки, истекающие медом соты,
горы сочных плодов. В конце концов мне привиделась аппетитная, хорошо
прожаренная жаба с гарниром из личинок термитов. Однако стоило только мне
поднести ко рту первый кусок, как сладостный мираж улетучился, а вместе с
ним пропал и сон.
Когда желудок пуст, как кошелек пьяницы, хочется заполнить его хоть
чем-нибудь. А поскольку ничего другого, кроме воды, в моем распоряжении не
имелось, я на ощупь пробрался к колодцу. Однако сложенные горстью ладони
зачерпнули пустоту.
Странно, подумал я. Что могло случиться - ведь вода всегда стояла
почти вровень со стенками колодца.
По грудь свесившись вниз, я пошарил руками. Ничего - только илистые,
уже успевшие подсохнуть стенки. Судя по всему, вода ушла уже несколько
часов назад. Отыскав возле себя глиняный черепок, я уронил его в колодец,
и звук, с которым тот покатился вниз по пологому склону, не оставил
никаких сомнений в том, что подземный ход свободен от воды на всем
протяжении. Резкими, давно забытыми запахами тянуло оттуда: речной тиной,
тростником, рыбьей чешуей. Так я сидел у самого края колодца, пытаясь
осмыслить значение происшедшего, когда донесшийся из его глубины
приглушенный, едва слышный звук заставил меня вздрогнуть. Я мог
поклясться, что уже слышал однажды этот заунывный вой, в котором плач
перемешался с угрозой. Да, точно! Ошибки быть не могло. Именно так кричал
Шатун, подавая сигнал своим соплеменникам. Все сразу стало понятно мне -
каким-то чудом наш друг сумел осушить лабиринт и теперь пробивается к нам
на выручку.
Я принялся тормошить Головастика и Ягана.
- Вставайте скорее! Воды в колодце больше нет! Путь свободен! Надо
спешить!
- Ты действительно всесильный демон! - воскликнул Головастик. - Я до
конца жизни буду слагать в твою честь песни!
- Как это - нет воды? - удивился Яган. - Куда же она могла
подеваться?
- Я ее выпил! Демону это ничего не стоит! А теперь за мной! Быстрее!
Скользя на задницах по влажному плотному илу, мы как по ледяному
желобу съехали вниз до самого места, где наклонный колодец переходил в
горизонтальный тоннель. Передвигаться в нем можно было только согнувшись в
три погибели.
- Держитесь крепче друг за друга, - посоветовал я своим спутникам. -
Кто отстанет, тому наверняка конец.
Ссутулившись и уцепившись друг за дружку, как процессия слепцов, мы
двинулись вперед. Достигнув очередного разветвления, я всякий раз щелкал
кресалом, чтобы при его краткой вспышке выбрать нору попросторнее. Кое-где
было уже совсем сухо, а кое-где вода доходила до колен. Клич Шатуна звучал
все явственнее - похоже, мы шли в верном направлении.
- Не нравится мне что-то этот голосок, - сказал Головастик. - Жутко,
аж коленки дрожат.
- Не пугайся. Это Шатун подает о себе весть. Кому здесь еще быть, -
успокаивал я его, хотя, если признаться, у меня самого поджилки тряслись -
уж очень натуральным казался этот вой. Не верилось даже, что человек
способен издавать столь дикие и могучие звуки.
В промежутках между отдельными, завываниями слышались уже и шаги -
шлеп, шлеп, шлеп, - как будто Шатун передвигался вприпрыжку, на манер
огромной жабы. В одном из пересечений лабиринта мы разминулись. Вой стал
глуше, шаги удалялись.
- Эй! - закричал я. - Эй! Мы здесь!
Шаги сразу замерли.
- Шатун, иди сюда, - снова позвал я. - Почему ты молчишь?
Ни слова не раздалось в ответ, однако шаги вновь стали приближаться,
на этот раз медленно и осторожно: шлеп - пауза, шлеп - пауза, шлеп...
Вскоре что-то более темное, чем мрак, шевельнулось впереди.
- Что это за шуточки. Шатун! Ты что, испугать нас хочешь? Перестань,
мы тебя уже видим... - Я вытянул руку вперед и щелкнул кресалом.
Вспышка была чересчур неяркой и кратковременной, чтобы рассмотреть
все детали.
Но еще прежде, чем погасла последняя искра, я понял, что передо мной
стоит вовсе не Шатун.
Более того, это был даже и не человек.
Можете обвинить меня в чрезмерном воображении или, того хуже, - в
трусости, но в тот момент я мог бы поклясться, что подкравшаяся к нам
тварь вообще не принадлежит к сонму живых существ. Лишь тот, кому
случалось поздней ночью в безлюдном месте столкнуться нос к носу с только
что покинувшим могилу упырем, смог бы понять мое состояние.
И хотя в сознании запечатлелось немногое: припавшая на задние лапы
туша, неимоверно грузная в ляжках и узкая в плечах, длинный хвост-руль,
непропорционально короткие передние конечности, приплюснутая бугристая
морда с далеко выдающейся нижней челюстью и четырьмя глубокими дырками
(две пошире - для ноздрей, две поуже - для гляделок), зеленая, как у
квакши, блестящая от обильной слизи кожа, костяные шипы, во множестве
покрывавшие плечи и грудь, - всего этого оказалось вполне достаточно,
чтобы сломя голову обратиться в бегство.
Вспышка света, по-видимому, на какое-то время ослепила чудовище, но
оцепенение длилось недолго (о его окончании возвестил вой, такой
раскатистый и злобный, что мои барабанные перепонки, а заодно и сердце,
едва не лопнули) - и вслед нам раздалось быстрое: шлеп, шлеп, шлеп. Мы
мчались, не разбирая дороги, натыкались на стены и друг на друга. Просто
чудо, что в эти первые страшные минуты мы не потеряли друг друга. К
счастью, преследователь наш не отличался проворством. Передвигаясь на
задних лапах длинными пружинящими прыжками, он, несомненно, легко нагнал
бы нас на открытом пространстве, но в узком и запутанном лабиринте
преимущество в скорости сводилось к минимуму. Несколько раз, когда мы
сворачивали в боковые ходы, зверь проносился мимо, однако всякий раз
возвращался и возобновлял погоню. Нельзя было понять, каким образом он
отыскивает нас: слухом, чутьем или интуицией, но как мы ни путали след,
какие заячьи уловки ни применяли, зловещее шлепанье неотступно следовало
за нами.
В горячке бегства мы не сразу заметили, что уровень воды в тоннеле
стал прибывать. Вскоре навстречу нам устремились целые валы бурлящей пены,
а грохот низвергающихся потоков заглушил все другие звуки, кроме ужасного
звериного воя.
Хорошенькое дело, подумал я, с головой проваливаясь в какую-то яму.
Не сожрут, так утопят!
Чудовище было где-то совсем рядом. Нарастающий напор воды, конечно,
мешал и ему, но это только оттягивало неминуемую развязку.
Внезапно прямо на нашем пути бенгальским огнем полыхнуло кресало, от
которого сразу занялся и стал быстро разгораться факел. Запахло смоляным
чадом. Человек, спокойно стоящий по пояс в воде и размахивающий над
головой факелом, мог быть только Шатуном. Уже на пределе сил одолев
последние метры, мы, как испуганные малолетки, спрятались за его спиной.
Чудовище взвыло особенно свирепо и раскрыло пасть, глубокую и клыкастую,
как у аллигатора.
Шатун, даже не стронувшись с места, взмахнул факелом так резко, что
горящие капли градом брызнули в зеленую морду. Заверещав, как ошпаренный
подсвинок, зверюга отпрянула назад и лапами принялась смахивать с себя
липкую, жгучую смолу. Шатун, шагнув следом, принялся беспощадно хлестать
ее факелом куда ни попало. После каждого такого удара факел тускнел, но
зато на шкуре хвостатого монстра появлялось новое огненное пятно, и вскоре
весь он обратился в живой костер. Побоище завершилось тем, что Шатун
загнал факел глубоко в глотку своему врагу. Последнее, что запомнилось мне
в этой дикой сцене, была мотающаяся над черной водой оскаленная пасть, из
которой, как изо рта уличного фокусника, извергался фонтан оранжевого
пламени.
- Идите за мной, - сказал Шатун уже в темноте. - Выход совсем рядом.
Я подхватил под мышки уже начавшего пускать пузыри Головастика, сзади
в меня вцепился Яган, и мы устремились вслед за своим спасителем. В
некоторых местах, где свод тоннеля понижался, вода почти достигала
потолка, и нам приходилось нырять. Единственное, что удерживало меня от
