прочего, мы абсолютно не в состоянии создать постоянные эмоциональные
связи. Но можем создать какие либо группы, как нам бы хотелось, не нарушая
баланс, когда влечение умрет и союзы распадутся. Никому из нас не нужно
притворяться, что наши жизненные условия сохранят нас от тюрьмы в Бостоне
или что они должны включать в себя любые, нормальные для Земли, привычки.
Она ничего не ответила. Спустя какое-то время он мягко спросил: -
Разве это не так?
- Конечно же не так, - ответила Эва. Она нахмурившись смотрела на
него и у него создалось абсурдное впечатление, что она его жалела. - Если
мы действительно не способны создать какие-то постоянные связи, нас бы
никогда не выбрали. Такой настрой ума сродни психическому расстройству.
Это против выживания от и до. Нас сделала такими психообработка. Разве ты
не знал?
Гельмут не знал. А если и знал, то точно также прошел психообработку,
чтобы забыть об этом. Он лишь крепче сжал подлокотники кресла.
- Так или иначе, - ответил он, - мы созданы такими, какие есть.
- Да, это так. Но к делу это не имеет никакого отношения.
- Неужели? Ты что же, думаешь я настолько глуп? МЕНЯ не волнует
решила ли ты или нет иметь здесь ребенка, если только ты в действительно
сознаешь, что говоришь.
Похоже, девушка тоже дрожала. - Значит, тебя действительно это не
волнует. Мое решение ничего для тебя не значит.
- Что ж, если бы я любил детей, - мне оставалось бы только пожалеть
ребенка. Но, в действительности - я просто их не переношу. И если в этом
тоже повинна психообработка, то я ничего с этим не могу поделать. Короче,
Эва, насколько меня волнует - ты можешь иметь столько детей, сколько тебе
захочется, а для меня ты ПО-ПРЕЖНЕМУ останешься самым плохим оператором на
Мосту.
- Я это запомню, - произнесла она. В этот момент она казалась
высеченной из спрессованного льда. - Но я кое-что тебе скажу, чтобы ты
тоже подумал, Роберт Гельмут. Я оставлю тебя здесь на постели перед твоей
ценной книжонкой... Что для тебя значит мадам Бовари, трусливая ты
черепаха?.. Чтобы ты подумал о человеке, который считает, что ребенок
всегда должен рождаться в теплой колыбельке. Человеке, который считает,
что люди должны тесниться на теплых мирах или иначе они не выживут.
Человеке без ушей, глаз, и едва ли с полноценной головой на плечах.
Человеке, орущем в ужасе: "Мама! МАМОЧКА!" все звездные ночи и дни
напролет!
- Кабинетный диагноз!
- Кабинетное навешивание ярлыков! Удачной смены, Боб. Намотай свое
тепленькое шерстяное покрывало вокруг своих мозгов. Вдруг какой-то
маленький сквознячок разумности сможет заползти внутрь и нарушить твою...
эффективность!
Дверь яростно захлопнулась за ней.
Без всякого предупреждения миллионы фунтов усталости обрушились на
шею Гельмута, и он, воскликнув, рухнул обратно в кресло для чтения. Его
борода ныла, а шары Юпитеров расцветали и расплывались перед его закрытыми
глазами.
Он попытался побороться хотя бы раз, но мгновенно уснул.
И сразу же очутился в объятиях сна.
Как всегда он начался с обычных мест, достаточно реалистичных, чтобы
они могли быть документальными кадрами какого-то фильма. За исключением
опустошающего чувства давления и искаженного эмоционального смысла,
которым было наполнено каждое слово или малейшее движение. Погружение
первого кессона Моста. В действительности, то событие оказалось ужасным.
Работа требовала достаточной точности размещения, для чего в свою очередь
требовались пилотируемые корабли, способные войти в атмосферу Юпитера.
Эскадра из двадцати самых мощных, когда-либо построенных кораблей, вместе
с пятимиллионнотонным астероидом, подобранным и подогнанным в
пространстве, подвешенным под ними в огромной кошачьей колыбели.
Четырежды эскадра исчезала под слоем несущихся облаков. Четырежды
напряженные голоса пилотов и инженеров бормотали в ушах Гельмута и он
что-то шептал в ответ, пытаясь направлять их движение так, как он мог
разглядеть сквозь соперничающие облака Юпитера-5. Четыре раза раздавались
крики и бесполезные приказы, а затем - звук лопавшихся кабелей и крики
людей на фоне бесконечного воя Юпитерианского неба.
Все в вместе, это обошлось в девять кораблей и в жизни двухсот
тридцати одного человека. Чтобы доставить один из астероидов, обработанных
в космосе и разместить его в колеблющейся грязи, являвшейся поверхностью
Юпитера. Пока этого не сделали, Мост был не более, чем мечтой. Большое
Красное Пятно показало астрономам, что некоторые структуры на Юпитере
могли существовать довольно долгое время. Достаточно долгое, по крайней
мере, чтобы его могли разглядеть многие поколения человеческих существ. Но
с той же долей вероятности известно, что по-настоящему ничто на Юпитере не
являлось постоянным. У планеты даже не существовало "поверхности" в
обычном понимании этого слова. Вместо этого, дно атмосферы более или менее
равномерно переходило в слякоть, образованную высоким давлением, которая,
в свою очередь, сгущалась с глубиной и переходила в прессованный лед. И не
существовало определенной точки на том пути внутрь в виде четкой границы
между одним слоем и другим. Исключение составляли редкие места, где часть
внутренней, более "твердой" среды выходила наверх за пределы ее обычного
уровня, чтобы сформировать континентальные плиты, которые могли
просуществовать два года, а то и две сотни. И именно на одном из этих
огромных выступающих ледяных ребер, корабли и пытались разместить
астероид. И после четырех попыток, это им удалось.
Гельмут помогал в руководстве всеми пятью попытками, включая и одну
удачную, со своего пульта на Юпитере-5. Но во сне он находился не в
контрольном центре, а на мостике одного из кораблей, которому не суждено
было вернуться...
Затем, без всякого перехода, но и чувства какой-то прерывности, он
вдруг очутился на самом Мосту. Не in absebntia [в отсутствие (лат.)], как
дистанционный управляющий разум "жука", а сам, собственной персоной, в
круглом, машиноподобном скафандре, детали которого ему никогда не
удавалось разглядеть. Большие шишки открыли антигравитацию и предложили
четырех добровольцев для вахты на Мосте. Гельмут вызвался.
Потом, вспоминая сон, он никак не мог понять, почему он вызвался сам.
Похоже, этого казалось само собой разумеющимся с его стороны. И он ничего
не мог с этим поделать, хотя и знал с самого начало, на что это будет
похоже. Он принадлежал Мосту, хотя и ненавидел его. Ему с самого начала
было суждено туда отправиться.
И что-то там случилось... не так... с антигравитацией. Большие шишки
попросили добровольцев, прежде чем завершились исследовательские работы.
Генерируемые антигравитационные поля оказались слабы, да и в самой теории
существовал какой-то значительный изъян. Генераторы ломались спустя
короткое время после начала работы. Сгорали, совершенно непредсказуемо,
иногда спустя только мгновения после прохождения тестов на производстве с
отличными результатами. В жизни вакуумные трубки вели себя непредсказуемо.
На Юпитере не существовало вакуумных трубок, но машины все равно горели
там. Горели при температуре, которая в мгновение могла превратить Гельмута
в ледышку.
Именно тому же и суждено было случиться с антигравитационным костюмом
Гельмута. Он скрючился внутри своего персонального лона над кипящим морем,
а вокруг него него метались облака маленьких обдирающих кристаллов,
трепавших наружную оболочку, защищавшую его, освещенную водородным
пламенем. И он ждал, когда его вес неожиданно станет в три раза больше
обычного, а давление на его тело возрастет с шестнадцати фунтов на
квадратный дюйм до пятнадцати миллионов. Когда воздух вокруг станет жгучим
от яда и когда Юпитер обрушит на него весь свой вес.
Он знал, что тогда с ним произойдет.
И это произошло.
Гельмут встретил "утро" на Юпитере-5 своим обычным криком.
КНИГА ТРЕТЬЯ
АНТРАКТ. ВАШИНГТОН
Неспециалист, "практичный" человек, человек c улицы
может спросить: А какая мне от этого польза? Ответ - самый
положительный. Наша жизнь полностью зависит от
установившихся социологических доктрин, этики, политической
экономии, правительственной системы, юриспруденции, медицины
и т.д. Это воздействует на любого, сознательно либо
подсознательно. И прежде всего на человека с улицы, так как
он наиболее беззащитен.
Альфред Корзибски
4 января 2020.
Дорогой Сеппи;
Почему - известно лишь одному Господу, но все же я посылаю это тебе.
Быть может, лучше было послать это с кем-нибудь или оставить где-нибудь в
архивах. А может - действительно, запихать куда-нибудь подальше. Например,
в архивы Объединенной Комиссии. Но если сегодня кто-либо и хочет как-то
выразить свое отношение к происходящему, то, во всяком случае, никогда не
записывает это на бумаге. А если и поступает так, то потом сжигает
копирку. Как не совсем удачный компромисс, я вкладываю сие послание в
архив моих личных бумаг. Там оно будет найдено, открыто и послано тебе
только после того, как я буду уже вне досягаемости всякого рода
репрессалий.
Звучит не так уж и зловеще, как может показаться, когда я перечитываю
эти строки. К тому времени, когда ты получишь письмо, обильные детали
всего, что я замыслил, должны до тебя дойти. И не только через обычную
трескотню прессы, но и через словесные признания. Думаю, к этому времени,
ты уже выработаешь рациональное объяснение моему поведению с момента моего
переизбрания (а до этого - под другой причине). По крайней мере, надеюсь,
что ты понимаешь, почему я санкционировал такой монстрообразный проект,
как Мост. Не последовав твоему очень хорошему совету.
Все это - лишь вода над плотиной (или эфир над Мостом, если вы,
парни, помните отношение Дирака к эфиру в то время. Как я об этом узнал?
Через мгновение поймешь.) Я не собираюсь пересказывать здесь все. Я лишь
хочу, чтобы это письмо, сослужило роль специализированной памятки для
тебя. Я хотел детально изложить, насколько хорошо сработала для нас
предложенная тобой исследовательская система.
Несмотря на мое кажущееся игнорирование твоего совета, мы ему
последовали, и весьма точно. Особый интерес я проявил к твоей подсказке,
упоминавшей о возможности существовать "сумасшедших" идей, касающихся
тяготения и нуждавшихся в проверке. Честно сказать, я не испытывал особой
надежды что-то обнаружить. Но и в случае неудачи, я остался бы не в худшем
положении, чем до разговора с тобой. И действительно, прошло не так уж и
много времени, как шеф моей исследовательской группы пришел ко мне с
Производной Локке.
И записи, которые появились в результате исследований этого вопроса,
по-прежнему находятся в Кладбищенском архиве, и я не надеюсь, что они
когда-нибудь попадут в предвидимом будущем к ученым-физикам, не работающим
на правительство. И если ты не услышишь всю историю от меня, то не
услышишь ее больше нигде. И у меня уже сейчас достаточно груза на совести,
что бы индифферентно отнестись к такому преступлению, как нарушение
секретности. Кроме того, как часто бывает, собственно "секрет" оказался
открыт для всеобщего обозрения уже многие годы. Человек по имени Шустер -
наверное, ты знаешь о нем больше, чем я - как то вслух удивился сему еще в
1891 году, задолго до того, как кто-нибудь пытался сохранить научные
