части христианина, осмелившегося пролить кровь их предводителя. Он должен
был найти какое-нибудь объяснение и помешать им увидеть труп Мохамет-Бея.
Вложив револьвер в кобуру, он быстро вышел из палатки и очутился лицом
к лицу с приближавшимися людьми. Ему удалось заставить себя улыбнуться, и он
с улыбкой вытянул руку, преграждая им дорогу.
-- Женщина сопротивлялась, -- сказал он, -- и Мохамет-Бей был вынужден
выстрелить в нее. Она не убита, а лишь слегка ранена. Вы можете вернуться к
себе. Мы с Мохамет-Беем останемся подле пленницы.
Он повернулся и вошел в палатку, а разбойники, удовлетворенные этим
объяснением, вернулись к своему прерванному сну.
Когда Верпер снова очутился подле Джэн Клейтон, им руководили намерения
уже совсем не те, которые за десять минут до этого подняли его с ложа.
Возбуждение, пережитое им во время его схватки с Мохамет-Беем, и опасность,
угрожавшая ему со стороны арабов, охладили пылкую страсть, во власти которой
он находился, когда впервые вошел в палатку.
Но другое, новое чувство закралось в душу бельгийца. Как бы низко ни
пал человек, чувства рыцарства и чести, если только они когда-нибудь были в
его сердце, не могут окончательно заглохнуть в нем; Альберт Верпер давно
забыл о рыцарстве и чести, но совершенно бессознательно Джэн Клейтон задела
давно замолкнувшую струну, и она отозвалась глубоко в сердце дезертира.
Теперь, впервые за все время, он постиг, как безнадежно мрачно было
положение прекрасной пленницы, и впервые осознал всю глубину своего падения.
Слишком много гнусности и подлости лежало на его совести, чтобы он мог
надеяться когда-нибудь искупить все свои проступки. Но в первом порыве
раскаяния он искренне желал исправить, насколько это будет в его силах, то
зло, которое причинила этой милой, нежной женщине его безграничная жадность.
Он стоял молча, погруженный в раздумье, и как будто прислушивался к
удалявшимся шагам арабов. Джэн Клейтон прервала его размышления.
-- Что мы будем делать теперь? -- спросила она. -- Утром труп будет
обнаружен. Они убьют вас, когда узнают.
Верпер ответил не сразу. Несколько мгновений он думал, потом быстро
повернулся к женщине.
-- У меня есть план! -- воскликнул он. -- Для его выполнения от вас
потребуется много храбрости и самообладания. Но вы уже доказали, что у вас
есть и то, и другое. Хватит ли у вас сил еще на одно испытание?
-- Я готова на все, лишь бы бежать отсюда, -- отвечала она с улыбкой.
-- Вы должны притвориться мертвой, -- пояснил он. -- Я вынесу вас из
лагеря. Я объясню часовым, что Мохамет-Бей приказал мне унести ваш труп в
джунгли. Это на первый взгляд странное приказание я объясню тем, что
Мохамет-Бей питал к вам безумную страсть и так раскаивался в том, что убил
вас, что не в силах был больше выносить укоров совести при виде
безжизненного тела.
Движением руки Джэн Клейтон остановила его. Улыбка промелькнула на ее
губах.
-- Да вы лишились рассудка! -- воскликнула она. -- Неужели вы думаете,
что часовые поверят этой нелепой сказке?
-- О, вы не знаете их! -- отвечал он. -- Несмотря на суровую внешность
этих закоренелых преступников, в каждом из них есть романтическая жилка. И
эту жилку вы найдете у самых грубых, жестоких людей. Это чувство романтизма
толкает людей к дикой жизни преступлений и разбоя. Не беспокойтесь, наша
хитрость удастся. Джэн Клейтон пожала плечами.
-- Что же, попробуем, -- проговорила она. -- Ну, а потом что же?
-- Я спрячу вас в джунглях, -- продолжал бельгиец, -- а утром приду за
вами один и приведу с собой двух лошадей.
-- Но как объясните вы смерть Мохамет-Бея? -- спросила она. -- Она
будет обнаружена прежде, чем вам удастся скрыться отсюда утром.
-- Я не стану объяснять этого, -- ответил Верпер. -- Мохамет-Бей сам
объяснит это -- это мы предоставим ему. Вы согласны на риск?
-- Да.
-- Тогда я сейчас принесу вам оружие и патроны. И Верпер вышел из
палатки.
Через минуту он вернулся со вторым револьвером и добавочным патронташем
вокруг пояса.
-- Вы готовы? -- спросил он.
-- Вполне готова, -- отвечала молодая женщина.
-- Тогда лягте ко мне на левое плечо. И Верпер опустился на колени.
-- Так, -- сказал он, поднимаясь на ноги. -- Теперь свесьте руки и
ноги, а также голову совершенно свободно, чтобы они болтались. Помните, что
вы мертвы.
В следующий момент бельгиец уже проходил по лагерю с телом женщины на
плече. Ограда из колючих растений окружала лагерь, охраняя его от нападения
диких зверей. Двое часовых мерно шагали при ярком свете костра. Один из них
заметил приближение Верпера.
-- Кто ты такой? -- крикнул он. -- Что несешь ты на плече?
Верпер спустил капюшон своего бурнуса, чтобы часовой мог видеть его
лицо.
-- Это труп женщины, -- пояснил он. -- Мохамет-Бей просил меня унести
его в джунгли, потому что он не может смотреть на лицо той, которую любил.
Необходимость заставила его убить ее. Он жестоко страдает, он совершенно
безутешен. Я с трудом удержал его от самоубийства.
На плече говорящего Джэн, перепуганная, неподвижная, ждала ответа
араба. Конечно, он рассмеется и не поверит этой глупой сказке. Они
догадаются о хитрости, к которой прибегнул г. Фреко, и тогда они оба
погибли. Она уже думала о том, чем она сможет помочь своему спасителю, когда
через секунду он вступит в борьбу с часовыми.
В это время она услышала голос араба, отвечавшего г. Фреко.
-- Ты пойдешь один, или может быть разбудить кого-нибудь, чтобы
проводить тебя? -- спросил араб, и в голосе его не слышалось ни малейшего
удивления по поводу того, что в характере Мохамет-Бея так неожиданно
обнаружились нежность и чувствительность.
-- Я пойду один, -- ответил Верпер и мимо часового прошел в узкое
отверстие заграждения.
Несколько минут спустя он уже углублялся в джунгли со своей ношей и,
когда стволы деревьев скрыли от него пламя лагерного костра, он остановился
и спустил ее на землю.
-- Шш-шш, -- прошептал он, видя, что она хочет заговорить, и, отведя ее
еще немного глубже в лес, остановился под большим развесистым деревом. Здесь
он опоясал ее патронташем и дал ей револьвер, помог ей вскарабкаться на
нижние ветви дерева.
-- Завтра утром, -- прошептал он, -- как только мне удастся улизнуть от
них, я вернусь за вами. Будьте мужественны, леди Грейсток! Нам еще удастся
спастись.
-- Благодарю вас, -- ответила она тихо. -- Вы были очень храбры и очень
добры ко мне.
Верпер не ответил, и ночная мгла скрыла краску стыда, залившую его
щеки. Он торопливо повернулся и направился назад к лагерю. Часовой со своего
поста видел, как бельгиец вошел в свою палатку, но он не видел, как тот
ползком вылез из-под задней стены и подкрался осторожно к палатке, в которой
раньше находилась пленница и где сейчас лежало мертвое тело Мохамет-Бея.
Приподняв задний край палатки, Верпер пролез внутрь и подполз к трупу.
Не медля ни минуты, он схватил кисти рук мертвеца и потащил тело за собой.
Ползком он вышел наружу и, подкравшись к боковой стенке палатки, в течение
нескольких минут оглядывал лагерь: никто не следил за ним.
Вернувшись к трупу, он взвалил его к себе на плечи и быстро перебежал
через открытое место, разделявшее палатку пленницы от палатки Мохамет-Бея. У
шелковой завесы палатки он остановился, опустил свою тяжелую ношу на землю и
притаился, неподвижно прислушиваясь.
Убедившись наконец, что никто его не видел, он нагнулся, приподнял полу
палатки и вполз вовнутрь, волоча за собой бесчувственный предмет, который
когда-то был Мохамет-Беем. Он уложил труп в постель Мохамет-Бея и стал
рыться в темноте, разыскивая револьвер араба. Найдя его, он вернулся к
постели, стал на колени перед грудой одеял и ковриков, просунул правую руку
с револьвером под одеяла и левой плотно обернул ее несколькими слоями
толстой ткани. Потом он нажал курок и одновременно с этим закашлялся.
Заглушенный выстрел за звуками кашля не мог быть услышан даже
непосредственно за стеной палатки. Верпер был доволен. Злорадная улыбка
появилась на его губах, когда он вытащил револьвер из-под одеяла и осторожно
всунул его в правую руку мертвеца, поместив три пальца вокруг рукоятки, а
указательный прижав к курку. Потом он привел в порядок разбросанные
покрывала и вышел из палатки тем же путем, как и вошел, спустив за собой
шелковую полу и прикрепив ее, как она была раньше.
Подойдя к палатке пленницы, он и тут спустил заднюю полу, чтобы не было
видно, что кто-то входил и выходил отсюда. Затем он вернулся к себе,
прикрепил к колку полотно палатки и кинулся на постель.
На следующее утро он был разбужен криком раба Мохамет-Бея.
-- Скорее, скорее! -- Мохамет-Бей лежит мертвый в своей палатке, он сам
убил себя.
Верпер вскочил с постели, на лице его выражался испуг. Но при последних
словах чернокожего он облегченно вздохнул, и испуг на лице его сменился
улыбкой.
-- Я иду! -- крикнул он и, натянув сапоги, вышел из палатки.
Взволнованные арабы и негры со всех концов лагеря бежали к шелковой
палатке Мохамет-Бея. Когда Верпер вошел в нее, толпа арабов стояла вокруг
трупа своего начальника.
Протолкавшись через толпу, Верпер подошел к трупу. С минуту он молча
вглядывался в мертвеца, потом повернулся к арабам.
-- Кто сделал это? -- крикнул он. В голосе его слышались угроза и
обвинение. -- Кто убил Мохамет-Бея?
И в ответ раздался целый хор возмущенных голосов.
-- Мохамет-Бей не был убит, -- кричали они. -- Он сам убил себя. Аллах
и вот это -- наши свидетели! И они указали на револьвер в руке мертвеца.
Вначале Верпер симулировал недоверие, но потом дал себя все-таки уговорить,
что Мохамет-Бей покончил самоубийством, раскаиваясь в убийстве горячо
любимой женщины.
Верпер собственноручно обернул покрывала вокруг трупа, стараясь
спрятать места, обгоревшие во время выстрела. Шесть чернокожих вынесли труп
на поляну и опустили его в неглубокую могилу, выкопанную перед лагерем.
Когда комья земли стали падать вниз на одеяла, обернутые вокруг тела
Мохамет-Бея, еще один вздох облегчения вырвался из груди Верпера: его план
удался лучше, чем он предполагал.
Со смертью Ахмет-Зека и Мохамет-Бея разбойники остались без
предводителя и после короткого совещания решили вернуться на север к своим
племенам.
Узнав, в каком направлении они поедут, Верпер заявил, что он поедет на
восток к морю. Разбойники не знали ничего о сумочке Верпера, и так как они в
нем сейчас совершенно не нуждались, они ничего не имели против того, чтобы
он шел своей дорогой.
Наблюдая за отъездом арабов, Верпер остановил свою лошадь посреди
поляны. Он благодарил бога, что наконец ускользнул из их цепких лап.
Когда топот их коней замер в отдалении, Верпер повернул свою лошадь
направо и поехал к тому месту, где он накануне оставил леди Грейсток.
Подъехав к дереву, он остановился и радостным голосом крикнул наверх:
-- С добрым утром!
Но ответа не последовало. Верпер тщетно вглядывался в густую листву. Он
слез с лошади и взобрался на дерево, откуда ему были видны все верхние
ветви. Дерево было пусто -- Джэн Клейтон исчезла.
XXII
СОЗНАНИЕ ВОЗВРАЩАЕТСЯ К ТАРЗАНУ
Когда Тарзан перебирал камешки, брошенные Ахмет-Зеком, его мысли
нечаянно вернулись к груде желтых слитков, из-за которых так ожесточенно
бились арабы и абиссинцы.
Что было общего между этой грудой грязного металла и красивыми
сверкающими камешками, которые раньше наполняли его сумку? Что такое был
