Затем я быстро переоделся в его форму и пошел по его маршруту. Пошел так
же, как он, опустив голову. Дойдя до конца, я подождал другого часового,
который, дойдя до конца, повернул и я тут же опустил приклад винтовки на
его голову. Он умер еще быстрее, чем первый.
Я взял его винтовку и амуницию и опустил вниз, в ожидающие руки
заключенных. После этого я пошел вдоль забора, убивая часовых одного за
другим. Их было пятеро. Так что пять добровольцев-заключенных переоделись в
форму солдат и вооружились. Все было сделано тихо и незаметно. Следующим
этапом было дежурное помещение. Здесь тоже все было просто. Пятеро спящих
солдат умерли, так и не поняв, в чем дело.
И мы двинулись к казармам. Наше нападение было внезапным, так что мы
не встретили сопротивления. Нас было пять тысяч против сорока солдат. Мы
обрушились на них как дикие звери, мы стреляли их, кололи штыками, душили и
рвали на куски голыми руками. Все было кончено. Никто не убежал. Теперь все
поверили в успех восстания, сердца заключенных наполнились мужеством.
Те, кто переоделся в форму Каш Гвард, сбросили ее. Мы не хотели ходить
в одежде ненавистных угнетателей. Не теряя времени мы оседлали пятьдесят
лошадей и на каждую лошадь село по два вооруженных человека. Сто всадников
- и остальные пешком - двинулись на Чикаго. На Чикаго! - таков был наш
лозунг.
Мы двигались осторожно, хотя мне потребовалось много труда, чтобы
утихомирить их, так опьянил их первый успех. Ехали мы медленно, так как я
хотел, чтобы к Чикаго подошло как можно больше людей, и мне не хотелось
загонять лошадей. Все же они несли непомерный груз.
Некоторые отсеивались по пути. Одни от слабости физической, другие от
страха. Чем ближе мы подходили к Чикаго, тем больше таяло мужество в людях.
Одна мысль о Калькарах и Каш Гвард приводила их в дрожь. Я не знаю, могу ли
я осуждать их, ведь когда человека ломали в течение нескольких поколений,
только чудо может вернуть ему человеческое достоинство.
Когда мы подошли к разрушенной церкви, где я оставил мать и Хуану, со
мной было всего две тысячи человек. Остальные разбежались по пути.
Отец и я не могли дождаться момента, когда мы увидим своих любимых, и
поэтому мы ехали впереди всех. Но вот мы у цели. Перед нами были три
мертвых овцы и женщина с ножом в груди - моя мать! Она была еще в сознании
и при виде нас глаза ее засветились счастьем. Я смотрел вокруг, боясь
увидеть Хуану, и боясь не увидеть ее.
Мать едва могла говорить и отец взял ее голову в свои руки,
опустившись перед ней на колени. Слабым, прерывающимся голосом она
рассказала обо всем, что произошло. Они жили спокойно, пока их не обнаружил
большой отряд Каш Гвард во главе с самим Ортисом. Они схватили женщин, но у
матери был нож, спрятанный в одежде, и она ударила себя, чтобы избежать той
судьбы, что ожидала ее. У Хуаны ножа не было и Ортис увез ее с собой.
Я видел, как мать умерла у отца на руках. Я помог отцу похоронить ее и
рассказал обо всем подоспевшим людям, чтобы они знали, на что способны эти
звери. Но они и так хорошо знали, они сами достаточно страдали.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ.
ПАЛАЧ.
И мы двинулись дальше. Сердца мое и моего отца были наполнены горечью
и ненавистью. мы шли к рынку, но по пути зашли в дом Джима. Он пошел с
нами. Молли заплакала, когда услышала о том, что произошло с матерью и
Хуаной. Но она справилась с собой и благословила нас на битву. Слезы и
гордость были в ее глазах.
- Пусть Святые помогут вам!
Джим попрощался с ней и сказал:
- Пусть нож всегда будет при тебе, девочка.
Еще раз мы остановились у нашего дома. Там отец выкопал винтовку
солдата, которого он убил прошлой зимой, и дал ее Джиму.
Мы шли вперед и наши силы таяли. Ужас перед Каш Гвард был слишком
силен в людях. Они впитали его с молоком матерей. Я не хочу сказать, что
они были трусами, но сейчас они поступали, как трусы. Они настолько
привыкли бояться Каш Гвард, что не могли преодолеть свой страх сейчас. Ужас
перед Калькарами стал для них столь естественным, как отвращение к змеям
или крысам.
День был базарным и народ толпился на рынке. Я разделил своих людей на
два отряда, по пятьсот человек в каждом, чтобы мы могли окружить рынок.
Среди нас почти не было местных, поэтому я приказал не убивать никого из
гражданского населения.
Вскоре люди на рынке увидели нас и не могли прийти в себя от
изумления. Никогда в жизни они не видели простых людей вооруженными, а
некоторые из нас даже были на лошадях. Перед домом Гофмейера стояла
небольшая кучка солдат. Они увидели наш отряд, тогда как второй отряд
приближался с другой стороны. Солдаты вскочили на лошадей и поехали к нам.
Я выхватил Знамя и подняв его высоко над головой, погнал вперед Красную
Молнию, крича:
- Смерть Каш Гвард! Смерть Калькарам!
И тут Каш Гвард поняли, что перед ними находится вооруженный отряд и
они пожелтели от страха. Они повернули коней, чтобы бежать, но увидели с
другой стороны второй отряд. Народ на рынке пришел в себя. Радостное
возбуждение охватило людей. Они кричали, смеялись, плакали...
- Смерть Каш Гваpд! Смерть Калькарам! Знамя! Люди пробивались ко мне,
ловили кусочек ткани, прижимали его к губам. Слезы текли по их щекам. -
Знамя! Знамя! Знамя наших отцов!
И перестрелка не успела кончиться. Один из Каш Гвард проехал ко мне с
куском белой ткани в руку. Я сразу узнал его. Это был тот самый юноша, что
приезжал к моей матери сообщить о судьбе отца. Тот самый, что выражал
недовольство действиями своих начальников.
- Не убивай нас, - сказал он. - Мы присоединимся к вам. И многие из
Каш Гвард последуют нашему примеру.
Так что на рынке к нам присоединилось десять солдат. Из одного дома
выбежала женщина, неся голову человека на короткой палке. Она выкрикивала
слова ненависти к Калькарам. Это было общее для нас чувство. Ненависть -
вот что объединяло нас всех в одно. Когда она подошла ближе, я увидел, что
это жена Птава, а на палке она держит голову Птава. Это было начало,
маленькая искра, от которой вспыхнул пожар. С криками, хохотом, как
безумные, люди бросились к домам Калькаров и началась резня.
Радостные крики победителей смешались с визгом их жертв. Наступил
праздник мести. Не один раз я слышал имя Сэмюэля Мозеса. Люди мстили за
него и за многих друзей и родных.
Деннис Корриган, который освободился с каторги, был с нами. Бетти
Уорт, его жена, нашла его здесь с руками, красными от крови врагов по самые
локти. Она уже не предполагала увидеть его живым когда-нибудь, и сейчас,
когда услышала историю его освобождения, она пробилась ко мне и чуть не
стянула меня с лошади, желая обнять и расцеловать. Так велика была ее
радость.
Люди, увидев ее радость и услышав ее крики, тоже окружили меня. Они
кричали, обезумев от счастья. Я пытался их успокоить, так как понимал, что
это далеко не конец, что главные испытания впереди. В конце концов мне
удалось обеспечить относительную тишину. Тогда я сказал им, что пока для
радости нет особых причин, что мы выиграли только маленькую битву, и что
нам нужно трезво обдумать план наших дальнейших действий, если мы хотим
победить.
- Помните, - говорил я, - в городе есть еще тысяча вооруженных воинов,
которых нам нужно победить. А затем Двадцать Четыре пошлют на нас еще
больше. Они не захотят отдавать нам эту территорию, и если мы хотим
победить окончательно, нам нужно отобрать всю страну, от океана до
Вашингтона. А это потребует не один месяц. И даже не год.
Они успокоились, и мы стали готовиться к нападению на казармы. Атака
должна быть неожиданной - в этом основа нашего успеха.
К этому времени отец нашел Сура и убил его.
- Я же предупреждал тебя, - говорил мой отец, всаживая штык в
сборщика, - что когда-нибудь я сыграю с тобой шутку. Этот день настал.
Затем кто-то приволок спрятавшегося Гофмейера и люди буквально
разорвали его на куски. Снова началась кутерьма. Раздались крики:
- На казармы! Смерть Каш Гвард!
И вся толпа двинулась вперед, к казармам. Наше войско увеличилось по
пути, так как к нам выходили из домов женщины и дети. Уже много кольев с
головами Калькаров было в руках людей. И во главе этой безумной толпы ехал
со Знаменем в руках я.
Я пытался навести порядок. Но это было невозможно. Люди обезумели от
убийств. Они хохотали, кричали, требовали еще крови. Особенно сходили с ума
женщины. Они жаждали убивать. Может быть такова их натура, а может от того,
что они больше всех страдали в этом мире: женщинами руководила жена Птава.
Я видел женщин, которые одной рукой несли младенца, сосущего грудь, а в
другой руке держали отрубленную голову Калькара или шпиона. Я не знаю,
можно ли осуждать этих несчастных за такую жестокость.
Мы перешли реку по новому мосту и тут из засады на нас напали Каш
Гвард. Они были плохими солдатами, но хорошо вооружены. Мы же были плохими
солдатами и плохо вооружены. Мы были всего лишь толпой, яростной
обезумевшей толпой.
Мужчины, женщины, дети падали на землю, обливаясь кровью, многие
побежали назад. Но были и те, кто рвался вперед, кто сошелся с Каш Гвард
лицом к лицу и вступил в битву. Я был среди них. Прежде всего я сорвал
знамя с шеста и спрятал его на себе, а затем ринулся в бой.
О, Бог наших отцов! Что это была за битва! Если бы я знал, что погибну
в следующую минуту, я не пожалел бы об этом - так была велика моя радость.
Я крушил врагов направо и налево, я ломал им кости, разбивал черепа...
всех, кого я мог достать своей винтовкой, как дубинкой, погибали. В конце
концов моя винтовка превратилась в изогнутую окровавленную металлическую
трубу.
Так я и горстка людей со мной пробились через ряды Каш Гвард. Мы
въехали на груду старых обломков, чтобы взглянуть, что же происходит внизу.
Комок подкатил у меня к горлу. Все было кончено. Внизу уже была не битва, а
резня. Моя несчастная толпа разбегалась в беспорядке, а солдаты
хладнокровно расстреливали бегущих.
Двадцать пять всадников окружали меня. Это было все, что осталось от
моей армии. По меньшей мере две тысячи солдат отделяли нас от реки, где
гибли люди. Даже если мы сможем пробиться обратно им на помощь, мы никого
не сможем спасти, но погибнем сами. Мы уже решили погибнуть, но хотели
принести Калькарам как можно больше вреда прежде, чем мы отдадим свои
жизни.
У меня перед глазами стояла жуткая картина: Хуана в руках Ортиса. Я
сказал своим товарищам, что поеду в штаб-квартиру Ортиса, чтобы найти свою
жену. Они решили поехать со мной, так как это был хороший шанс напасть на
штаб-квартиру. Ведь мои солдаты были здесь. Мы потеряли все надежды. Наши
мечты растаяли как дым. Каш Гвард не перешли на нашу сторону, как мы
надеялись. Может они и перешли если бы у нас были шансы на успех. Но против
регулярной хорошо вооруженной армии у толпы никаких шансов не могло быть.
Я слишком поздно понял, что мы не сделали все необходимое. Мы
позволили кому-то ускользнуть и предупредить войска. Так что в ловушку
попали не они, а мы. Наше главное оружие - внезапность, обратилось против
нас. Да иначе и не могло быть.
Я посмотрел на тех, кто ехал рядом со мной. Джим был здесь. Но отца не
было. Видимо он погиб в той битве у моста. Оррин Колб, кузнец и священник,
тоже ехал рядом, весь забрызганный кровью, чужой и своей. И Денниса
Корриган.
Мы въехали прямо во двор штаб-квартиры, так как были уверены, что
здесь почти не осталось солдат. Тех, немногих, что были здесь, мы перебили
