Эрик замер.
С шипением, дракон вздохнул, слепо посмотрел по сторонам и пополз
дальше ... чуть быстрее ... еще быстрее ... еще быстрее ... Ноги чудовища
ритмически ударяли в истоптанную землю: так-так-так ... так-так-так ...
так-так-так ... быстрее и тише ... быстрее и тише ... еще быстрее и еще
тише. "Пошли!" -- сказал до жути обыкновенный голос, когда эхо драконьего
топота затихло вдали, и дернул Эрика за руку. Спотыкаясь, тот стал боком
передвигаться по карнизу вправо. Постепенно становилось светлее. Непривычно
свободная левая ладонь неуклюже хваталась за стену. Наконец он оказался в
гулком объемном пространстве, залитом ярким светом и ограниченном снизу
плоской гладкой поверхностью. "Ну все, теперь разбирайся сам!... -- фыркнул
в ухо до жути обыкновенный голос, -- Я пошел!" Не находя более опоры,
правая ладонь Эрика беспомощно заметалась в воздухе. Окружавший его яркий
свет вдруг стал еще ярче ... еще ярче ... несперпимо ярким!... и вдруг,
перейдя в свою противоположность, стал темнотой.
Очнулся Эрик с ощущением изменившегося пространства и прошедшего
времени. Так-так-так ... так-так-так ... -- стучали колеса поезда, --
так-так-так ... так-так-так ... "Вы сходите, молодой человек?" -- донеслось
откуда-то издалека. У-у-у ... у-у-у ... -- завывал обтекавший поезд воздух.
(Эрик стоял, погрузившись в смесь желтого света с темнотой, слушая
окружавшие его шумы, держась рукой за холодную железную стойку.) "Вы
сходите или нет? -- просочилось сквозь стук колес, -- Давайте, мы с вами
поменяемся местами ..." Независимо от своей воли, Эрик оказался вовлечен в
странно-стесненные медленные перемещения ... А-а, это он едет в вагоне
метро!... Кругом тряслось и корчилось многотелое многоголовое
сверхсущество, состоявшее из стиснутых до взаимного проникновения людей.
"Мне тоже сходить, товарищ. -- вмешался женский голос, -- Давайте, и я с
вами поменяюсь." Эрик отдрейфовал куда-то в сторону и прислонился лбом к
вечной, как коммунизм, надписи "Не прислоняться, двери открываются
автоматически" ... прохладное стекло приятно холодило кожу. Позади окна
медленно плыли бронзовые буквы: К... р... а... с... н... о... пресненская.
Поезд заскрипел тормозами и встал. Двери вагонов зашипели и отворились.
Куда Эрик едет?... Почему после того, как он заснул на станции Площадь
Свердлова, в цепочке его воспоминаний зияет черный гулкий провал? Кто его
разбудил утром?...
Он зажмурился и помассировал виски ... нет, память была пуста, как
заброшенный колодец. "Осторожно, двери закрываются. -- четко выговаривая
слова, сказала механическая женщина, -- Следующая станция -- Белорусская."
Эрик вдруг вспомнил темный широкий проход, пронизанный лучами фонарей ...
что это?... отголоски вчерашнего путешествия по канализации?... Он
почувствовал неясную тревогу -- в темном проходе произошло что-то важное.
"Господи! -- посетовал справа от Эрика солидный мужчина средних лет, --
Ведь десять часов уже, а все час пик!" "А я тебе говорю, что Куролесников
негодяй и подлец!..." -- убеждала тощая мужеподобная брюнетка слева от
Эрика свою подругу -- полную женственную блондинку. "Станция Белорусская,
-- вмешалась механическая женщина холодным до фригидности голосом, --
переход на Горьковско-Замоскворецкую линию." Тесемки ушанки Эрика
болтались, развязанные, под подбородком ... а ведь он, помнится, завязал их
мертвым узлом ... Почему в его памяти, как рыбья кость, застряло странное
слово "молоточник"?... Он сунул руку во внутренний карман -- пистолет,
глушитель и бумажник оказались на месте. Пол в широком темном проходе был
мраморным, как в метро ... может, это и было метро?... Почему его дубленка
стала такой грязной?...
"Осторожно, двери закрываются. -- объявила механическая женщина, --
Следующая станция -- Новослободская." Многотелое многоголовое сверхсущество
с нечеловеческой силой съежилось в отчаянном усилии вместиться в замкнутое
пространство поезда. Обрывки воспоминаний заметались в голове Эрика, как
раненые птицы. Слепые бельма выключенных телевизоров немигающе уставились
на него из-под потолка вагона. Эрик почувствовал, что его сознание меркнет,
но не испугался -- ибо знал, что его тело развило способность к
самостоятельному существованию.
Он вернулся в свое тело, когда то шло куда-то по улице. Мела метель --
настолько густая, что было почти темно. Тело дошагало до угла, повернуло
налево, пересекло улицу и вошло в какой-то двор -- четко и целеустремленно,
будто имея перед собой ясно поставленную задачу. Что оно собирается делать?
Осторожно оглядываясь, тело выбралось через какую-то калитку в узкий
переулок и оказалось перед высоченным бетонным забором с колючей проволокой
наверху. "Что это?... -- удивился Эрик, -- Похоже на тюрьму." Из
расположенного рядом подъезда выползла крошечная оборванная старушонка и,
сгибаясь под ударами вьюги и бременем лет, поковыляла по тротуару. Из-под
ворот заброшенного гаража выскочила мутантная кошка-летяга, повела шальными
желтыми очами, взлетела по забору, перемахнула через колючую проволоку и
исчезла на той стороне. Эрик проследил взглядом ее траекторию и остолбенел
-- заполняя весь горизонт, за забором высилась башня Лефортовской тюрьмы.
Зачем его сюда принесло?!... Он перехватил бразды правления своим телом,
резко повернулся и пошел в обратном направлении.
Когда тело и сознание Эрика соединились в следующий раз, он выходил из
метро на станции Арбатская. Он прошел мимо кинотеатра "Художественный",
пересек Бульварное Кольцо и углубился в лабиринт арбатских переулков.
Некоторое время он блуждал без цели и направления ... и, наконец, обнаружил
себя в центре какого-то двора, созерцающим странный -- круглый, как
колонна, -- дом. Эрик дернул входную дверь -- та распахнулась. Преодолевая
непонятно откуда взявшийся неимоверно сильный ветер, Эрик поднялся по
винтовой лестнице на крышу -- круглую площадку радиусом метров десять. Там
стоял одетый в черную каракулевую шубу старик. "Хотите, я почитаю вам
стихи?" -- спросил старик, потирая изборожденный морщинами лоб. Тут-то Эрик
и понял, что старик является галлюцинацией -- скорее всего, безвредной ...
так что можно расслабиться и отдаться поэзии! (И словно в доказательство
его умозаключения тучи на небе превратились в гроздья голубой ваты, а
падавший из них снег -- в лепестки роз.) "С удовольствием!" -- ответил Эрик
и отошел в сторонку, чтобы не мешать.
Прочитанное стариком стихотворение
Вечер. Пустынные коридоры. Одиночество.
Близкие и родные рассеяны по земному шару.
Сорок прожитых лет висят за плечом бесполезным сроком.
Глухая боль в сердце и непривычное отсутствие мыслей.
Боль в сердце --
из-за нанесенных мне и нанесенных мною ран и разочарований.
Отсутствие мыслей --
неиспытанное доселе чувство --
льется на разлинованную бумагу.
За окном комнаты -- смех ... Господи, почему я здесь никому не нужен?
Господи, почему туда, где я нужен, я никак не могу добраться?
Господи, почему тех, кто мне нужен, никогда не бывает рядом?
Когда-нибудь, в один из таких вечеров, я закончу все разом.
Что я несу ... у меня не поднимется рука сделать такую глупость!
У меня слишком много аппетита и интереса к жизни!
(А изнутри кто-то неприятным голосом возражает:
"Аппетит и интерес к жизни?... Побойся Бога!
Раньше -- может быть, но только не сегодня.
Сейчас ты ощущаешь лишь тоску и щемящую боль в сердце.")
Ну и что?... Я знаю точно -- боль и тоска отступят!
Они скоро снимут свои ледяные ладони с моего тела.
(А изнутри кто-то неприятным голосом возражает:
"Так-то так, но ведь с каждым годом боль становится все
острее!
А приступы тоски одолевают тебя все чаще и длятся все
дольше!
И когда-нибудь, в один из таких вечеров ...")
Ерунда! Отнять собственную жизнь у меня просто не хватит духа ...
Как бы ни было больно, полное забвение еще страшнее!
("Подожди, скоро боль пересилит трусость ... такое уже
случалось.
Не ты будешь первым и не ты -- последним!")
Господи, надо же так расклеиться (говорю я себе), даже слеза прошибла
...
Да полно себя жалеть -- завтра будет новое утро!
Завтра появятся новые люди и новые впечатления.
Завтра придет письмо от кого-нибудь, кто меня любит.
Я закрываю глаза и расслабляю мысли,
а потом повторяю про себя раз за разом --
новые люди и новые впечатления, ощущение чего-то
достигнутого.
И главная цель в жизни: защитить тех, кого любишь, от враждебного
мира.
(А изнутри кто-то неприятным голосом возражает:
"Мир сильней тебя -- защитить никого не удастся.
И когда-нибудь, в один из таких вечеров ...")
Старик закончил стихотворение и поклонился. "У меня есть вопрос. --
шагнул вперед Эрик, -- Когда написано это стихотворение и от чьего лица?"
Тучи на небе вернулись к своему естественному состоянию, а лепестки роз
опять стали снежинками. "На прошлой неделе. -- лаконично отвечал старик, --
От моего." "Я не хочу показаться невежливым, -- удивился Эрик, -- но 'Сорок
лет', упомянутые в стихотворении, никак не могут быть вашим возрастом."
Несколько долгих секунд царило неловкое молчание, потом старик разлепил
свои тусклые и морщинистые, но невидимые под респиратором, губы: "Н-да ...
-- он, очевидно, был смущен из-за вскрывшегося обмана, -- В таком случае,
молодой человек, стихотворение написано от вашего лица!" "Этого тоже не
может быть. -- не согласился Эрик, -- Во-первых, мне не сорок, а только
тридцать, лет. Во-вторых, у меня нет родных. И в-третьих, все мои близкие
живут в Москве -- а вовсе не 'рассеяны по земному шару'! -- он помолчал, а
потом добавил, -- Кстати, их всего трое ... так что слово 'рассеяны' в
любом случае является преувеличением ..."
"На вас не угодишь, молодой человек ... -- несколько раздраженно
заметил старик, -- Может, вы просто не любите и не понимаете поэзии?" Эрик
заколебался ... его придирчивость действительно могла быть обусловлена
неприятием всего жанра, а вовсе не низким качеством данного его образца.
"Если вы предпочитаете прозу, -- продолжал старик, -- я могу прочитать вам
рассказ или сказку ... -- он на мгновение закатил глаза, видимо, выбирая
подходящее прозаическое произведение, -- ... скажем, легенду о бездетной
чете колибри ... хотите?" "Э-э ... -- промямлил Эрик, не желая оскорбить
пожилого человека, -- ... я, вообще-то ..." "Это очень красивая, очень
старинная и очень редкая легенда! -- торопливо заговорил старик, --
Давым-давно на берегу безграничного океана жила молодая чета колибри. Они
очень любили друг друга и были счастливы во всех отношениях, за исключением
одного: у них никак не заводились птенцы. Как-то раз, в одно прекрасное
росистое утро самка колибри нашла на песчаном берегу океана крупную
жемчужину и отнесла ее в гнездо. Она хотела, чтоб ее возлюбленный
полюбовался находкой, но тот улетел собирать нектар цветов. Сидя на краю
гнезда, самка созерцала блестевшую в лучах утреннего солнца жемчужину ... С
окена дул легкий бриз, воздух был напоен ароматами тропических растений.
Вокруг шелестели пальмы, светло-голубое тропическое небо покрывало мир
ласковым шатром. 'Смотри, дорогой, -- шутливо прощебетала самка, когда ее
возлюбленный вернулся в гнездо, -- Я наконец снесла яйцо!'; 'О как я рад,
как безмерно счастлив!' -- воскликнул самец ..."
"Погодите! -- вскричал Эрик, -- Я, кажется, слышал эту легенду раньше
... -- он на мгновение задумался, -- Точно слышал! Я знаю, что случится
потом: когда обман самки вскроется, самец в ярости покинет ее и поклянется
страшной клятвой, что никогда не вернется назад. Через три дня несчастная
