Православной: богословие на западе приняло характер рассудочной
отвлеченности, - в православном мире оно сохранило внутреннию цельность
духа; там раздвоение сил разума - здесь стремление к их живой совокупности;
там движение ума к истине посредством логического сцепления понятий - здесь
стремление к ней посредством внутреннего возвышения самосознания к
сердечной цельности и средоточия разума; там искание наружного, мертвого
единства - здесь стремление к внутренне живому; там Церковь смешалась с
государством, соединив духовную власть с светской и сливая церковное и
мирское значение, в одно устройство смешанного характера, - в России она
оставалась не смешанною с мирскими целями и устройством; там схоластические
и юридические университеты, - в древней России молитвенные монастыри,
сосредоточившие в себе высшее знание; там рассудочное и школьное изучение
всех высших истин, - здесь стремление к их живому и цельному познанию; там
взаимное прорастание образованности языческой и христианской, - здесь
постоянное стремление к очищению истины; там государственность из наличия
завоевания, - здесь из естественного развития народного быта, проникнутого
единством основного убеждения; там враждебная разграниченность сословий, -
в древней России их естественная совокупность, при естественной
разновидности; там искусственная связь рыцарских замков с их
принадлежностями составляет отдельные государства, - здесь совокупное
согласие земли выражает неразделимое единство; там поземельная
собственность - первое основание гражданских отношений, - здесь
собственность только случайное выражение отношений личных; там законности
формально-логическая, - здесь - выходящая из быта; там наклонность права к
справедливости внешней, - здесь предпочтение внутренней..."
"Там законы исходят искусственно из господствующего убеждения, -
здесь они рождались естественно из быта; там улучшение всегда совершалось
насильственными переменами, - здесь стройным естественным возрастанием; там
волнение духа партий, - здесь твердость быта; там шаткость личной
самозаконности, - здесь крепость семейных и общественных связей; там
щеголеватость роскоши и искусственность жизни, - здесь простота жизненных
потребностей и бодрость нравственного мужества; там изнеженность
мечтательности, - здесь здоровая цельность разумных сил; там внутренняя
тревожность духа, при рассудочной уверенности в своем нравственном
совершенстве, - у русского - глубокая тишина и спокойствие внутреннего
самосознания, при постоянной недоверчивости к себе и при неограниченной
требовательности нравственного совершения; одним словом, там раздвоение
духа, разделение мыслей, раздвоение наук, раздвоение государства,
раздвоение сословий, раздвоение общества, раздвоение семейных прав и
обязанностей; раздвоение и сердечного состояния, раздвоение всей
совокупности и всех отдельных видов бытия человеческого, общественного и
частного, - в России, напротив того, преимущественное стремление к
цельности бытия внутреннего и внешнего, общественного и частного,
умозрительного и житейского, искусственного и частного. Потому, если
справедливо сказанное нами прежде, то раздвоение и цельность, рассудочность
и разумность будут последним выражением западно-европейской и
древне-русской образованности".
IV
"Борьба между жизнью и иноземной образованностью, - пишет А. Хомяков
в статье "Мнение русских об иностранцах" (Московский Сборник. 1846 г.), -
началась с самого того времени, в которое встретились в России эти два
противоположных начала. Она была скрытою причиною и скрытым содержанием
многих явлений нашего исторического и бытового движения и нашей литературы;
везде она выражалась в двух противоположных стремлениях: к самобытности с
одной стороны, к подражательности с другой. Вообще можно заметить, что все
лучшие и сильнейшие умы, все те, которые ощущали в себе живые источники
мысли и чувства, принадлежали к первому стремлению; вся бездарность и
бессилие - ко второму".
"...Это не система, а факт исторический. Правда многие, даже
даровитые, даже великие деятели нашей умственной жизни, были, слабостью
мысли, соблазном жизни общественной и особенно, так называемого, высшего
просвещения, увлечены в худшее стремление; но все от него отставали,
обращаясь к высшему, к более плодотворному началу. Таково было развитие
Карамзина и Пушкина".
Таково же было развитие и многих других выдающихся деятелей русской
культуры; в том числе самих славянофилов. И они, как и Пушкин и Карамзин, в
юности прошли через увлечение европейской философией, атеизмом и т.д.
Анализируя неудачи европейского просвещения в России А. Хомяков
пишет: "Прежнее стремление нашей образованности, кончило свой срок. Оно
было заблуждением невольным, может быть, неизбежным, наших школьных годов.
Я не говорю, чтобы не только все, но дальше большинство получило уже новые
убеждения и сознало бы внутреннюю духовную жизнь русского народа - как
единственное и плодотворное начало для будущего просвещения; но можно
утвердительно сказать, что из даровитых и просвещенных людей не осталось ни
одного, кто бы не сомневался в разумности наших прежних путей". "Ибо, -
указывал А. Хомяков, - закон развития умственного - в вере народной, то
есть в высшей норме его духовных понятий". ("Мнение русских об
иностранцах").
В "Разговоре в Подмосковной" (1856 г.) А. Хомякова, один из героев
Тульнев, говорит:
"Подите-ка скажите французу или англичанину, или немцу, что он
должен принадлежать своему народу: уговаривайте его на это, и вы увидите,
что он потихоньку будет протягивать руку к вашему пульсу с безмолвным
вопросом: "в своем ли уме этот барин?"
Он в этом отношении здоров и не понимает вас, а мы признаем
законность толков об этом вопросе. Почему? Потому что больны".
"Людей безнародных, - говорит Тульнев, - хотелось бы нам
предостеречь от гибельного подражания. Несколько поколений блуждали в
пустыне: зачем другим также бесплодно томиться".
"Все настоящее имеет свои корни в старине, - утверждал А. Хомяков. -
Из-под вольного неба, от жизни в Божьем мире, среди волнений братьев-людей
книжники гордо ушли в душное одиночество своих библиотек, окружая себя
видениями собственного самолюбия и заграждая доступ великим урокам
существенности правды". "Самый ход истории обличил ложь Западного мира, ибо
логика истории произносит свой приговор не над формами, а над духовной
жизнью Запада".
"Не жалеть о лучшем прошлом, не скорбеть о некогда бывшей вере
должны мы, как Западный человек; но, помня с отрадою о живой вере наших
предков, надеяться, что она озарит и проникнет еще полнее наших потомков;
помня о прекрасных плодах просвещения нашего в древней Руси ожидать и
надеяться, что с помощью Божией та цельность, которая выражалась только в
отдельных проявлениях, беспрестанно исчезавших в смуте и мятеже
многострадальной истории, выразится во всей своей многосторонней
полноте..."
"Русская земля предлагает своим чадам, чтобы пребывать в истине,
средство простое и легкое неиспорченному сердцу: полюбить ее, ее прошлую
жизнь и ее истинную сущность" (А. Хомяков, том I, 258).
V
Славянофилы так же как и Гоголь придерживались взгляда об
отрицательности революций для общественного развития. Алексей Хомяков
утверждал почти то же самое, что и Пушкин: "Только медленно и едва заметно
творящееся полезно и жизненно: все быстрое ведет к болезни".
Декабристы не являются для славянофилов национальными героями.
Славянофилы не верили в революцию, как самый быстрый и верный способ
улучшения жизни. Хомяков осуждал декабристов за их намерение поднять
вооруженное восстание и считал, что введение европейской формы правления,
ничего кроме вреда не принесет. Аксаков писал: "на Западе революционный
нигилизм явление не случайное, мимопроходящее... его корни в самой истории,
в самой цивилизации Запада... он есть плод от древа культуры, взращенного
Западом". "Проповедники, вожди, вдохновители, даже большая часть
практических деятелей анархии и революционного социализма - если не самый
цвет европейского просвещения, то все люди обширных знаний... они бесспорно
передовые мыслители Западной Европы..."
"Главным двигателем всего этого является идея - и идея вдобавок
несомненно возвышенная. Да это идея - свободы, гуманности, справедливости,
равномерного распределения всех материальных благ и вообще равенства". "Как
же могло случиться, что высокая и нравственная идея творит дела чудовищно
безнравственные, - что... все, чем гордится XIX век, послужило и служит
истреблению, разрушению, торжеству грубой силы и одичания? В самом деле,
что же такое все эти современные анархисты и революционеры? Это новая
порода диких - во всеоружии науки и культуры, это мошенники - во имя
честности и правды, это звери ради гуманности, это разбойники прогресса,
это демоны проповедующие о рае... Какое зрелище представляет нам
современность? Свобода обращается в тиранию, равенство в попрание святейших
прав человеческой личности, справедливость в злую неправду, знание - в
невежество, ум - в глупость..."
"Во всех речах ораторов прошлого революционного эпоса и во всех
новейших революционных, социалистических и иных разглагольствованиях, как
бы страстны они ни были, не слыхать ни души, ни сердца - ни одной ноты
любви: они продукт головной, сухой, отвлеченной рассудочности. Это...
органический недостаток, присущий, во-первых, самим учениям, полагающим в
основу... глубокое насилие . Во-вторых, он органически присущ и самой
культуре, самому просвещению Запада, по крайней мере в его настоящем
фазисе. Ибо в основании, в глубине современных учений Запада, не только
революционных, но и философских вообще его "последнего слова" ЛЕЖИТ
ОТВЕРЖЕНИЕ БОГА, следовательно отвержение всего, что святит человека и с
ним всю природу... обездушение человека и порабощение его плоти, поклонение
обездушенной материи, обезбоженному, обездушенному человеку, как Богу".
Аксаков давал следующую оценку приверженцам социализма вроде В.
Белинского, надеявшимся создать на земле рай земной с помощью насилия: "не
в науке, конечно, зло и не в цивилизации, а в той их вере в себя, которая
отметает веру в Бога и в Божественный нравственный закон... ибо...
цивилизация и знание сами по себе не застраховывают человечество от
одичания и зверства". Беда в том, что "духовно зависимого, служебного
отношения цивилизации к высшему, нравственному, религиозному христианскому
идеалу не хотят признавать теперь многие, едва ли не большинство "передовых
мыслителей". А "цивилизация без христианского религиозного просвещения, а
тем более отрицая таковое - неспособна сама по себе создать для
человечества высший, лучший, нравственный строй бытия, а логически
венчается анархизмом и динамитом". Основная мысль Аксакова такова:
"цивилизация, сама по себе, вне нравственного идеала, не ею порожденного и
от нее независимого, бессильна дать общественному бытию ту основу, без
которой немыслимо самое ее существование".
А. Ю. Самарин в сборнике "Революционный консерватизм" дает следующее
глубокое определение революции, исходит ли она сверху, как революция Петра
I, или снизу, "из подземелий": "По моим понятиям, революция есть не что
иное, как рационализм в действии, иначе: формально правильный силлогизм,
служит всегда АБСОЛЮТНАЯ ДОГМА, выведенная априорным путем из общих начал,
или полученная обратным путем - обобщением исторических явлений известного
рода. Вторая посылка заключает в себе подведение под эту догму данной.
действительности и приговор над последнею, изрекаемый исключительно с точки
зрения первой - действительность не сходится с догмой и осуждается на
смерть.
Заключение облекается в форму повеления, высочайшего или нижайшего,
исходящего из бель-этажных. покоев или из подземелий общества и, в случае
