горница, с большой печью налево от двери. Печь была сложена из нетесаных
камней, когда-то слепленных глиной. Потолок избы почернел от копоти, а
нижняя часть стен до уровня окон была чистая, как будто вымытая. В те
времена такие избы были обычными на зимовках. Труб не ставили, и дым из
печки выходил наружу прямо через двери или окна. В стенах горницы, почти
под потолком, светились три небольших, грубо вырубленных окна.
Почерневшие доски, видимо ставни, валялись на полу. Вдоль стен виднелись
лавки - полати.
Шарапов потрогал рукой покосившуюся дверь.
- Много лет тут никто не жил. Древняя постройка-то.
- А руки на что? Поправим избу, любо-дорого будет, - уверенно
пробасил Федор.
- Гляди-ка, бревна какие крепкие, гнилых почти нигде не видать, -
откликнулся из другого угла избы Ваня.
- На то и север, море Студеное. Тут дерево тысячу лет лежать может и
не струхлявится, - пояснил Алексей.
Место зимовья промышленникам не понравилось, но изба была подходящая.
А самое главное - есть сени, они сохранят тепло во время зимних морозов.
Правда, сейчас по избе гулял ветер, засвистывая в щелях, но это не
беспокоило поморов, сызмальства привыкших владеть топором.
Вскоре около избы жарко запылал костер, закипел котелок, прихваченный
хозяйственным
Федором. Сытые, в просушенной одежде, мореходы расположились в
горнице на полатях. Уже начиная дремать, Химков окликнул сына:
- Ванюха, двери прикрой покрепче. Коли ошкуй в гости пожалует, пусть
постучится сначала... да пищаль приготовь.
Ваня нашел валявшиеся поблизости от избы куски дерева, жерди и
хитроумно укрепил дверь.
Уставшие промышленники погрузились в глубокий сон...
Вскоре после ухода Алексея напор льда на "Ростислав" еще усилился. То
там, то здесь дыбились новые и новые торосы, у кормы лед со скрипом
громоздился на борт, грозя обломать руль. Судно тяжело вздрагивало и
медленно ворочалось под ударами льда и ветра.
Спустившись в трюм, старый Клим обнаружил воду, выступавшую на
стлань. Вода сочилась, пробивалась через ослабевшие пазы корпуса.
Захлебываясь, заработала деревянная помпа, со стоном выкачивая из
трюма воду. Поморы не жалели рук, налегая на рычаг.
Но лед все крепче стискивал лодью. Отбиваясь от наседавшего со всех
сторон врага, мореходы с нетерпением и надеждой поглядывали на остров.
Вот на лодье увидали сигнал с берега. Дымный столб чуть левее двух
черных скал указывал, куда вести судно.
- Где лодья ни рыщет, а у якоря будет! - повеселел Колобов. - Верно,
ребята, пословка-то говорит?
Труден будет путь. Дождавшись полной воды прилива, потащат поморы
вперед лодейный якорь, закрепят его за крепкую льдину, потянут свой
корабль по узким разводьям, медленно ворочая воротом. Пешнями и топорами
будут расчищать дорогу.
Но не суждено лодье быть у якоря... Ночью ветер перешел в шторм и
круто изменил направление. Льдины яростно поползли на борт, ломая и
кроша дерево.
Обшивка корпуса стала расходиться, образовались широкие щели. Льды,
исковеркав и сорвав с петель руль, набивались под днище, подымая корму.
Тщетно пытались поморы баграми остановить наступление льда. Нос судна
быстро повалился вниз, на мгновение задержавшись коротким бревном
бушприта за торос. Но только на мгновение... Вместе с оторвавшимися
досками обшивки и частями креплений бушприт рухнул на лед. С грохотом,
ломая переборку, посыпались на нос камни из "балансного ящика", еще
больше приподнялась корма. Выворачивая и ломая палубу, упала передняя
мачта. Из разрушенной поварни валилось на лед имущество мореходов.
Покатились глиняные миски, разбилась на куски кирпичная печь. Повисли в
беспорядке изорванные и спутанные снасти. Вот грот-мачта пошатнулась и
нагнулась вперед, расползлись по швам раздавленные карбасы, раздался
приглушенный водой треск, и внутрь корпуса хлынул студеный поток...
Откачивать воду было уже бесполезно.
- Ребята! - крикнул Колобов. - Лодью не спасти. Выходи на лед!..
Забирай припасы!..
Мореходы бросились было к трюму, но, глянув на гнувшиеся и трещавшие
опруги, заколебались.
- Не хоронись от смерти, смерть труса ищет! - хлестнули по сознанию
слова Колобова. В накинутом на плечи полушубке, без шапки, он стоял на
вздыбленной корме, ухватившись рукой за ванты.
Через мгновение поморы были в трюме, хватали все, что еще не покрыла
вода, и сбрасывали на лед.
И вот, что можно было сделать, - сделано. Промышленники сошли на лед
и сняли шапки перед гибнущим судном.
Сгорбился и опустил голову Клим Зорькин. Мозолистые, не ослабевшие
еще за долгую жизнь руки его сейчас беспомощно повисли. Тяжело было у
него на сердце, жалко сморщилось лицо старика, слезинки запутались в
седой бороде.
"Эх, "Ростислав"!.. Вот ведь как лодью жалко. Кабыть не ее, тебя
самого льдом ломает!"
...судно тонуло. Поморы собирали разбросанное на льду снаряжение...
Исковерканное судно тонуло. Поморы собирали разбросанное на льду снаряжение, готовились идти на берег.
Но и здесь им не было удачи. Внезапно льды зашевелились: это опять
переменился ветер. Теперь он дул вдоль берега к югу, унося лед,
полузатопленное судно и заметавшихся людей в море.
Побежавших было к берегу мореходов остановило черное разводье...
Голос подкормчего потерялся в завывании ветра...
Никто больше не слыхал о десяти храбрых поморах и о судне,
принадлежавшем купцу Еремею Окладникову, что из Мезени.
Рано утром, выйдя на берег и взглянув на море, Алексей Химков долго
не мог понять, в чем дело. Он дернул себя за бороду, думая, что еще
спит.
Но нет, то была действительность. Лед, только вчера лежавший сплошным
покровом до самого горизонта, исчез. Вместе с ним исчезло и судно...
Вместо серо-белой взъерошенной поверхности льда большие волны ходили
по свинцовому морю. у берега местами белел припай1 да торчали
приткнувшиеся на мель стамухи 2. Море с рокотом разбивалось о ледяные
глыбы, о голый скалистый берег, уходивший в мутную, тоскливую даль.
Из-за гор ползли низкие тучи. Они задевали за острые вершины и,
оборванные, лохматые, закрывали небо. Лишь изредка косые лучи солнца
золотили на минуту стылую черноту каменных громад.
Резкий, порывистый ветер туманил слезою глаза. Он с силой бросал в
лицо мелкие камешки и шумливо гнал их по берегу, словно опавшие осенние
листья.
И шквалистый ветер, и пустынное море, и мрачное небо, и каменные
громады представлялись в этот момент кормщику как что-то единое,
враждебное. Мозг Химкова напряженно работал, ища выхода и не находя его.
"Одни... без припасов, без оружия..."
Но вот издалека, сквозь льды и туманы, через все Студеное море
глянули на него лица жены и детей, оставшихся дома... Губы их
шевелились, как будто говоря: "Не оплошай, Алеша, отец! Вернись,
кормилец. Погибнем мы одни. Сбереги себя".
Прошла минута, другая. Пелена сошла с глаз, - вспомнил, где он и что
с ним. Вспомнил Ваню, товарищей, еще спавших, ничего не зная.
- Нет, рано сдаваться. Хоть и страшон и силен ты, Грумант, а русский
человек сильнее. Выдюжим!
Алексей выпрямился и сжал кулаки. Он, простой мореход, принял вызов
судьбы и решил бороться до конца.
Обернувшись, он увидел показавшихся из-за скалы Федора, Степана и
Ваню.
Глава четвертая
ОДНИ НА ОСТРОВЕ
- Здорово ночевали! - весело приветствовал Химкова Степан, но тут же
осекся, по лицу кормщика почувствовав неладное.
Химков молча показал на море.
- Где же льды? Где "Ростислав"? - в голос воскликнули мореходы.
- Вынесло ветром со льдами... или, может быть... погиб, с трудом
ответил Алексеи.
_____________________________________
1 Примерзший к берегу лед.
2 Большие торосы на мели.
- И мы погибнем! - вскрикнул каким то не своим, отчаянным голосом
Веригин.
Замолчи, Федор! - строго оборвал его кормщик. - Что с тобой? Отец
твой не раз, помню, говаривал: "Лучше помереть в море, чем в бабьем
подоле". Будем ждать, авось вернется лодья.
- Да не то, Алексей, не боюсь я. Только тяжко мне, ровно камень на
сердце... Не будет лодьи! Век будем ждать. Одна надежда на бога.
- На бога надейся, да сам не плошай. Не придет судно - перезимуем.
Зимовка-то нам не впервой, сделаем все, что надо, и проживем хорошо. А
тебе и пять зимовок нипочем. Ишь ведь, детина какой уродился!
Веригин, что-то бормоча, хмуро глядел под ноги.
- Ну что ты горюешь? Не пропадем. Еще зверя напромыслим и с деньгой
домой вернемся, - ободрял Алексей павшего духом великана.
- Ежели дружно, и десять годов ладно проживем. Дружбу - ее и темь, и
мороз, и пурга боится. Верно я говорю, ребята? - поддержал Химкова
Степан, улыбнувшись товарищам. - И ты, Ванюха, испугался, небось? -
неожиданно спросил он мальчика. - Страшно ведь на Груманте зимовать:
медведи, морозы лютые.
Ваня посмотрел на отца, на Шарапова, на Федора и ответил с недетской
серьезностью:
- Нет, Степан. С отцом да с тобой не страшно. Мамку только жалко,
одна ведь. А с Федором я бы нипочем не остался. Страшно с Федором.
Алексей и Степан молча переглянулись, а Федор быстро поднял глаза и
рванулся к мальчику.
- Ванюшка, родной!.. Други! А разве я...- загудел он срывающимся
голосом. - Нет у меня страха... да ведь дело какое! Пашеньку-то знаете,
Малыгиных дочку... ждет меня ... Летом на тот год сватать хотел... Не
подумал я - у тебя, Алексей, жонка, детишки дома... Простите, родные...
- Чего там, Федор, знаем ведь, каков ты человек. Вишь, молчальник,
про свадьбу словом не обмолвился! Вот вернемся домой, мы со Степаном
сватами будем, ладно, што ль? - уже шутил Химков. - А теперь, братцы, за
работу. Зимовка то у нас, говорить нечего, трудная. Кабы знать, как дело
обернется, припасу бы поболе взять. Да что вспоминать, теперь не
поправишь...
Здесь, на Груманте, даже при хорошем снаряжении все требовало от
людей огромного труда, изворотливости, подлинного мужества и стойкости.
А четверо мореходов оказались почти ни с чем. На затерянном среди льдов
и туманов полярном острове им предстояло все делать самим, с боем
отвоевывать у природы каждый день жизни.
Но они не унывали.
- Ну, ребятушки, поглядим, что мы с собой-то взяли, - сказал Химков.
Поморы вернулись к избе и выложили перед Алексеем все, что у них
было. Подсчитать запасы оказалось нетрудно. Они были очень невелики.
Пищаль кремневая, рожок с порохом на двенадцать зарядов и двенадцать
пуль, топор, котелок, полпуда муки ржаной, огниво и немного труту, один
багор - остальные сломались при переправе по льду. Кроме того, у каждого
был большой промысловый нож.
- Все же не с голыми руками, - с удовлетворением отметил Химков. - И
с таким припасом, ежели с разумом, большие дела можно делать. Ну, а
теперь слушайте. - И, как всегда, Алексей толково объяснил, с чего
начать, за что приниматься. - Первое дело - избу исправить, - говорил
он, загибая палец, - Потом на зиму зверя добыть, дров запасти. Ежели
будет время - остров разведаем, на полдень становище должно быть. На
моей памяти мезенские там новую избу ладили. А здесь нам жить
неспособно. Зимовье-то наше русское, да без понятия поставлено, словно
заморскими руками. Дверями-то уж всякая изба промысловая на берег
глядит, а наша - в лощину. И берег далеко да не ладный, добром сюда
лодья не пойдет, разве, как нас, несчастьем забросит. А и подойдет
ежели, все равно нас с лодьи не доглядят. Да и нам за морем следить
неспособно.
- А почему изба в лощине, а не у берега построена? спросил
внимательно слушавший отца Ваня.
