Охота эта очень увлекала и Шарапова и Ваню.
Нужно было много терпенья, сноровки и ловкости, чтобы выследить и
добыть тюленя через маленькую дырку.
Мишка хорошо справлялся со своими новыми обязанностями. Найденную
медвежонком продушину брал под наблюдение один из охотников, а другой
шел с мишкой дальше. И ему медвежонок указывал зверя. Долго приходилось
стоять, не спуская с деревянной палочки глаз. Но вот спица качнулась...
Охотник с силой метал кутило и, крепко держа в руках обору, понемногу
потравливал ее за раненым тюленем. Когда зверь утомлялся, его тащили
кверху. Подтянув тюленя к продушине, поморы обкалывали топором лунку,
чтоб была шире, и вытаскивали добычу на лед. Иногда же охота бывала
неудачна, и, промучившись на морозе целый день, друзья воз вращались ни
с чем.
Глава двадцать четвертая
ТЯЖЕЛЫЕ ВРЕМЕНА
Весна была холоднее прошлогодней. Вот уже второй месяц держались
лютые морозы. Во время последней охоты Ваня обморозил щеки и нос и
теперь не выходил из избы, смазывая лицо оленьим жиром. В становище
поморов опять стучалась цинга. Почувствовал слабость Алексей: как и
прошлой весной, у него стала болеть голова, кровоточили десны. Он
похудел и ослаб. Цинга не тронула ни Вани, ни Шарапова, Федор был
по-прежнему плох и не вставал с постели.
Прошло две недели с тех пор, как был убит последний тюлень. Запропали
куда-то и песцы. Когда Степан отправлялся на охоту, его ждали с особым
нетерпением, надеясь, что на этот раз поход окажется удачнее.
Вот и сейчас Алексей и Ваня настороженно прислушивались к звукам,
доносящимся снаружи: Шарапов ушел по ближним ловушкам. Время томительно
тянулось. Наконец послышались далекие шаги по звонкому снегу. Алексей по
походке чувствовал, что Степан торопился. Громыхнула щеколда. Степан
громко затопал в сенях, отряхивая снег.
Охотник вошел в избу и молча стал раздеваться. Он долго возился,
снимая малицу. Мороз крепко приклеил бороду к оленьему меху.
- Нет зверя, пусто, - еле двигая онемевшим подбородком, сказал
Степан. - Хотел было дальше идти, за Черный камень, да мочи нет, мороз
не пустил.
С помощью Вани он разделся и стал отогревать замерзшие ноги и руки. И
говорил и раздевался Степан, не поднимая головы.
- Ничего, Степа, повременю, перебьюсь. Авось потеплеет, не век морозу
жить, - бодрился Алексей.
Шарапов взглянул на бледное, со впавшими щеками лицо Химкова, и у
него защемило сердце.
- Вдвоем бы идти способнее, - виновато пробормотал он. - Одному
страшно. Как, Ванюха, недужишь все?
Ваня молча кивнул головой. Степан мысленно ругал себя, что не
усмотрел, позволил морозу отнять в такое трудное время надежного
помощника.
В молчании прошел этот вечер.
Назавтра, выйдя из избы, Степан заприметил вдали над мертвым,
однообразным морем, покрытым шероховатым ледяным панцирем, длинную
полоску тумана, державшуюся на одном месте. Эта туманная полоска была
как бы слабенькой, но новой нотой в скучной и монотонной песне
арктической зимы.
"Лед в заливе разошелся, - соображал Степан. - Какая никакая, а
весна. А может, и от мороза треснул... Ишь ведь, хватает как,
проклятущий",- и он, скинув рукавицу, зажал в теплой ладони помертвевший
нос.
Степан забрался на скалу. Теперь он ясно видел разводье, или, вернее,
широкую трещину, разорвавшую лед. Над черной извилистой линией в
морозном воздухе клубились испарения, очевидно трещина разошлась совсем
недавно.
"У разводья лысуна только и бить. По продушинам искать - морока одна,
холода натерпишься, и муторно".
Степан решил попытать счастья. И вот он уже в избе: сидит и точит
носок, готовясь к охоте.
Хоть и очень нужно было свежее мясо, Химков не одобрял этот
рискованный план. Несколько часов на таком морозе, вдали от жилья могли
привести к гибели. Но Степан заупрямился и твердо стоял на своем. Уже
отворив дверь, невидимый в дымящемся морозном воздухе, он шутливо
крикнул:
- Ежели меня до теми не будет, справляй поминки, ребята.
Дверь захлопнулась за охотником, умолк и скрип его лыж.
Степан шел ходко, размашисто, торопясь достигнуть цели как можно
скорее. В заливчике лед был гораздо ровнее, чем у старого зимовья: реже
встречались торосы, да и то не такие высокие. Темная фигура человека
сначала отчетливо выделялась среди снегов, но постепенно, покрываясь
морозным инеем, превратилась в мутное пятно, почти незаметное в белой
пустыне. От быстрой ходьбы дыхание Степана участилось. Пар густыми
клубами вырывался изо рта и, оседая на бороде и усах, превращался в
ледяную корку.
Тихо. Только лыжи жалобно тянули свою однообразную песню:
скрип-скрип... скрип-скрип... Изредка безмолвие нарушалось резким
звуком, словно кто-то стрелял из ружья. В мертвой тишине звук казался
нестерпимо громким, и охотник каждый раз вздрагивал и останавливался.
Степан знал, что это трещит лед, и все же не мог побороть мгновенного
испуга. Там, где ветры сдули снег, обнажилась шершавая поверхность льда.
На ней виднелись тонкие трещины, змейками разбегавшиеся в разные
стороны. Иногда встречались трещины пошире, в них свободно прошла бы
ладонь, они глубоко уходили в толщу льда.
Сетка трещин - это работа мороза. Холод сжимает опресненную
поверхность льда, затем трещина разрывает все мощное поле. Силы,
вызванные разностью температур на поверхности и внутри ледяной толщи,
разрушают не только морской лед, но и гигантские глетчеры, плавучие
ледяные горы. Так, исподволь мороз ослабляет лед, подготавливая весеннее
освобождение полярных морей от зимних оков. Летом эта работа мороза
проявляется в том, что могучие на вид ледяные поля от одного удара
корпуса судна легко разламываются по зимним трещинам на множество
кусков. Зимой же на приливе небольшая трещина может превратиться в
широкое разводье.
Трещина, к которой шел Степан, оказалась гораздо дальше, чем он
предполагал. Охотник шел по льду уже добрый час, а до разводья еще
оставался немалый путь. Степан то и дело оттирал снегом то нос, то щеки.
А у самого разводья Степан совсем помрачнел. И недаром: чуть в
стороне от него пробирался к воде другой охотник, любитель жирных
тюленей - медведь. Ошкуй шел не торопясь. Утоляя жажду, он то и дело
хватал дымящейся пастью морозный снег. Степан припал за торос. Медведь
не замечал человека и остановился над самым разводьем.
И человек и зверь вышли на добычу.
Тонкая корочка мягкого серого ниласа заколебалась. От показавшейся на
поверхности блестящей головы зверя по льду волнами разошлись круги, как
будто это была вода, а не лед. Медведь молниеносно скрылся за ропаком.
Тюлень, вытянув шею, осмотрелся и, обольщаясь кажущейся безопасностью,
почти без шума ломая нилас, поплыл к кромке льда. Неуклюже трепыхнувшись
жирным телом, зверь рывком взобрался на лед. Не успел он как следует
расположиться, выбрав себе местечко по вкусу, как медведь придавил его
ко льду лапами и, рыча, прокусил ему затылок.
Захватив тюленя зубастой пастью, ошкуй понес его в укромное место,
чтобы спокойно позавтракать: так кошка уходит с пойманной мышью в зубах.
Степан проследил взглядом за медведем, пока тот не скрылся в торосах.
В разводье показались еще две тюленьи головы. Охотник сразу
насторожился, забыв и медведя и мороз. Сжав в руках свое оружие, он
осторожно крался к зверям, распластавшимся на льду.
Сильный удар, носок впился в тюленью спину. Зверь рванулся к
разводью. И тут произошло несчастье: Степан упал в воду...
То ли охотник сделал неосторожное движение, поскользнулся и не мог
удержаться на ногах, то ли окостеневшие пальцы были виноваты, и ремень,
петлей зацепив руку, потащил охотника вслед за зверем, - трудно сказать.
Так или иначе, положение Степана было отчаянным. Свалившись в воду, он
еще больше запутался в ремнях, и тюлень успел дважды окунуть его, пока
непослушные пальцы сумели вытащить нож. Освободившись от кожаных пут,
Степан, барахтаясь в шуге, подобрался к кромке трещины. Но то, что для
тюленя было одним движением, оказалось не по силам окоченевшему в
ледяной воде человеку. Несколько раз он почти выбирался на лед и всякий
раз снова срывался. Наконец Степан напряг все свои силы в битве за жизнь
и выиграл ее.
Теперь он лежал на льду, но сил подняться не было. Мороз беспощадно
превращал одежду в твердые, как железо, ледяные латы. Смерть снова
угрожала ему. Степан зашевелился, поднялся на четвереньки. Потом
выпрямился и, пошатываясь, пошел. Неуверенно, словно учась ходить,
сделал он первые шаги. Его шатало, как пьяного. Он ничего не думал,
вернее все его существо, мускулы, нервы - все собралось в едином усилии:
двигаться!.. двигаться вперед!
"Не упади - погибнешь", - твердил себе Степан.
Он не чувствовал мороза, не слышал и не видел ничего, кроме тоненькой
струйки дыма, едва заметной в опаловом вечернем небе. Вот он пошел
быстрее, напоминая большую заводную игрушку, которую пружина рывками
толкает вперед.
Наверное, Степан прошел так полпути, с трудом передвигая ноги. Но вот
и колени одеревенели, ноги стали подламываться. Со стороны было бы
странно смотреть на человека, который приседал на каждом шагу. Шаги его
все замедлялись, делались неувереннее.
"Не упади - погибнешь", - твердил себе Степан.
Еще два шага, сделанные по инерции, и Степан рухнул в снег. Он
попытался встать, но не удалось. Степан пополз. Он весь окоченел. Но
мысль еще работала и глаза видели. Воля к жизни заставляла его двигаться
вперед.
Если бы не дымок, курившийся впереди, не дойти бы Степану. Но Степан
полз: медленно, тяжело, упорно.
И вот лед - самое трудное - позади. Впереди совсем близко, шагах в
двадцати, темнела изба. Но одолеть эти двадцать шагов Степан уже не мог.
Он свалился на белое холодное покрывало грумантской земли.
Казалось, все, что мог сделать человек, было уже сделано. Ледяное
безмолвие накрыло, окутало его непроницаемой тьмой... Но нет, не все...
Человек способен на невозможное!
Сколько пролежал Степан без сознания - неизвестно. Может быть час,
может быть одну минуту. Он очнулся внезапно. Ему почудилось, будто в
самое ухо знакомый голос явственно произнес одно слово: - Смерть!..
Словно горячая волна пробежала по всему его существу. Оглушительно
застучала в висках кровь. Вдруг прояснившимся взором Степан вновь увидел
избу: вот она, жизнь, рядом...
Покуда бьется сердце, надежда не умирает. Крепко заложено это чувство
в каждом человеке. Велика сила жизни у русских людей. Еще раз все, что
осталось живого в Степане, толкнуло его вперед. Он то полз, то
перекатывался с боку на бок, то снова полз.
Давно, со все возрастающим чувством тревоги зимовщики ждали Степана.
Алексей все чаще выходил наружу в надежде увидеть охотника. К вечеру
мороз еще усилился, деревянная изба то и дело потрескивала, будто мороз
хотел раздавить ее в своих холодных объятиях. Тоскливо и тихо в избе, на
догоравшей печке что-то нашептывал давно вскипевшей котелок.
- Пойду, - не выдержал Химков.
- Я с тобой, Алексей, - пошатываясь, поднялся с лежанки Федор. -
Сердце сказывает, беда с ним приключилась. - Федор говорил медленно,
затрудненно.
Алексей взял его за плечи и, уложив снова, стал торопливо натягивать
пимы.
В эту минуту Ваня вздрогнул: ему показалось, что у двери кто-то
тихонько скребется. Медвежонок поднял уши, вытянул шею. Ваня
прислушался. Нет, ничего не слышно...
Но вот опять послышался легкий шум.
Алексей с топором в руках осторожно стал открывать обмерзшую дверь.
