Только бы за торос спрятаться, только бы добраться туда... Ваня,
держась за лодку, пытался грести одной рукой. Но слишком слабы были его
силы, чтобы тащить опрокинутую "Чайку" по вздыбленному морю.
"Вот кабы мишка помог..."
- Мишенька! Миша! - закричал мальчик.
Медвежонок, высоко подняв морду, подплыл к Ване. Белый медведь -
прирожденный пловец полярных вод. Ему не страшны волны и холодная вода.
Многие версты могут проплывать белые медведи в полыньях и в открытом
море.
Поймав медвежонка за шерсть, Ваня стал подталкивать его к падуну
приговаривая:
- Плыви, мишенька, выручай! Медведь как будто понял, чего от него
хотят. Загребая сильными лапами, он быстро поплыл к ледяной горе. Как
всякий зверь, он охотно направлялся туда, где была твердь.
Мишка оказался прекрасным буксировщиком. Ему нипочем был такой груз.
Да и недалеко было. Через четыре-пять минут медведь подтянул Ваню и
лодку к подветренной стороне айсберга. Здесь действительно было гораздо
тише.
__________________________________
? Полоз.
Мальчик совсем окоченел, выбивая зубами дробь. Еще немного, и он не
сможет двинуть ни рукой, ни ногой. И мальчик торопился. Прежде всего он
отрезал ремень, привязанный к носу лодки, и, поглубже вдохнув, нырнул
под осиновку. К счастью, у самого днища осталось немного воздуха, и Ваня
сумел, не возвращаясь на поверхность, освободить из гнезда мачту,
отвязать ванты и закрепить ремень за распорку, как раз посредине лодки.
Вынырнув, мальчик перебросил ремень через киль и уперся ногами в
борт, стараясь перевернуть лодку. Понатужившись, он сумел сделать и это.
Правда, "Чайка" была до краев полна воды, но вылить воду - это уж
полдела. Прихватив всплывшую мачту с парусом, Ваня подгреб к подошве
падуна, выступающей далеко под водой, и затащил лодку на лед. Через
полчаса осиновка была на плаву. За работой Ваня так согрелся, что от
одежды пошел пар.
Быстро поставлена мачта, укреплен парус. Потеряны весла, но осталось
правило, и вот снова несется "Чайка", взлетая на волнах и круто кренясь
под ветром. Следя за курсом, мальчик в то же время оглядывался то на
лед, наступавший с моря, то на медвежонка.
Лед был еще далеко, медведь лежал смирно.
Уже различимы очертания отдельных приметных мест вблизи становища.
"Десять верст осталось, на час ходу".
Возвышаясь над темной громадой мыса, показался крест. Скоро острые
глаза мальчика рассмотрели и людей на берегу.
"Встречать вышли. И Федор..."
"Чайка" скрипит креньями по песку, ее враз выволакивают из воды. Ваня
соскочил на землю, за ним медвежонок.
Мальчик ждал наказания и виновато отводил глаза в сторону, не
замечая, что на лицах поморов можно было прочитать все что угодно,
только не упреки.
- Что с тобой, Вашоха? На тебе лица нет, - негромко сказал отец.
Ване действительно было плохо. Выйдя из лодки, он едва удержался,
чтобы не упасть. Силы оставили его, ему было то жарко, то холодно... Как
добрался до избы, как разделся и лег - мальчик уже не помнил. Его била
жестокая лихорадка.
- Знобея. Вишь, горячий весь, - Федор осторожно трогал Ванин лоб. -
Сейчас бы отваром из кукольков его напоить, да где взять?
- Эх, зачем так далеко на лодке ушел! - сокрушался Шарапов.
- Молод еще он, Степан, с годами мудрость-то идет, - возразил
Алексей.
Десять суток мальчик бредил, не приходя в сознание. Но крепкий
организм и заботливый уход друзей победили. Настал день, когда он
рассказал все, что с ним случилось.
Молча, не прерывая, слушали Ваню поморы. А как кончил, отец ласково
посмотрел на него и сказал:
- Ты не бойся, Ванюха, бери "Чайку" всегда, как захочешь. В такие
руки, как твои, можно лодку отдать. Только сам бережись... А остров тот
островом Туманов назовем. Ладно, что ль?
В этот момент мальчик был счастлив, как никогда. Скупая похвала отца
наполнила его сердце гордостью. Уж если похвалил помор, отважный на деле
и скромный на словах, значит есть за что.
Понял Ваня, что с этого дня он стал равноправным в маленькой артели
грумаланов.
Глава двадцать шестая,
СМЕРТЬ ФЕДОРА
Еще одна зима прошумела метелями над занесенным снегом становищем
грумаланов и снова пришли светлые, солнечные дни.
Для больного Федора апрельское солнце и чистый воздух были особенно
необходимы. Почти всю зиму он в полузабытьи пролежал в темной, душной
избе.
После долгих колебаний Алексей решил прибегнуть еще к одному
народному средству прервать полусонное состояние цинготного больного,
заставить его встряхнуться.
Однажды в теплый, безветренный день поморы вывели Федора из избы, не
обращая внимания на его сопротивление и жалобные просьбы оставить в
покое.
- Братаны... ведь во сне легче мне... Куда вы меня тащите?!..
- Дядя Федор, крестный, на воздухе скорее хворь пройдет, - уговаривал
его Ваня. - Хорошо на воле, сам потом не уйдешь.
Алексей и Шарапов отвели бессильные руки больного назад и вставили
под них жердь. Привязав руки, они взялись за концы жерди и быстро пошли
вперед. Федор сначала просто волочился по снегу, не в силах двинуть
опухшими ногами.
- Братцы! - кричал он. - Отпустите, не мучьте. Лучше убейте!
Но поморы словно не слышали его воплей.
Убедившись, что слова бесполезны, Федор, стоная и охая, стал
понемногу перебирать ногами, стараясь поспевать за товарищами. Такую же
"прогулку" ему устроили и на следующий день. На третий он сам пожелал
"погулять".
Волей-неволей принужденный двигаться, наглотавшись чистого воздуха,
больной стал чуть-чуть бодрее. Тогда Алексей применил еще более сильное
старинное средство.
Выйдя на очередную прогулку, поморы подвели Федора к невысокому утесу
с отвесным обрывом и неожиданно столкнули вниз, в сугроб, Федор
барахтался, барахтался в глубоком снегу и с большими усилиями выбрался
на розное место.
- Что за потеха с хворым? Грех на душу берете... Ведь так загубить
человека можно... Не ожидал я от вас, - возмущался, отряхиваясь и
отплевываясь, Федор.
На его всклокоченных волосах, в ушах, на ресницах, во рту - везде был
снег. Химков и Степан прятали в усах улыбку, а Ваня весело кричал
сверху:
- Не сердись, крестный, ведь для твоей пользы все!
Грумаланы, как могли, старались возвратить товарища к жизни.
Поморские способы лечения, несомненно, дали необходимую встряску совсем
поникшему телом и духом Федору. Чистый воздух, солнце тоже сделали свое
дело, и состояние больного как будто улучшилось.
- Стало полегче маленько, - говорил он.
Федор стал меньше спать днем, интересовался всем, что делалось вокруг
него.
...Короткое лето прошло в охоте за оленями и за озерной птицей. Два
раза Шарапов с Ваней ходили за яйцами на птичий базар. И все зорко
наблюдали за морем. Но не было лодьи...
Наступила и ушла еще зима. Промелькнули весна и лето.
Море было пустынно.
Казалось, никогда не дождаться мореходам выручки.
Вновь над одинокой избой завыла и загудела метель...
Так прошло пять зим. Сколько всяких напастей выдержала за эти годы
отважная четверка, сколько тяжелых дум было передумано за долгие
полярные ночи... Кто сочтет, кто расскажет?..
Грозна и жестока Арктика к людям, но поморская воля и дружба сильнее
стихии; ни пурге, ни морозам, ни цинге не сломить ее!
Лишь обросли грумаланы да почернели от копоти. Но бились в них
храбрые, добрые сердца товарищей. В борьбе за жизнь среди дикой,
первобытной природы они стали еще тверже и выносливее - в ходьбе и беге,
в охоте.
Особенно преобразился Ваня. Из белобрысого мальчугана-зуйка на
"Ростиславе" он превратился в рослого восемнадцатилетнего парня с русой,
курчавой бородкой.
Песец, олень, морж, нерпа, любая птица - никто не уйдет теперь от его
стрелы и копья. "Сам на сам" выходил Иван Химков с рогатиной или топором
на медведя, и берегись ошкуй, если станет на его дороге!
Старшие товарищи, отец во всем служили ему примером. Алексей Химков и
на зимовке был не только руководителем, старшиной с непререкаемым
авторитетом. Иван видел, что отец, как бы тяжело ему не приходилось, не
прекращал наблюдений за природой Груманта, за ветрами и льдом, приливами
и отливами. Он исследовал берега островов и наносил их на карту,
разведывал места, богатые промысловым зверем, изучал горные породы,
подробно описывал растительность. С методами и результатами своей работы
он знакомил остальных зимовщиков, разъяснял им непонятное.
Любознательный от природы, Иван тоже многое перенял от отца -
морехода-исследователя. Не пропали даром и вечера, проведенные над
Леонтием Магницким. Даровитый юноша, сын своего народа, год от году
развивал свои многообещающие задатки.
Испытанные поморские средства помогли троим зимовщикам осилить
страшную болезнь - цингу. Но она решила доконать четвертого, когда-то
самого могучего из них - богатыря Веригина.
Пятый год болен Федор. Сейчас весна, май, но он уже не мог сделать
без посторонней помощи ни одного движения и лежал пластом в полном
безразличии. Зубов у него не осталось, рот и губы кровоточили, тело
как-то разрыхлилось, на коже выступили открытые язвы.
Но этот получеловек-полутруп был дорог товарищам. Больше всего около
него находился Иван.
- Ты бы поел, дядя Федор, ведь нельзя так: два дня, кроме воды,
ничего в рот не брал...
- Душа не при...нимает... ничего, Ванюха...- прерывисто, задыхаясь,
шептал Федор.
- Да ведь есть-то надо! - настаивал Иван. Однажды, после бесплодных
уговоров попробовать кусочек спасительного свежего мяса, Степан спросил
его:
- Как же ты, когда на промысле тебя на льдине унесло, без хлеба целый
месяц прожил?
- Не ел я и в тот раз мяса, братаны, - еле слышно ответил Федор. -
Вымя утельги резал... Молоко пил. Бутылку, а то и более из вымени
высасывал. Жирное, густое молоко, коровьему не в пример. Тем и жил...
Крепко задумались поморы, особенно молодой Химков. Он решил во что бы то
ни стало добыть зверя живым, скажем матку - олениху.
Не откладывая, Иван взял лук и отправился к ближайшему оленьему
пастбищу. Вот подошло небольшое стадо из четырех маток с телятами и двух
самцов. Пока взрослые животные пили, опустив морды к воде, телята,
перебирая тонкими ножками, приткнулись к материнским сосцам.
"Добуду молоко! Надо только изловчиться, так матку подстрелить, чтобы
жива осталась и убежать не могла",- думал про себя Иван.
Сегодня был удачливый день... Запела меткая стрела - и одна из маток
упала грудью в ручей. Острый железный наконечник вонзился как раз в
коленный сустав передней ноги животного. Олениха билась, пытаясь
подняться, и тут же валилась на бок.
Иван с силой бросил в ручей большой камень. Громкий всплеск напугал
стадо, олени встрепенулись и быстро умчались прочь, замелькав по тундре
темными точками.
Раненая матка тоже сделала несколько прыжков на трех ногах, но стрела
в колене мешала ей. Около оленихи остановился и ее теленок.
Иван сбежал со скалы и поймал теленка. Связав олененку ножки ременным
поясом и взяв его на руки, юноша сделал вид, что уходит. Матка, несмотря
на боль, дернулась вслед.
То замедляя, то ускоряя шаг, Иван шел к зимовью. Поодаль ковыляла
олениха, держа навесу раненую ногу и вытягивая тонкую морду к детенышу.
- Степан, ну-ка, сюда, скорее, - крикнул Иван, приблизившись к избе.
Когда удивленный Степан привязал олениху к сараю, Иван положил около
нее теленка и распутал ему ноги. Теленок тут же вскочил, мать обнюхала
его со всех сторон и, казалось, была довольна. В этот момент юноша
коротким движением выдернул железное острие из ноги животного. Олениха
