лодка стремительно проваливалась вниз.
Гигантская ледяная глыба на мгновение скрылась под водой. Потом она
выплыла на поверхность, грузно ворочаясь, показывая то один, то другой
бок. В это время вода сначала расступилась, потом закружилась в
водовороте и зашумела так сильно, что Ваня крепко схватился за борта
лодки и низко пригнулся, ожидая, что вал вот-вот обрушится на него.
Ноги Вани по колено были в воде. У него вырвало волной оба весла, и
одно из них больно ударило мальчика в подбородок.
А Федор преобразился. Выпрямившись во весь рост, стоял на корме,
стараясь кормовым веслом удержать "Чайку" носом к зыби.
- Ваня, - гремел его голос, - снимай шапку, шапкой воду черпай!
Скорее! Другой взводень подходит, зальет нас...
Ваню не нужно было подгонять, - он бешено работал шапкой, не
оборачиваясь, чтобы не видеть приближавшихся страшных волн.
Медвежонок тоже почувствовал, опасность. Он совсем притих и только
изредка понимающим взглядом посматривал на своего приятеля.
Вот прошел второй вал, плеснув немало воды в "Чайку", затем третий,
четвертый... Волны постепенно делались все меньше и меньше и, наконец,
затихли.
Федору было видно, как поднялись прибоем волны почти к самому краю
глетчера и с шумом рассыпались, как бежали они вдоль берега, отрывая все
новые глыбы льда на своем пути... Долго еще море не могло успокоиться.
Лодка давно уже только покачивалась на волне, а прибой у ледяной стены,
рассыпаясь брызгами, все шумел и шумел.
- Ну, Ваня, спаслись-таки, - Федор снял шапку и широко перекрестился.
- Тебя, Федор, благодарить надо, опять ведь ты жизнь мне спас. -
Глаза Вани сделались влажными, он усиленно моргал ими, сдерживая слезы.
Почему-то вспомнилось, как опасно болен Федор, жалко сделалось этого
бесстрашного и в то же время такого ласкового богатыря.
Федор тяжело опустился на банку, лицо его было мертвенно-бледным,
глаза в глубоких провалах окружали темные круги, скулы, обтянутые кожей,
резко выделялись на похудевшем лице. Упрямые черные кудри колечками
прилипли к потному лбу.
"Не жилец крестный..." - пронеслось в голове у Вани. Колючий комок
все подступал и подступал к горлу. Ваня крепился из последних сил, чтобы
не расплакаться.
Федор с трудом поднял голову и, смотря па мальчика помутневшими
глазами, еле слышно проговорил:
- Нехорошо мне, Ваня, ломит всего... Невтерпеж... В обрат греби...
Ваня бросил последний взгляд на ледяные утесы, на белые осколки льда,
окружавшие упавшую глыбу; она сделалась в несколько раз меньше, только
на две сажени выступая над водой.
- А много льда вглубь ушло, сверху-то только малая толика осталась.
Много скал таких на дне стоят, видать, глубины им не хватает.
Выловив из воды весла, Ваня повернул лодку к Моржовому острову.
Всю дорогу мальчик думал, стараясь понять, откуда берется на острове
этот мощный матерый лед, как могут отламываться и падать в море его
литые глыбы.
Вопрос о происхождении глетчерного льда действительно очень
интересен. Рождается этот лед совсем не так, как морской или речной.
Основную роль здесь играет снег. В тех местах, где снег не успевает за
лето растаять, он массами собирается в различных впадинах и углублениях
поверхности земли.
Из года в год увеличиваются снежные пласты. Под собственной тяжестью
снег уплотняется, тает и начинает медленно перерождаться, превращаясь в
фирновый лед, состоящий из отдельных крупных зерен белого цвета.
Смерзаясь, фирновые зерна образуют пузырчатый лед. Такой лед содержит
много пузырьков воздуха, застрявших между кристаллами. Наконец лед
превращается в голубой, глетчерный, состоящий из крупных зернистых
кристаллов, размером с голубиное яйцо. Если при умеренном и теплом
климате глетчерный лед образуется только на высоких горах, то в
Заполярье скопления льда встречаются почти у самого уровня моря.
Когда углубления заполняются доверху снегом и льдом, лед начинает
медленно вытекать оттуда, спускаясь все ниже и ниже. В умеренных и
жарких поясах, где линия вечных снегов проходит высоко, глетчер вскоре
тает и превращается в бурную горную речку. В Арктике ледники спускаются
прямо в море. Самое замечательное свойство глетчеров - эго их
способность течь вниз по долинам. Благодаря пластичности льда, они
текут, как обычные реки, только в десять тысяч раз медленнее.
Конец ледника спускается в море и отламывается. Из обломков
глетчерного льда рождаются айсберги, или, по-поморски, падуны.
Было уже совсем поздно, когда лодка вернулась к Моржовому острову.
Вкусный запах жареной оленины заставил путешественников вспомнить,
что они давно ничего не ели. От гребли у Вани саднило ладони, тело было
разбито усталостью, Федор чувствовал себя совсем плохо. С трудом вылез
он из лодки и, шатаясь, стал взбираться по камням к костру. Но когда
мальчик протянул было руку, желая помочь, Федор сказал:
- Не надо, Иван, сам я, сила еще есть.
- ...Неоплатные должники мы с сыном перед тобой, Федор, - дрогнувшим
голосом сказал Алексей, когда Ваня подробно рассказал все, что произошло
на Ледяном берегу.
Разостлав постели из оленьего меха, грумаланы тесным кружком сидели у
ярко горевшего костра и негромко беседовали о богатом событиями дне.
Готовый плот, привязанный к обломку скалы, неподвижно застыл на
стеклянной поверхности моря.
Куча дров из негодных в дело корабельных остатков, сложенная у
кострка, обещала хороший отдых в тепле и безопасности.
Глава двадцатая
ПОМОРСКАЯ БЫЛИНА
Федор придвинулся поближе к костру, прилег, положив свой здоровенный
кулак под голову, и неотрывно глядел на огонь.
- Плавала раньше лодья-то новгородская, а сейчас нам огонь дает,
сгорит вот - и кончится все. Была лодья или не было ее, никто не узнает.
И люди так. Вот и мы помрем, кто нас помнить будет?
- Не прав ты, Федор, не все люди забывают. Что славно да велико,
никогда не умрет. Народ всегда помнить будет... Слышал, небось, былину
про Олешу да Кирика. Когда жили они, никто не знает, давно это было, а
ведь помнит народ...
Степан задумчиво смотрел на море. Сейчас оно было особенно хорошо.
Было тихо. Совсем - совсем тихо, как может быть лишь на далеких островах
Арктики.
Синие, почти лиловые дальние берега с резкими пятнами снега вдруг
неожиданно под лучами низко склонившегося солнца окрашивались в
нежно-розовый цвет. А море, как живое, все время меняло свой вид и
окраску. Вот сейчас перед глазами совершенно бесцветная стеклянная
гладь. А через минуту по ее поверхности побегут тысячи дрожащих бликов.
Только прозрачный воздух Ледовитого океана да полуночное солнце могут
создать это неуловимое сочетание тонов.
- Эх, красота какая, братцы! Гусли бы мне сейчас, все бы отдал за
них, рвется из души песня... Трудна наша жизнь, тяжела работа в Студеном
море, да разве увидишь красоту такую, на печи лежа! Где еще на Руси
места такие есть?.. - Степан в волнении поднялся с места, потом сел,
закрыв руками лицо.
Чутким ко всему прекрасному поморам были близки чувства Степана. Из
поморов ведь выходило много сказителей, певцов, музыкантов, с большой
поэтической силой воспевавших свое Студеное море, свои быстрокрылые
корабли и свой тяжелый труд. Недаром любимая поморянами пословица
говорила: "Чем с плачем жить, лучше с песнями умереть".
- Степан, а ты расскажи былину ту, про Олешу да Кирика. Слыхал я не
раз, да не устанешь слушать-то.
- Расскажи, Степан, - присоединился к просьбе отца и Ваня.
Степан помолчал, собираясь с мыслями.
- Ну-к что ж, слушайте, помянем старину нашу. Он подбросил в огонь
несколько кусков сухого дерева, громко затрещавших. Сноп искр высоко
поднялся в воздух и быстро погас. Смотря куда-то вдаль, как будто читая
в небе открытое только ему одному, Степан размеренно певучим голосом
начал:
- От начала вечных лет обходит широту земную с полуночной стороны
великопростертое русское океан-море'. Грозно русское имя в полуночных
странах. Крепко стоит Русь на Груманте-острове да на Матке-земле грудами
сынов Студеного моря. И жили у Студеного моря, в богатой Двинской земле,
два друга юных, два брата названых Кирик да Олеша. И была у них дружба
милая и любовь заединая.
Столь крепко братья названые друг друга любили, что секли стрелою
руку, кровь точили в землю и в море. Мать сыру землю и синее море
призывали во свидетели. Кирик да Олеша одной
_______________________________________
' Легенда записана Б. В. Шергиным
водою умывались, одним полотенцем утирались, с одного блюда хлебы
кушали, одну думу думали, один совет советовали - очи в очи, уста в
уста.
Отцы их по любви морской лодьею владели и детям то же заповедывали.
Кирик, старший, стал покрут обряжать, на промысел ходить, а Олеша
корабли строил.
Пришло время, и обоим пала на ум одна и та же дева Моряшка. И дева
Моряшка с обоими играет, от обоих гостинцы берет. Перестали названые
братья друг другу в очи глядеть.
В месяце феврале промышленники в море уходят на звериные ловы.
Срядился Кирпк, а сам думает: "Останется дома Олеша, его Моряшка
опутает!" И говорит брату он:
- Олешенька, у нас клятва положена друг друга слушати: сряжайся на
промысел.
Олеша поперек слова не молвил, живо справился. Якоря выкатили, паруса
открыли... Праматерь морская - попутная поветерь - была до Кирика
милостива. День да ночь - Звериный остров в глазах. Вокруг острова лед.
На льдинах тюленьи полежки. Соступились мужи-двиняне со зверем, начали
бить.
Упромыслили зверя. Освежевали, стали сальное шкуры в гору волочить.
На море уж потемнело, и снег пошел. А Олеша далеко от берега убежал. Со
льдины на льдину прыгает, знай копье звенит, головы звериные долу
клонятся. Задор им овладел. Старый кормщик обеспокоился:
- Олеша далеко ушел. Море на часу вздохнет, вечерня вода торосы от
берега понесет...
Побежал по Олешу Кирик, ладил его окликнуть, да и вздумал в своей-то
голове: "Олешу море возьмет, Моряшка моя будет!" И снова крикнуть хочет,
и опять молчит: окаменила сердце женская любовь. И тут ветер с горы
ударил. Льдина зашевелилась, заворотилась, уладилась шествовать в море,
час ее пробил. И слышит Кирик вопль Олешин:
- Кирик, погибаю! Вспомни дружбу ту милую и любовь заединую.
Дрогнул Кирик, прибежал в стан.
- Мужи-двиняне! Олеша в относ попал!
Выбежали мужики. Просторное море... Только взводень рыдает... унесла
Олешу вечерняя вода...
Тем же летом женился Кирик. Моряшка в бабах, как лодья соловецкая под
парусом, расписана, разрисована. А у мужа радость потерялась: Олешу
зажалел.
Заказал Кирик бабам править по брате плачную причеть, а все места не
может прибрать.
В темну осеннюю ночь вышел Кирик на гору, на глядень морской, пал на
песок, простонал:
- Ах, Олеша, Олешенька!..
И тотчас ему с моря голос Олешин донесло:
- Кирик! Вспомни дружбу ту милую и любовь заединую! В тоске лютой,
неутолимой прянул Кирик с вершины вниз на острые камни, сам горько
взвопил:
- Мать-земля, меня упокой!
И будто кто его на ноги поставил. А земля ответила:
- Живи, сыне! Взыщи брата. Вы клятву творили, кровь точили, меня,
сыру землю, зарудили!
На исходе зимы вместе с птицами облетела Поморье весть, что
варяги-разбойники идут кораблем на Двину и тулятся за льдиной, ожидают
ухода поморов на промысел. Таков у них был собацкий обычай: нападать на
деревню, когда дома одни жены и дети.
И по этим вестям двиняне медлили с промыслом. Идет разливная весна, а
лодейки пустуют. Тогда отобралась дружина удалой молодежи.
