ми зарослями, Морей мы не обнаружили; россыпи озер в умеренных широтах -
вот и вся вода. Пока спускались, эколог не переставал недоумевать, отку-
да здесь может взяться влага для столь пышной растительности. Всего лишь
одна из множества загадок, которые нам предстояло решить...
Приземлились. Вернее, "припланетились", ибо от Земли нас унесло бог
весть как далеко, а имени планете мы еще не дали. Затем пошла восьмича-
совая рутина: химический анализ, бактериологический анализ, радиацион-
ный, электростатический, почвенный, биотоксический, споруляционный, одо-
риметрический, психомутагенный. Анализы, анализы, анализы... Все! Кончи-
лось. Сумматор выдает предписание: опасностей для жизни нет, мера защиты
минимальная. Надеваем респираторные маски, ибо пыльца каких-то растений,
носящаяся в воздухе, может оказать аллергическое действие, а ароматы
местных цветов не из приятных. Можно выходить...
Сразу и не вспомнишь, как ОНИ перед нами появились. То ли выступили
из-за кустов, то ли поднялись на ноги, потому что до этого лежали нич-
ком, то ли просто "возникли". Впечатление было, словно они выросли
из-под земли. Несколько мужчин, удивительно похожих на нас, чужаков в их
мире, только малорослых - будто уменьшенные копии землян. Зато лица -
необычайно правильные и благородные, пропорции тела - античные, позы -
спокойные: без тени превосходства, но и нисколько не настороженные.
Одежда их состояла из ниспадающих складками свободных плащей с корот-
кими рукавами и легких сандалий, на головах - тонкие, похоже, медные об-
ручи, перевитые надо лбом зелеными листьями. Ни дать ни взять древние
эллины в туниках, собравшиеся на праздник Пана. Разве что без свирелей.
Мы настроили переносный "лингавокс" на прием, однако потребность в
переводе сразу же отпала. Планетяне заговорили на нашем родном языке.
Чистейшем, надо сказать, языке, хотя и немало архаичном.
- Целы ли власы пришельцев? - произнес кто-то из них. Мы озадаченно
переглянулись, не зная, что ответить.
- Зрим, что целы. Рады за ваших потомков!- продолжал тот же голос.
Мы еще раз переглянулись, и наконец-то пилот наш вспомнил стандартную
формулу приветствия.
- Мир и счастье обитателям этого мира! Не с бедой или злым умыслом
явились мы сюда, но во имя познания. Незваные гости, но мечтаем быть
друзьями. До той поры мы ваши добровольные пленники.
Теперь настала очередь изумляться аборигенам. В заметном смущении они
перебросились несколькими словами на своем языке. "Лингавокс", впрочем,
их не перевел.
- Корни стремятся к свету, путь озаряет влага,- вступил в переговоры
второй планетянин.- Многоразличны голоса жизни, но привкус горечи для
птиц не помеха: они парят вдали от водопадов.
Странное тревожное чувство родилось у меня в груди, от растерянности
я никак не мог собраться с мыслями, тем не менее попробовал внести в бе-
седу долю здравости;
- Темны слова ваши, незнакомцы, однако взаимопонимание рождается не
сразу. Мы стараемся постичь ваши мысли, но для этого требуется усилие.
Согласованные стремления к ясности уничтожат преграду между рассудками.
На лицах чужаков проступила краска. Только что это - гнев или недоу-
мение,- пока трудно было определить. Короткое молчание, и третий из них
подвёл голос:
- Причины и следствия оплодотворяют время. От следствия к причине -
порыв ветерка, от причины к следствию - струйный поток. Осквернить тра-
пезу лицезрением - содеять доброе для чистоты породы. Мирволить избывшим
- перекладывать бремя растений на подобие неживого. Тускнеть злобой к
огню - почить в безутешной подвижности. Все - узелки на вервии, ползущем
от недра недр к границе границ. Барьеры оно огибает, но утолщениями цеп-
ляется - за друзы льда, мысли чуждого, и споспешествует наконец.
Так. Диалог между цивилизациями превратился в абсолютный, неслыхан-
ный, несусветный бред. Хорошенькое дело! И зачем мы вообще сюда свали-
лись? Впрочем, второй пилот делает еще одну попытку.
- Очевидное для вас - нам таковым не представляется. Видимо, это пра-
вило имеет обратную силу. Безусловное в нашем понимании - спорное по ва-
шим меркам. Неужели, однако, подобие двух миров и схожесть обликов, а
следовательно, уместно предположить, и биологического строения не помо-
гут нам найти общий язык?
Мы понимали, что говорим совсем не так, как привыкли изъясняться, что
можно было бы облечь наши потуги на контакт в более простую словесную
форму. Наверное, подействовала несуразность и бестолковость происходяще-
го. Мы стали косноязычными, порядок в мыслях нарушился. Однако какая-то
"стыковка" в смысловом строе после "речи" второго пилота все же намети-
лась.
- Можно найти общую ногу,- быстро-быстро заговорил первый планетя-
нин,- можно отыскать общий глаз, можно на каждом взмахе качелей жизни
стремиться к общему зубу, клюву, перу, крылу, наконец, к общей чешуе.
Почему?.. Найти общий язык - все равно что петь песни под дождем или ри-
совать тем, что горело. Мы говорим красные и зеленые тона, и в этом ис-
тина опыта. Там слышны терпкие касания, в этом качество творчества. Мы
осязаем легенды, и в этом терпение роста. Наши глаза зорки к теплу, в
этом заметность прошлого. Но окоем гневен, и травы шествуют к умению, и
витийство пророчествует сообразность; нам пора уходить. Да не уколет вас
мерцание звезд!
Планетяне исчезли так же молниеносно, как и появились. Л вокруг меня,
ошеломленного, уничтоженного, сбитого с толку, все стало постепенно гас-
нуть. Затмились один за другим все мои странные и незнакомые прежде то-
варищи по экспедиции, исчез бот, растаял далекий лес, растворилась в
темноте пустая прогалина, и наступил полнейший мрак, в котором вдруг не-
ожиданно вспыхнули кают-компания Корабля и отделенный от нее лишь псев-
допереборкой центр управления. Я вернулся в свое время, свое место, к
своим друзьям. У всех шестерых был пугающий подавленный вид. Но, судя по
выражениям лиц, по реакции - от истерического страха до эйфорической ра-
дости, они были подавлены не тем, с чем пришлось столкнуться мне. Чем-то
иным..."
Каждый день я до исступления ломаю голову над этой фонной. Все чудит-
ся: разгадка - вот она, только ускользает, не дается в руки. Порой при-
ходит мысль: а что, если сам "феномен" - то, в чем закружились сознания
экипажа,- подбрасывает ключик к собственной тайне, подсказывает - через
"видение" одной из жертв - слова "Сезам, откройся!", но произнесенные на
каком-то очень странном языке? Я хочу сказать, не зашифрован ли в словах
"планетян" некий секретный смысл, разгадав который мы смогли бы доб-
раться и до сути минутного умопомешательства экипажа, и до сути самого
вакуума, если, конечно, слово "суть" к нему применимо? То есть если все,
что приключилось с Кораблем в далеком космосе, связывать именно с ним.
Каждый раз я отбрасываю эти мысли, полагаю их явным бредом, но они
возвращаются ко мне с неизменным упорством. Параллельно же с ними зачас-
тую всплывает другая идея, более здоровая и трезвая, даже скорее отрезв-
ляющая. Не напоминает ли диалог команды бота с обитателями иного мира
"беседу" человечества с природой?
Мы задаем ей вопросы, наделенные вполне понятным НАМ смыслом, она от-
вечает на них ПО-СВОЕМУ, пользуясь СВОЕЙ логикой, руководствуясь СВОИМ
семантическим строем. Мы столбенеем и либо изменяем вопрос, либо изо
всех сил тщимся понять ответ. Если последнее нам удается, мы делаем ко-
лоссальный шаг вперед и именуем его прогрессом в науке, если нет - сва-
ливаем неудачу на опыт, обвиняя его в "нечистоте", или же на эксперимен-
таторов, ловя их на непоследовательности и торопливости.
Во всяком случае, что бы ни стояло за "сном" Борттехника, я всегда
слышу в нем по крайней мере одну - тихую и вкрадчивую ноту: так ли уж
сильна она, логика нашего познания? Логика Вашего познания, доносится до
меня шепот Неведомого.
На моем столе остается последняя непроигранная фонна - Помощника Ко-
мандира. Однако желание выслушать и ее тоже пропадает. Я устал. Конечно,
я знаю ее чуть ли не наизусть, как знаю и остальные, обычно это не меша-
ет мне каждый вечер загружать проигрыватель неизменной программой. Но
сегодня... Пусть программа остается незаконченной. Вот если бы мой изна-
чальный выбор такого на фонну Помощника, у меня, наверное, до сих пор
звучали бы в ушах последние слова его: "Будь ты проклят, вакуум!" Равно
как и его сетования на собственную ненужность в экспедиции: мол, тради-
ционная мера безопасности, мол, никчемная фигура, мол, если бы да кабы,
если с Командиром что-нибудь случится, тогда... И его леденящий рассказ
о том, как перед возвращением на Землю он включил "контрольную" электро-
фонную запись, то есть фонну Корабля, и услышал, что на протяжении мину-
ты-той самой, когда у всех были "сновидения",- кают-компанию сотрясал
оглушительный, запороговый вой, который во время эксперимента никому,
естественно, слышен не был. И описание его собственного "выродка"; он
несся в черном узком тоннеле в каком-то потоке то ли воды-не-воды, то ли
сжатого воздуха-не-воздуха и, повинуясь течению, убыстрял движение, за-
медлял его, останавливался, снова мчался, кружился в вихревых возмущени-
ях в каких-то шарообразных коллекторах, встречавшихся на пути, и все это
без проблеска света, и не было никаких ощущений: тепла или холода, голо-
да или жажды, бодрости или усталости, сна, времени, нехватки воздуха - и
не было желания вырваться из тоннеля, но не было и апатии - так он несся
бесконечно долго или, напротив, совсем недолго, и только чувствовался
запах, причем бил он не в ноздри, потому что и дыхания-то не было, а
чувствовался вообще - далекий, забытый, младенческий запах: теплый
аромат материнского молока.
Все это я мог бы услышать. Но не буду: устал. Я выключаю проигрыва-
тель, сгребаю в кучу все фонны и перемешиваю их на столе: завтра снова
буду гадать, какую выбрать и чей услышу голос.
Я поднимаюсь из кресла, потягиваюсь и подхожу к окну. Уже ночь. Сей-
час я сниму со стекла напряжение прозрачности, комната будет освещена
лишь мягким внутренним светом, но я еще не собираюсь ложиться. Знаю:
быстро успокоиться не смогу. Начну ходить из угла в угол и думать, ду-
мать, думать...
Долгим взглядом окидываю звездный небосклон. Между тонкой пленкой ат-
мосферы, надежно укрывающей и меня, и всех людей, и Землю, и манящими
мерцающими точками - Вакуум. Не чистый, не абсолютный, но та самая зага-
дочная, недоступная, а может быть, не загадочная, а лишенная каких бы то
ни было качеств никому не нужная пустота, за которую семь человек отдали
свои явно не пустые и очень нужные жизни. И где-то в глуби ее - самая
пустая, пустота в пустоте: ни пылинки, ни атома, н-и-ч-е-г-о.
И вдруг... О господи!.. Нет, не может быть! Нет! Не верю глазам!.. В
северной части небосвода, там, где только что н-и-ч-е-г-о не было, поя-
вилась сияющая точка. Она едва заметно расширяется, это не точка -
ослепительное пятнышко, крохотный диск, превосходящий блеском и Вегу,
и Капеллу, и Венеру.
А где-то в глубине подсознания предчувствие уже трансформируется в
знание, рождается мысль, и я гоню ее от себя, и зову, зову, дрожа от ли-
кования и ужаса одновременно. Какое сегодня число? - спрашиваю я себя.-
Пятое августа. День эксперимента? Двадцать шестое марта, угодливо подс-
казывает память. Все сходится. Именно четыре месяца и двенадцать дней
прошло со дня эксперимента. Эксперимента, который происходил в четырех
СВЕТОВЫХ месяцах и двенадцати СВЕТОВЫХ днях от нас. Просто до нас дошел
свет! Что это? Звезда? Да, только так: новая звезда.
Почему же мы не ждали этого дня? Почему у нас его и в мыслях не было?
Не удосужились произвести простейший арифметический подсчет! Ах, логика,
логика, не ждущая подсказки и потому самодовольная, кичливая наша логи-
