неожиданно он сменился безумным воем и плачем. Я лежал, скрючившись, у
своего кресла и рыдал в три ручья, рассказывает Психолог. Он не изменяет
истине. Я помню этот момент. Мне действительно было горько и больно. Я
не желал возвращаться в действительность.
Хотелось до конца дней своих летать в прозрачном и призрачном мире,
купаться в хрустальных лучах солнца, вдыхать зеленый запах первозданной
свежести, чувствовать облака, оседающие капельками на горячем лбу, уди-
рать от грозы, нестись к Луне, стараясь достичь наивысшей точки полета,
и затем - вниз, с меркнущим от разреженного воздуха сознанием вонзаться
в теплый туман, стелющийся над низинами,- отголосок растворенного в су-
мерках зноя,- возвращаться к жизни. Летать, летать, летать... Вечно..."
Я резко бью по клавише выбрасывателя. Кубик, не отыграв, вылетает на
стол. Дальше слушать я не в состоянии: перехватило дыхание. Последние
часы жизни Навигатора - самая трагическая ниточка во всем этом запутан-
ном и прискорбном клубке нелепых смертей.
Он с ювелирной точностью выстрелил Корабль к Земле, отдав управление
посадкой Командиру лишь после того, как убедился в полном восстановлении
значения G-тензора. В ясном сознании прошел "контроль", обманув врачеб-
ный синклит. Однако слова, запечатленные в фонне, оказались последней
разумной записью "космического снайпера".
Уже дома он внезапно потерял сознание. А когда пришел в себя, мысли в
глазах его не было. Он бормотал несусветицу, лепетал как ребенок, пускал
пузыри и судорожно дергал руками, как бы пытаясь схватить что-то
скользкое, но вместе с тем чрезвычайно важное для него, без чего уйти из
жизни он не имел права. "Полный распад сознания",- зафиксировал врач.
Он же через полчаса, мучаясь беспомощностью, установил смерть...
Есть еще одна причина, по которой я никогда не дожидаюсь конца фонны
Навигатора. На ней по странному стечению обстоятельств были записаны
слова, произнесенные им за секунду до фатального кровоизлияния. На эту
единственную секунду сознание вернулось. И губы прошептали жуткую в сво-
ей осмысленности фразу - за малым изменением ту самую, которую произнес
когда-то, умирая, Рабле: "Je vais querir le grand Neant". ("Иду искать
великое Hичто").
От этих слов мне становится страшно...
"..Вот и все! Кончен полет, кончен эксперимент, и кончены надежды..."
- фонну Командира я включаю с третьей плоскости. Сейчас для меня важнее
всего еще раз услышать "сны". Размышлений предостаточно. Ретроспективных
повествований тоже. В сущности, все они повторяют одно другое. Зато "ми-
ражи" или "выродки" - случай особый.
"...Внешне все выглядит благопристойно и даже логично. Ни за чем "по-
ехали" и ни с чем вернулись. Или так: в пустоту нырнули, с пустыми рука-
ми вынырнули. Взятки гладки. На нет и суда нет.
А стыдно... В глаза друг другу совестно смотреть, не то что людям...
Ведь было там Что-то! Совсем рядом было. Можно сказать, меж нас. Кажет-
ся, щупай руками, измеряй, отколупывай кусок, упаковывай в бумажку и ве-
зи на Землю. Ан не тут-то было: пусто! Сквозь пальцы, точнее, сквозь
мозги наши, как вода, утекло. Откуда, ЧТО и куда - бессмысленно спраши-
вать. Ничего-то мы не поняли, ни в чем-то не разобрались и как не знали
до сих пор, так и сейчас ни черта не знаем. Маразм полнейший: семь в об-
щем-то неглупых и основательно подкованных людей, до зубов вооруженных
новейшей, точнейшей и умнейшей техникой, сидят в Корабле - восьмом чуде
света - и... хлопают ушами, в затылках чешут, руками разводят. Щенки
слепые!.. Издевательство в полном смысле слова: будто кто-то намеренно
заставил нас идти на немыслимые ухищрения, а потом кукиш показал.
Слово "кукиш"^я не зря употребил. Хоть бы с нами вообще ничего не
случилось, так-таки и ничего, тогда бы все понятно было: НЕТ ни гроша в
этом вакууме, нет, не было и не будет никогда. А кукиш-то нам показали!
Могучий такой кукиш, и у каждого - свой, у каждого в башке целую минуту
фига красовалась.
Вот если бы она в "ловушке" из самого что ни на есть вакуума сложи-
лась - тогда да! Написали бы в отчете просто и бесхитростно: "Абсолютный
вакуум при полной изоляции от взаимодействий обладает свойством склады-
ваться в фигу". Потом ее замерили бы, высчитали объем, определили топо-
логическую структуру, описали формулами, сняли с каждого пальца дакти-
лограмму и так далее и тому подобное. Возвращаемся на Землю - нате вам,
специалисты по фигурам из трех пальцев! Копайтесь, исписывайте тома,
возводите стройное здание теории!
А в нашем-то случав что, скажем, я в отчете зафиксирую? Что страшил
повидал, каких свет не родил? Что эти страшилы меня чуть не слопали? А
доказательства? Нет таковых!!! Ну, привиделось, ну, галлюцинации, ну,
перенапрягся... Полежи, молодой, на морском пляже, понюхай озон, попла-
вай вволю, авось нервы и придут в порядок...
Я и сам такое посоветовал бы любому, если бьют него свои байки услы-
шал. Но ведь не байки!..
Шел я по очень странному лесу. Нет, не так. Лес был как лес: деревья,
кусты, трава, полянки с цветами и папоротниками, озерки, холодные клю-
чи-все нормально. И запах земной: зелени, прели, хвои. Но вот заселен
этот лес был самым непристойным, так сказать, образом. Что ни зверь, то
чудище.
Выглядывало из-за сосен гнусное рыло здоровенного кабана, только
вместо пятачка у него красовался пучок фиолетовых щупалец, и шарил он
ими по веточкам, листикам, былинкам, не пропуская ни одного стебелька,
все время что-то совал себе в пасть - муравьев, тлей, гусениц, я знаю? А
одно щупальце без устали хлестало по щетине на спине и боках - отгоняло
слепней, видимо. Пасть, впрочем, была кабанья, но без клыков и зубов.
Вроде ктото повыдергивал их, и совсем недавно: кровоточащие лунки в дес-
нах были видны явственно.
Кабан заметил меня, уставил свои затянутые противной полупрозрачной
синевой глаза, вдруг собрал все щупальца в тугой комок и выбросил их в
мою сторону, издав громкий чмокающий звук. Я отпрянул, скотина же, до-
вольно хрюкнув, вернулась к прерванному занятию.
Низко над землей, прыгая с ветки на ветку, пронеслась стая шимпанзе.
И эти мало чем отличались от обычных обезьян: ни тело, ни лапы особого
внимания не привлекали. Однако на морды я не мог смотреть без брезгли-
вости. Челюсти - не челюсти, а ротовой аппарат, как у кузнечика. Вечно
жующие красные створчатые пластины, с которых вязкими шариками срывалась
густая иссинячерная слюна.
Выскочила откуда-то пегая кобыла. Умная такая зверюга с человеческими
ушами непомерной величины - каждое с простыню. Присмотрелся: уши челове-
ческие, но из тончайших розовых хрящей и с перепонками, словно у летучей
мыши. Лошадь взмахнула ими и... полетела, почему-то, сказав на прощание:
"Привет!" Вполне благожелательно, кстати, сказала и осмысленным, проник-
новенным голосом.
Свалился сверху обнаженный мозг на паучьих лапках, заскакал по кус-
тарнику, ломая сучья: видно, тяжеленный был очень. Земля вспучилась пе-
редо мной, лопнул холмик, рассыпался мелкими камешками, вылезла клешня с
глазами, помигала мне и скрылась.
У гигантского дуба отломился здоровенный сук, на его месте дупло
вскрылось. Поперла оттуда змея толщиной с хорошее бревно. Это я сперва
подумал, что змея: голова питонья. А чуть больше высунулась - оказалось,
тысяченожка невиданная: великое множество ног к туловищу приделаны были,
маленькие, но шерстью заросшие и с раздвоенными копытцами. Защелкали
ножки вниз по стволу, голова уже в клешниной дыре скрылась, а тело все
лезло и лезло из дупла: метров сорок в нем было.
А то слоновая черепаха прошествовала мимо. С прозрачным панцирем: все
органы сквозь него видно - кровь пульсирует, сердце размеренно ходит,
легкие колышутся. Тоже приятного мало.
Дикобразы резвились. Не иглы у них, а тонюсенькие полые стерженьки с
раструбами на концах: оттуда вонючая жидкость брызжет.
Жаба припрыгала из чащи - не меньше теленка величиной. Встала на зад-
ние лапы и полезла на березу, как заправский сборщик кокосов, только от-
куда на березе кокосы?! Губы трубочкой, лезет, насвистывает чего-то. А
вот говорящих, кроме лошади, никого не было.
Я стою окаменело и шепчу себе: "Успокойся. Успокойся. Все нормально.
Ты просто немного сошел с ума. Это бывает. Это скоро пройдет". Бормочу
эту чушь кретинскую и верю и не верю, что такая чертовщина в действи-
тельности происходит.
Окончательно сбрендил я, когда динозавр появился. Раздался треск ло-
мающихся стволов, лес словно распахнулся впереди, и надо мной такая гро-
мадина нависла... Небо заслонила. А на ногахколоннах не пальцы, не ког-
ти, не копыта - хотя что я говорю? откуда у динозавров копыта? "присос-
ки? Будто колосс этот ничего не вес^т и запросто может к облакам унес-
тись, потому присасывается.
И вот когда присоски в землю со свистом впились, я наконецто бросился
бежать. Бегу и думаю: куда же я мчусь, ведь этому небоскребу стоит два
шага шагнуть, и уже меня перегонит. Голову поворачиваю на бегу, а этот
детина умопомрачительный и не помышляет с места двигаться: шея у него -
с маленькой головой на конце - как резиновая. Вытягивается, вытягивает-
ся, догоняет меня, опережает, и вот уже голова гулко стукается о землю
передо мной, "3се. Конец",- мелькает у меня. Вдруг вижу: не голова это
больше, а ладонь размером с меня. И на ней - татуировка! Эти самые слова
вытатуированы: "Все. Конец". Я очнулся... Я очнулся... Я очнулся... Я
очнулся..." Фонна Командира всегда заедает в этом месте: какой-то дефект
в развертке. Я заставляю "чтеца" смолкнуть. Что это? Самое странное сно-
видение? А может, столь же странное, как и остальные? Не могу сказать
обо всех записях, но в некоторых прослеживается определенное сходство.
Нечто вторгается в психику человека и как бы модулирует ее: "пробует" на
привычных сознанию объектах инородные и чуждые им черты, наделяет их
несвойственными характеристиками. И получаются: жена и дочь Психолога с
неуловимо искаженными чертами, левитирующий Навигатор, лошадь с челове-
ческими ушами, многокопытный питон, татуированный динозавр. А зачем все
то - одному богу, то бишь вакууму, известно, Или не вакууму? Но чему
тогда?
Как, однако, велик и многообразен мир! И как мал и беспомощен разум
всякий раз, когда он сталкивается с новой загадкой природы. Сколь ковар-
но подводят его чувства! В истории немало тому примеров: познание часто
отступает перед Неведомым, ломающим привычный круг представлений. Но
отступает всегда с определенной целью: либо избрать новое направление,
либо взять разбег для прыжка через препятствие. Первое предполагает раз-
работку качественно новых концепций, второе - выжидание и накопление ко-
личества информации. Но что нам предстоит в этот раз? Имеем ли мы право
отказываться от неопровергнутой теории? И тем более - имеем ли мы право
ждать?
Порой мне кажется, что фонна Борттехника - его "сновидение" - ближе
всего подбирается к ответу на эти вопросы, к принципу выбора пути. "Бли-
же" - но лишь подбирается...
"...Оболочка матки вспучилась. Потом перемычка между ней и вновь рож-
денным ботом стала совсем тонкой и оборвалась: бот отпочковался. Так
рождается капля в кране. Мыльный пузырь от соломинки отделяется тоже -
так. Затем в натяженной обшивке бота прорезались отверстия: дюзы. Вклю-
чился двигатель, и мы, держась, как путеводной нити, оптимальной траек-
тории входа, стали спускаться на планету.
Все было рассчитано давно и перерассчитано много раз: орбита матки,
момент отрыва, кривизна глиссады, точка посадки. Последняя предполага-
лась в центре обширной прогалины в нескольких градусах к югу от эквато-
ра. На стереоглобусе эта прогалина казалась огромной лишайной плешью в
буйной шевелюре планеты, которая от полюса до полюса была покрыта лесны-
