приехавшая из Москвы комиссия произвела расследование в системе Соловецких
лагерей. Ряд особо "отличившихся" начальников был расстрелян; произвол
низшего начальства этим был на несколько лет прекращен и режим заключенных
несколько улучшился.
В последующие годы для заключенных были введены "зачеты" за ударную
работу, уменьшающие срок заключения. Заключенный, ударно выполняющий свою
работу, мог сократить свой срок наказания за квартал на 18, 30 и 45 дней.
Эта разница зачетов сначала определялась степенью активности заключенных в
работе и их участием в культурно-воспитательной деятельности лагеря. Однако
в скором времени зачет в 45 дней стал присуждаться только "соцблизким"
бытовикам; зачет в 30 дней стал даваться политическим с легким пунктом
обвинения, а на долю политических, обвиненных в шпионаже, диверсии и
терроре, остался зачет в 18 дней за квартал.
В этот период существования лагерей допускалась работа политических
заключенных по специальностям (бухгалтеры, инженеры, научные работники,
художники, артисты, библиотекари и т. д.), но только после того, как они
проработали соответствующее время на тяжелых физических работах. Однако это
было возможно только при крупных управлениях лагерей. В лагерях, отдаленных
от центральных пунктов управления, положение заключенных оставалось
по-прежнему исключительно тяжелым.
На лесосплаве, лесопогрузке, лесоповалке, земляных работах и т. д.
каждый заключенный должен был ежедневно выполнять чрезвычайно тяжелую норму,
выработать которую способен только физически сильный человек, всю жизнь
занимавшийся физическим трудом и имеющий сноровку в том или ином его виде.
Процент выполнения нормы отзывался пропорционально и на получении
продуктового пайка. Выполнивший 70 или 50 процентов нормы получал 70 или 50
процентов пайка. При выполнении 30 процентов нормы или при отказе от работы
выдавался минимум, состоявший из 300 гр. хлеба и чашки "баланды" -- супа.
Постоянное невыполнение нормы влекло за собой постоянное уменьшение рациона,
полное обессиливание, заболевание и, как правило, смерть.
К этому необходимо добавить, что работа не прерывалась летом в самый
сильный дождь, зимой в самые сильные морозы. Рабочий день достигал летом 12
часов, а зимой для работников леса несколько сокращался из-за ранней темноты
и боязни побегов заключенных во время работы. Нередко от лагеря до места
работы было расстояние в 10 -- 15 км, которое заключенные проходили пешком.
Если в отдельные периоды начальство и охрана и не прибегали к побоям
заключенных, то само душевное состояние последних от духовной депрессии,
тяжести работы и постоянного недоедания было настолько подавленным, что
многие в крайнем отчаянии нарочно ранили себя во время работы в лесу --
отрубали себе пальцы на руках и на ногах и даже самые кисти рук, а зимой
сознательно раздевались и обмораживали ноги. Это явление приняло массовые
размеры и называлось на языке лагерного начальства "саморубством". С
саморубами началась серьезная борьба. Им, как правило, увеличивался срок
заключения за так называемый "лагерный саботаж": к сроку в 10 лет
прибавлялось еще 5, к срокам в 8 и 5 лет прибавлялось 3 года. Однако явления
саморубства и самообмораживания окончательно искоренены не были, только
заключенные впредь делали увечья так, будто бы это случилось не по их вине,
а вследствие несчастного случая (при падении деревьев, обрубке сучьев и т.
д.).
Отказавшихся от выхода на работу запирали во внутрилагерный изолятор;
зимой он не отапливался и заключенных, сажая в него, раздевали до нижнего
белья. В некоторых изоляторах вместо нар были набиты тонкие брусья, сидеть
на которых было мучительно; называлось это отправкой "на жердочки".
Умирали в лагерях, главным образом, старики и молодежь. Молодежь от
того, что в ней ярче и активнее проявлялся дух противоречия и сопротивления.
Она чаще наотрез отказывалась от работы, сидела во внутренних изоляторах,
простуживалась и массами умирала от туберкулеза, воспаления легких и других
болезней.
Освобождение от работы по болезни санчастью производилось только при
повышенной температуре; при болезнях, вызывавших ослабление и падение
температуры, освобождения не полагалось, да и разобрать болезненное
состояние заключенных санитарная часть могла не всегда, т. к. заведующих на
отдаленных командировках, имеющих настоящее медицинское образование, было
очень мало. Заведующие санитарными частями были обыкновенно санитары.
Иногда, после особо тяжелого зимнего сезона, в лагерях организовывались
"слабосильные команды", использовавшиеся на более легких работах при
неуменьшенном пайке.
Обычно в лагерях, как правило, к 70 -- 80 процентам политических
заключенных примешивалось 20 -- 30 процентов уголовников-рецидивистов.
Делалось это из особых соображений. Внешняя охрана и лагерное начальство во
внутреннюю жизнь лагеря не вмешивалось, и внутри лагеря царил полный
произвол. Сравнительно небольший процент рецидивистов постоянно
терроризировал политических, беспощадно их обкрадывая и избивая, поэтому
политические неохотно оставались в лагере в рабочее время, если к этому даже
представлялась возможность; большинство же уголовников, без существенных
последствий для себя, на работу не выходило. Таким образом произвол и
избиение политических заключенных со стороны начальства и охраны фактически
были передоверены уголовникам.
Особенно тяжелым в лагере было положение женщин, заключенных по
политическим статьям. Тем из них, которые имели детей, было особенно тяжело,
так как их дети отправлялись в детские дома или беспризорничали. Женщины,
осужденные по политическим статьям, принуждены были жить в лагерях вместе с
женщинами уголовницами, проститутками и воровками. Ночью женские бараки
обыкновенно превращались в публичные дома, так как "соцблизкие",
представлявшие лагерную администрацию и откормленные на краденом лагерном
пайке, использовали женские бараки как места своих любовных развлечений.
Положение политической женщины становилось еще более невыносимым, если она
обладала красивой внешностью: отказ от любовных притязаний обыкновенно
означал перевод в условия совершенно невыносимой работы.
Необходимо отметить необыкновенную осведомленность заключенных о
происходящем в других лагерях и о судьбе других заключенных. Основана она
была на том, что заключенные, сидевшие уже по много лет, постоянно
перебрасывались из одного лагеря в другой.
3. Период ухудшения положения политических заключенных, закончившийся жестокими репрессиями (1934 -- 1938 гг.)
Этот период характерен следующими пополнениями состава заключенных:
1) чрезвычайно многочисленным и разнообразным контингентом, от
профессуры до рядовых рабочих и колхозников, явившимся результатом чистки
1936 -- 1938 гг.;
2) категорией крупных работников коммунистической партии и
государственного аппарата и членами их семей, посаженных в период чистки и
обвиняемых в государственной измене;
3) пополнением категории "террористов";
4) категорией осужденных по политической статье чекистов в связи с
убийством Кирова и снятием и уничтожением Ягоды и Ежова;
5) военными, попавшими в заключение в связи с чисткой и процессами в
Красной армии;
6) молодежью в возрасте от 12 до 16 лет, брошенной в лагери по
постановлениям о привлечении за преступления несовершеннолетних;
7) бывшими рабочими и служащими Китайско-Восточной железной дороги,
приехавшими в СССР из Маньчжурии после продажи этой дороги Китаю.
Ухудшение положения политических заключенных началось с убийства
Кирова. Заключенные по обвинению в террористической деятельности и
работавшие по специальности были целиком переведены на общие физические
работы в отдаленные участки. На многих были заведены новые дела, многие
получили добавочные сроки заключения. В 1936 -- 37 годах все политические
заключенные, за редким исключением для пунктов 10-го и 11-го 58-й статьи
Уголовного Кодекса при небольших сроках, были сняты с работ по специальности
и переведены на общие работы.
В конце лета 1937 года начался самый страшный период для политических.
За процессом Тухачевского в лагерях последовала волна; репрессий. В каждый
лагерь приезжала комиссия 3-го отдела ГУЛАГа, разбиравшая на месте с
лагерным начальством и руководителями местной 3-й части дела политических
заключенных. Производилась быстрая сортировка. В первую очередь
отсортировывались заключенные, подлежащие, по мнению комиссии, расстрелу. Их
группами сажали в изоляторы, затем увозили или уводили на расстрел,
происходивший обыкновенно вблизи лагерей. Если эту группу и увозили далеко
от лагеря, все равно судьба вывезенных для остальных лагерников была
совершенно ясна, так как уводимые из лагеря уходили без вещей, и их
имущество оставалось в лагерной вещевой каптерке. Одним из самых больших
массовых уничтожений был расстрел огромного этапа политических, вывезенных в
лагерь "Попов остров" осенью 1937 года. На Поповом острове были оставлены
все вещи заключенных, и после никого из уведенных в лагерях уже не видели.
После отсортировки и расстрела первой группы комиссия начала отбирать
вторую группу, которую (уже с вещами) отправляли на самые тяжелые,
находившиеся в большом отдалении от мест поселения и путей сообщения
участки. Из третьей группы политических признанных в процессе проверки
лояльными, формировались лагери общих работ, находившиеся вблизи центров
отделений, управлений и лагери, обслуживающие различные строительства.
Заключенные, находившиеся в лагерях в этот период, определяют, что по
некоторым лагерям было расстреляно 25 процентов политических, 35 процентов
было отправлено в отдаленные лагери со строгим режимом и около 40 процентов
перекомплектовано. Но официальная "норма", данная ГУЛАГом для этой кампании,
была установлена в 10 процентов от общего количества заключенных.
Принцип распределения заключенных по этим трем группам был следующий.
Распределение производилось комиссией, руководившейся, повидимому, данными о
заключенных, полученными от местных работников 3-й части. В расчет
принимались пункт 58-й статьи и лагерная характеристика. Зачастую срок не
играл решающей роли: были случаи, когда в одном лагере сидели заключенные по
одному делу, и часто оказывалось, что расстреливали не основных обвиненных
по процессу, имевших большие сроки, а обвиненных, имевших меньшие сроки, но
проявивших себя антисоветски или по какой-либо другой причине вызвавших
неприязнь лагерного начальства.
В основном были расстреляны и отправлены в штрафные далекие
командировки заключенные, имевшие обвинения в вооруженном восстании,
шпионаже, терроре и диверсии, т. е. по пунктам 2, 6, 8 и 9 58-й статьи
Уголовного Кодекса.
Заключенные второй группы, отправленные в отдаленные лагери, по
окончании срока из лагерей не освобождались. Зачеты за ударную работу были
полностью аннулированы; одновременно в самих лагерях без судебной процедуры
значительной части заключенных стали добавлять сроки наказания; многих
переводили в начавшие тогда организовываться закрытые изоляторы. В этот
период времени заключенные потеряли всякую надежду быть освобожденными.
В конце 1938 года, в связи с арестом Ежова и назначением Берия,
некоторые заключенные, пересидевшие сроки, были освобождены особым приказом
