дровах, оленях, нартах. Ее, Наташу, он гнал от себя: слишком много сил
забирала она в последнее время. Ему было приятно думать о ней, но когда он
так много думал, открывалась его простая, довольно скучная жизнь, сам он
открывался себе, и он видел разное в своих отношениях с женщинами. Времени
разбираться во всем у него не было, он отгонял от себя Наташу и ни разу не
был с ней наедине даже в мыслях. Еще он чувствовал, когда думал о ней, -
что-то висит над ним, какая-то тень, и ему казалось: это тень Нади,
любившей Арефьева и не любившей, наверное, его. Тень отвергнутой его
любви. А может, не отвергнутой? Может, его ждет она? Он вспомнил о ней,
Наде, с болью. Тоска ложилась в нем маленьким комочком. Он пытался понять,
что заставляет его беспокоиться... Но потом думал о Наташе.
Ему во сне показалось, что кто-то к нему подкрадывается, и он узнал
Таню - дочь Маши-хозяйки. Удивленно открыл глаза. Таня стояла перед ним -
стройная, трепетно-беспокойная. Цвет ее лица был только для красок
художников: то бледный, то зеленый, то голубой.
- Вы поймете, что она плохая, - прошептала Таня. - Обязательно
поймете! Ну, скажите, скажите, пожалуйста! Может ли быть так? Если женщина
любит, если она очень ждет, разве она скажет так: "Если бы мне достался не
ленивый медведь, а старый олень, я бы не прибежала к нему!" Разве бывает
такая любовь? Бегут к любви без оглядки, кто бы там другой на пути ни
стоял! Бегут потому, что не бежать нельзя!
Скулы его свело, и ему трудно было говорить. Однако он сказал, как бы
сказал Маслов:
- У тебя, девочка, много вымысла, грез, воображения. Но каждый ведь
любит по-своему. Один говорит много, другой любит молча.
- Нет, нет! Я знаю, я чувствую! Я слышала. Как она говорила,
слышала...
- Я очень ценю твою заботу, - отвечает он медленно. - Ты, может,
самая примерная ученица по литературе, ты самая чистая девочка на свете.
Но не кажется ли тебе, что и другие могут быть такими? Чистыми,
искренними, любящими!
- Но тогда и вы поступаете, как чужой, посторонний ко всем. Да, я не
вставлю вам своих убеждений. Моя точка зрения, мое мнение пусть ничего не
стоит. Но я уже видела, как страдает человек. У нас был не родной отец, и
его не любили. Что делать таким, обделенным?
Фу, хорошо, что все это снится! Он проснулся.
Кто-то стоял у двери, и он, открыв глаза, сразу увидел Наташу. Не
поверил, что пришла, и очень обрадовался, что пришла.
- Тсс! - Прикладывала палец к губам. - Тсс!
Медленно приподнялся с постели.
- Лежи, - попросила шепотом. - А я буду так стоять здесь и смотреть
на тебя...
- Ты садись. - Не знал, что говорить, как удержать ее тут.
- Нет, нет! - Опять закачала головой. - Ты лежи, а я постою!... Я
видела Машу. Нет, не твою хозяйку. Помнишь, к нам приезжала. Дочь лесника
Родиона. Что-то у нее произошло... Я догадываюсь. У нее был... Нет-нет, не
скажу... У нее был парень. Он учился с нами! У него был плохой отчим,
аферист. И он стал плохим, жестоким... Но она любит. Как я. Я ничего не
могу с собой поделать. Иду к тебе, а сама знаю: это нехорошо, у меня есть
муж!
- Ты... хорошая, Наташа. Мне очень хорошо с тобой. У меня такого еще
не было...
- Ты большой молодец. Ты очень большой молодец! Ты хорошо поработал.
Я на тебя не обижаюсь. Ты здесь очень хорошо поработал. Ты ушел от нас
правильно... Профессию тут выбирает и время.
За окном было темно, все так же темно, как вчера, как позавчера.
У Андрюхи-молдаванина заиграл проигрыватель:
Весенней ночью думай обо мне,
И летней ночью думай обо мне...
Осенней ночью думай обо мне...
И зимней ночью думай обо мне..
На каком-то крике музыка оборвалась - видно, кто-то выключил. Валька,
видно, уже плачет. Как дядя Коля. Чего ей жалко в прожитом?
- Любовь тот свет, - сказала новая певица, - где плавает звезда!
Музыка снова оборвалась. Минут через десять - все это время они
молчали - зашел без стука Андрюха.
- Ты не спишь?
Увидев Наташу, смутился.
- Концерт мировой записал. Хочешь, пойдем послушаем? Ты знаешь,
Зыкина так пела, как никогда не пела... Внутри твоих следов лед
расставания... Но поверни, говорит, твои следы обратно! И по собственным
следам, по собственным слезам!.. Скажи?
21
Заготовленные и не вывезенные в свой час дрова вывезли. Но это же для
поселка - слезы! Теперь - в лес, на заготовку незаготовленных дров.
Директор радостно потирает руки, торопит.
В наличие - пять боевых штыков. Андрюха (как механизатор, трактор
которого стоит в районе на капремонте). Витька и Валерка Мехов.
Вася-разведчик и Миша Покой. Пять. С Воловым, следовательно, шесть. А с
Таисией семь. Таисия за повара едет, из геолого-разведки уволилась.
Окончательно разругалась с Лоховым: платит плохо.
Кабинет у директора просторный и чистый. Не то, что при старом,
говорят, начальстве: мусор и народу полно.
Даже красиво. Линолеумный пол сверкает, стены с накатом. Стол
большущий, с двумя чернильницами. Набор пузатых ручек, остро отточенных
карандашей. Часть карты области заслоняет подстриженный в тюменской
парикмахерской (гостиница "Заря") затылок директора. Область поболее всей
Европы, а территория поселка - на ней два государства уместятся, еще и
земли останется. Оленей одних пятьдесят тысяч.
Директор ко всему причастен, и парни, которые пришли на большой
совет, тоже ко всему этому причастны. Список, поданный Воловым, директор,
конечно, давно изучил, наизусть знает. Но сейчас опять важно доизучает.
Кубанцев сидит рядом с Воловым и гундит:
- Дело еще в том... После тебя попробуй перегнать! Пуп разорвешь.
Нехорошо, Сашка, наработал. Чего торопился? Пусть бы лежали в лесу. Своим
же ребятам подложил!
По-разному ведут себя в непривычной конторской тишине эти свои
ребята. Витька, скажем, оглядывает подозрительно начальственный анфас и
ждет, как только директор вякнет, не раскусив еще слова, сразу же
возражать, причем надрывно, надтреснутым голосом. Ни одному начальнику и
на Большой земле, и в этой тьмутаракани, он не верит давно и твердо. Отца
его эти начальнички дурили до самой смерти самыми красивыми лозунгами, все
эти лозунги кончались пшиком. Забывчивость командного состава выполнять
обещанное уже не колышит его давно, он и не верит, что может быть
по-другому. Потому и следит за тем, как кривятся губы у еще одного
представителя власти, поставленного, чтобы объегоривать мужиков. Лишь
только директор поименно оглядывает того или иного бойца, Витька
беспокойно ерзает тощим задом на стуле и нервно работает кадыком; Валерка
Мехов тоже волнуется, он снял даже кепку. Боится, как бы его не вычеркнули
из списка. Недавно Валерка побил морду придурку Валееву просто так, от
нечего делать, и если это дошло до директора, то, конечно, может запросто
и вычеркнуть. Неохота, чтобы другие башли гребли, а ты в который раз
разорять кореша свинюшник, ища клад; Андрюха сидит смирно, сложил свои
ручки на ножки в джинсах, он молчит, как рыба об лед; Мишка Покой тоже
нем, а Вася-разведчик усиленно моргает, чтобы не уснуть после
вчерашнего...
- Хмы! - наконец, отрывается директор от списка. - Миша Покой! Так У
Миши Покоя то в боку что-то покалывает, то что-то в спину вступает! И Вася
еще разведчик... Ну и работничков набрал! С кем же ты нам дров заготовишь,
Сашок? Эти дрова, что? Без дров останемся!
- Других не хочет брать. Конечно, другие ему на фост наступают,
другие не захотят, чтобы он измывался над ими... - Это Кубанцев говорил
как бы сам себе. - Кто же захотит-то?
- Что ты там, Кубанцев, выступаешь? - Директор сурово поднимает
голову. - Скажи всем.
- А че говорить? Вы вроде не знаете! Кто с ним поедет? Боятся
рисковать.
- А что такое?
- Сами вроде не догадываетесь! С ним пропадешь. Он и сам не
заработает, и людям не даст заработать. А коль кто и захотит заработать,
то есть сумеет, он в газетку от зависти накрапает.
- Ну ты это такое брось. Обидели! Сплошняком имел по порядочному, а
теперь взяли по справедливости, он обиделся!
- А что? Задаром у нас в стране никто не пашет. Пашут за положенное.
Тебе дали положенное? Что же ты хочешь, чтобы еще приезжали? Ты строй! А
то ты все выбиваешь!
- Я за людей болею, за коллектив.
- Вот и болей без горла всякого. А то берешь на горло... Человек
совершенно правильно поступил. Он поступил по-справедливому. Раз эти дрова
оплачены, что же ты думаешь, мы еще раз за дрова, которые он привез,
должны платить по сто процентов? Где же это совхоз наберет таких денег?
- Он и сарай задаром нарисовал, - Валерка Мехов громко захохотал. -
Так, может, и тут прав? Может, ставь вопрос о другом бригадире, директор?
Как же он за коллективизм постоит в таком своем понимании?
- Мы напишем, а он согласится. Да его, как теленка, уболтают:
"Дорогой старшина! Нету! Позарез нету лишних!" - Витька нервно заработал
кадыком.
- Бригадиром будет он, - отрезал директор, - а договор не нарушим. По
десять рублей за куб с рубкой, и годится!
- Кусев в рыбкопе по двенадцать, хозяин, дает! - вмешался придурок
Валеев, заглянувший в кабинет без разрешения.
- Дает! Он дает на словах! А пусть такой документ подпишет, как мы с
Воловым подпишем! На словах можно все надавать!
Договор подписали перед обедом. Насчет кандидатов для поездки в лес
решили дело пока отложить. Попробовать сагитировать Зосимова Андрея -
работник он славный, занят, правда, на ремонте буксира "Кавказца". Стоющие
лесорубы Витька с Валеркой Меховым, но рвачи, с ними горя не оберешься.
Директор, дав им оценку, однако, в списке их оставил. Перед
Васей-разведчиком он поставил вопрос, а Мишу Покоя из списка исключил.
- Иди и получай продукты, - сказал Волову.
И пошел обедать домой.
Здоровенный, квадратный Кусев с сыном Игорем, приехавшим на какие-то
каникулы, таскают ящики. Кусев вспотел, снял полушубок.
- Андроныч! Ты, давай-ка прикинем, чего нам взять? - говорит Волов. -
О том, как расплачиваться, есть договоренность.
- Нет ничего у Андроныча! - окрысился Кусев. - Андроныч мухлер,
Андроныч народ забижает! Андроныч у местного населения шкурки выманивает!
- Ты, Андроныч, мне мозги не полоскай! Я могу с тобой и по-другому.
Пойду!..
Кусев понял последние слова, как угрозу, и вновь взорвался:
- Пугаешь? - И сразу стал остывать: - Ну да, стукачом в газетках
заделался, можно и пужать.
- Брось чушь-то пороть! Давай дело делать.
- Чушь! Он притворяется! - Подошел вплотную квадратный, насупленный.
- Кубанцева кто на мель посадил? Не так, мужик, едешь по нашей земле! -
процедил. - Тут братство должно быть и товарищество. Он свое заработал -
возьми, ты свое - возьми, не мешай. Тебе лес дают? Дают. Не всем дают, не
всех во главу поставят. Цени. И сопи под нос... А так, знаешь...
- Ты что же, думаешь, я на тебя контроль наслал?
- А кто? До этого жили - ничего. Ты приехал - два раза уже из района
наскакивали. Им вроде и работы другой нету - только Кусев. - Сразу
мягчает: - Ладно, давай, что хочешь. Напишу...
Нервно выписывает на клочке газетной бумаги провиант и, естественно,
горючее. Для Женьки-продавщицы главное не форма - содержание. Чтобы с
кусовским крючком.
Завершая этот крючок, Кусев приводит такой пример: Валеев, конечно,
придурок, все знают. Но попробовал он пожаловаться на Кубанцева - лечился
