чувствует Гитлер душой), то ли он просто проверял новые свои мысли на
этом, кстати сказать, очень изменившемся и умеющем теперь слушать Мореле.
Кончался страшно неожиданный тридцать девятый. И фюрера очень
интересовала личность Сталина. Морель читает же газеты. Что он думает о
Сталине? Почему, начиная с тридцатых годов, так стремительно простирается
его могущество?
- Мой друг, нет ни одной значительной области экономики, социальной и
культурной... Теодор, так пишут большевики... культурной жизни страны,
которая не подчинялась бы его воле и прихоти. Вы что-нибудь понимаете?
- Я? Порой понимаю. Но порой не понимаю.
- Говорите яснее. Что вы понимаете? Не отвечая ни перед никакой
другой властью, этот человек имеет решающее влияние на внутреннюю и
внешнюю политику своей страны. Он что? Маг? Чародей?
Естественно, Морель не мог и предположить, что его хозяин, ярый
антикоммунист, щупает его серьезно, так как почему-то идет на сближение со
Сталиным и его страной. Тридцать девятый, тридцать девятый... 15 марта
Германия вторглась в Чехословакию, события тех дней до сих пор оказывают
влияние на сегодняшний день. Сталин, Сталин... Единодержец. Его решения
оформляются - как директива. И Гитлера это волнует. Он и спрашивает
Мореля, не маг ли и не чародей ли Сталин... 1939-й. 1 мая 39-го. Гитлеру
сразу же доложили, что на трибуне Мавзолея появился Берия и нет, не было
Литвинова - наркома иностранных дел. Гитлер сразу понял: Литвинов мешал
Сталину сблизиться с ним, Гитлером. Ему всегда докладывали, как умело
обставляет Сталин отстранение. Через некоторое время Гитлеру доложили:
Литвинов написал письмо Сталину и оставил его в сейфе. Берия допрашивал
Литвинова, тому удалось уехать на дачу. "Зачем эта комедия?" - якобы
сказал он Берии. И тот ему ответил: "Максим Максимович, вы цену себе не
знаете".
4 мая - смена наркомов. Телеграмма в Германию. Само собой разумеется
- Гитлеру лично. "Молотов - не еврей".
Вскоре на стол ложится новая телеграмма: "Нарком Молотов по-сталински
руководит международной политикой". При Литвинове и не помышлял Гитлер о
договоре с СССР. С 22 на 23 июня 1939-го Германии было предложено
заключить договор на 25 лет... Сталин сам решил принять Риббентропа.
Весьма скромная встреча. Не знали о ней даже Маленков и Хрущев - были
отправлены на охоту. Риббентроп привез новое послание Гитлера - Сталину
лично. Отныне все дела в Европе будут решать СССР и Германия...
Сталин, как потом докладывали Гитлеру, сказал одному из
сопровождавших Риббентропа:
- В следующий раз вы должны приехать к нам в форме.
Риббентроп докладывал:
- Я опешил, мой фюрер. Спросил: как мне быстрей позвонить? Я звонил
вам из кабинета Молотова. Я передал ваши самые лучшие пожелания Сталину...
Когда я уезжал, мой фюрер, они срывали антифашистские лозунги...
Риббентроп докладывал в кабинете врача. Боли в животе были и уже, по
мановению волшебной палочки Мореля, снялись.
- Вы волновались, мой хозяин. Поэтому были боли.
- Может, ты и прав, Морель. Я действительно волновался.
- А если бы, мой хозяин, Сталин не подписал договор? - буркнул
Морель, озадаченный обострением болезни своего пациента.
- Удивительно логичный вопрос, Теодор. Тогда мы все равно напали бы
на Польшу. Ты доволен моим ответом?
- Не совсем, мой хозяин. Я кое-что читал в последнее время. Сталин
считает: он выбрал правильное решение - ведь с американцами и англичанами
не получилось у него...
- Зато, мой друг, наш пакт, как взрыв бомбы. И для янки, и для этих
англишек...
Сейчас, после приезда, Морель чувствовал: всякий разговор с ним о
Сталине наводит Гитлера на размышления. Он невольно сжимается не только от
стетоскопа, щекочущего рыхловатое тело фюрера. Видимо, все время
спрашивает себя: не обманет ли Сталин его, Гитлера? Но уже по договору шли
в Германию из России каучук, марганец, нефть, продовольствие, сталь.
- Потому Сталин думает: мы не нападем, - буркнул Морель. - У вас, мой
хозяин, хороший аппетит?
Фюрер улыбнулся:
- Отменный. - Он как бы намекал на что-то другое.
- Нам не надо было бы воевать, мой хозяин. - Морель задумчиво
уставился на окно, вместо того, чтобы ощупывать то место желудка, где у
вождя начинается боль.
- Почему, мой друг?
- Это ужасно в принципе. Я это как врач чувствую. Вы представляете
распластанное человеческое тело. И всем не поможешь, если случится много
тяжелых ранений.
- Но ведь не один вы врач. Их у нас много. Они все пойдут и выполнят
свой долг перед рейхом. Не так ли?
- Так-то оно так. Но, знаете, сколько могут погибнуть мирных людей,
они, мой хозяин, не привыкли к войне.
- Все дело в том, что их и не приучали к ней. А если вы, мой друг,
захотите жить лучше, надо, чтобы кто-то из нас позаботился об этом. Я и
забочусь о нации. Это мой долг.
Морель перед приходом своего хозяина начитался газет. Здравый смысл
подсказывал ему, сколько крови льется теперь, в эти минуты и часы, когда
они сидят и рассуждают за других. Морель представил, что делала бы теперь
на поле брани женщина, о которой он все чаще и чаще думал. Первое время по
приезде что-то на время забылось, но только встречался он с более или
менее красивой женщиной, он тут же сравнивал ее с той женщиной, с которой
ему довелось быть в Цюрихе, и горячая волна шла откуда-то из души, он
задыхался от тех чувств, которые испытывал тогда, в волнении, в
близости... "Боже, сохрани нас! Пожалей нас. Пожалей милую мою женщину.
Пожалей мою фирму..."
- Что-то вы шепчете, мой друг?
- Я молюсь.
- Помолитесь и за меня. Мне временами бывает больно. Если бы не вы...
- Я помолюсь, мой хозяин. Помолюсь и за вас, и за себя.
- Вы стали меньше пить, мой друг. Это хорошо.
- Я бы не хотел стареть, мой хозяин.
- Все об этом мечтают, Теодор. Мечты не возбраняются.
- Я бы хотел, мой хозяин, иметь дело с чистым небом. Страшно, когда
шумит над головой снаряд. Не правда ли?
- Да, это скотское чувство. Вроде за шеей у тебя сидит кот и царапает
своими крепкими когтями.
- Что бы вы подумали, мой хозяин... Вдруг бы я обзавелся семьей?
Гитлер подумал всего капельку и ответил:
- Почему бы и нет? Тогда хотя бы за вами можно будет последить
серьезно... Это шутка, Теодор. Не обижайтесь.
- Я не привык обижаться.
- Да они все одолевают вас шутками, вы им прощайте!.. Она - немка?
Чистокровная или с какой-нибудь смесью?
- Нет, я еще не знаю, - смешался Морель. - Я только предполагаю...
- Морель, если вас будет двое, это уже много. Тогда я при всем моем
старании не спасу вас.
- Что вы имеете в виду, мой хозяин?
- Неужели они вас не обзывают евреем, мой друг?
- Но я же не еврей. Я им уже много раз растолковывал.
- Вы видели портреты этого человека, который работает у Сталина? Этот
их нарком Молотов? Сталин считает, что он не еврей. А мне кажется, что
чистокровный юда...
- Видите, чем отличаетесь вы от Сталина. Сталин защищает, а вы...
Сразу меня зачислили туда, откуда я никогда не выберусь...
- Если вас посадят наши эти палачи, то вам никогда не вырваться. Вы
не докажите там, внутри тюрьмы, когда вас посадят за десять замков, что вы
- совсем другой национальности, не такой, как этот их нарком Молотов.
- Почему вы решили, что таких надо убивать?
- Да потому, что они распяли Христа. Они всегда безнаказанны. Это
меня, если хотите знать, бесит. Почему они такие?.. - Он сделал паузу и
потом жестко выдавил: - Я вас уважаю, Морель. Я ограждаю вас от любых
случайностей. Но я умываю руки, если вы приведете к нам еврейку.
- Следовательно, не стоит при вас говорить о каких-то серьезных
вещах.
- Нет, не правда. Со мной вы можете говорить, сколько угодно. Но с
другими - будьте осторожны... Вы знаете, почему Сталин живуч и его
беспрекословно слушают?
Морель пожал плечами:
- Не могу ответить.
- Не можете? - удивился фюрер. - Это же так просто. Сталин все
засекретил. Они имели, мой друг, привычку. Боролись с царем,
конспирировали дела. Сейчас все труднее и труднее достать материалы их
пленумов. Уж не говоря о Политбюро. Нам надо учиться тоже держать все в
секрете. И мы непобедимы.
- Но вы же говорите с народом...
- С народом? Вы верите, что есть где-то народ? Это кричащая и рычащая
толпа, Морель.
- У вас есть основания верить, что народ вас поддерживает...
- Поддерживаете вы меня, Морель. Я всегда вам благодарен... Насчет
меня и народа... Я тут не заблуждаюсь... Я смотрю на своего нового друга и
кое-чему учусь у него.
- Да, у него есть чему поучиться.
- Вы считаете? Впрочем... Благодаря мастерству политического и
психологического манипулирования моего друга общественным сознанием своего
народа, он решил многие проблемы эпохи... Кто может так долго править,
держа людей под страхом?.. Кстати, вы когда-либо узнавали, какие лекарства
ему выдают? Перед выходом к своим даже соратникам? Я слышу какие-то
легенды о его этой походке... Что он перед этим употребляет? Почему
спокойно говорит и люди боятся его? А я - раздражителен... Я кричу... Я
надрываюсь... Почему вы ничего не придумаете для меня, чтобы я не выглядел
иногда как клоун?
- Ваши таблетки, мой хозяин, единственные... Они укрепляют ваше
здоровье. Вы немножко возбуждаетесь. Но вы совсем другой человек, чем ваш
новый друг... Зачем вам завидовать ему?
- Может, мы поделимся с ним лекарствами? Пусть мы станем с ним
долгожителями... Европа будет под нашим сапогом. Что же мой друг станет
надрываться, везти нам то, что можно взять у других?
Фюрер то ли шутил, то ли говорил все это всерьез. Морель, однако,
испугался:
- Нет, нет, мой хозяин! Нет. Это мой секрет. Он принадлежит вам и
мне. И сколько бы вы меня не упрашивали, я не дам ни одной таблетки
постороннему, другому. Обижайтесь на меня или не обижайтесь, но не
просите...
6
Настои на своем Гитлер, пошли своему другу партию таблеток,
помогающих даже от экземы (у Сталина она тоже была), и кто знает, что бы
произошло? Дотошные русские обязательно проверили бы содержание таблеток
"лично фюреру". Да, дозы стрихнина постепенно-постепенно увеличивались,
увеличивались. А фюрер их пил, пил... И нельзя было подступиться к Морелю.
Всех, кто подступался, убирали, прятали. Через пять лет, в конце 1944
года, когда над Германией нависла смертельная опасность, посмелее стали
говорить о Мореле как о каком-то агенте...
...Было солнечное зимнее утро. Мрачно были настроены люди в бункерах.
Ничего утешительного с фронта. Одергивали друг друга, ссорились. Морель в
это утро, чуть-чуть выпив, шел к фюреру, чтобы сделать ему укол.
Перед этим была бурная сцена между Гитлером и Евой Браун. Ева не раз
уже говорила ему, что он зря доверился этому Морелю. По ее мнению, по
мнению многих, - она это говорила раздраженно, - Морель давно является
британским агентом. Он делает все возможное, чтобы Гитлер не мог
реалистично думать и принимать правильные решения.
- Это сказано в горячах, - успокаивал ее фюрер. - Ты же знаешь, что я
отлично чувствую себя после его инъекций.
- Неправда, - в отчаянии крикнула Ева, - ты всегда возбужден, лицо
твое горит. Мне бывает за тебя страшно.
- Успокойся, Ева. Нам сейчас надо держать себя в руках... Какая
ответственность, какая навалилась ответственность! Подумай... А это все
мелко, глупо! - Гитлер говорил уже раздраженно.
