эмигрировавшие из Германии в СССР и теперь находящиеся под следствием по
тем или иным мотивам, были отправлены на родину, какая бы она для них ни
была. В начале 37-го согласно приговору Особого совещания из СССР
высылаются первые 10 человек антифашистов. "Из тюрьмы в тюрьму", - горько
шутили те, кого по сути предавали.
"Спец" - некто Пфейфер. Если точнее - под прикрытием этой фамилии
бывший провокатор. Действительно сидевший в советской тюрьме. Пфейфер
заявил германскому советнику, которому разрешили посетить высылаемых в
присутствии сотрудников НКВД и Наркоминдела, следующее: "Я хоть и сильно
измучен пребыванием в тюрьме, но заявляю, что не могу вернуться в
Германию, поскольку я - коммунист и там сразу же буду арестован"... Когда
Пфейфера привезли на родину, он выбросился из окна и убился насмерть.
Провокатор, таким образом, чтобы ему простили фашисты предательства в
прошлом, обязан был выполнить их задание под этой фамилией.
СУТЬ ЗАДАНИЯ:
У фюрера - ненадежный врач. Компетентные органы не раз поднимали
перед ним вопрос о замене Мореля. Но всякий раз Гитлер брал его под свое
покровительство. "Пфейфер", наконец, должен был разоблачить Мореля. Он
сидел в советской тюрьме, он слышал там, что врач фюрера - отравитель.
Стоит лишь сделать анализ лекарств, которые он дает своему великому
пациенту! И все станет на свои места.
Ах, как тогда Морель пил арак с этим "спецом", как видел его
насквозь! Он не виноват, что этот "спец" говорил глупости по поводу
болезни второго великого человека - Сталина. Морель заложил "спеца". Он и
теперь, вспомнив, что было тогда, вдруг насторожился. Что-то ему не
понравилось. Откуда такие богатые закуски? Откуда такая внимательность?..
Тогда Морель стал рассказывать, какой он везучий врачеватель. Теперь он
нет-нет да и взглядывал на этого молодого человека. Но постепенно пьянел,
язык его уже заплетался.
... Даллесу шел сорок шестой год. Не мальчик. Он мертвой хваткой
уцепился за фирму, собственную фирму Мореля. Фирма покупается тут, в
Швейцарии. Морелю будут открыты кредиты. Все будет у Мореля. Жизнь
длинная... - Этот молодой человек накопил немалое состояние за короткий
срок. Пусть Морель прикинется тоже беззаботным. Он - бизнесмен. Все
остальное - дело рук его здешних покровителей. Небольшой процент, и фирма
идет с прибылью. Морель - там, в Германии, фирма его - тут! О ней никто не
знает... Откуда бы у его друга такие апартаменты, такая еда, такое питье?
Вы ему растолкуйте, - наставлял Даллес своего агента, - как это
безболезненно делается. Купим ему фирму. Никто, между прочим, в тамошнем
его окружении и знать не будет о его маленьких коммерческих делах. Они для
всех - тайна.
3
Да, Морель и сам хотел, приехав в Швейцарию, выйти на медицинские
круги (так он выражался). Да, он хотел, чтобы здесь знали, кто он и кого
лечит. И если новый его друг предлагает посредничество, - он, Морель,
готов со своей стороны сделать все, что от него зависит. Не такой он олух.
Разве он не понимает, что означает прошлогодний захват Германией Австрии?
Что такое нападение фюрера на Польшу? Разве он кое-что не понял из этой
поездки? Взять хотя бы эту Митфорд. В цивилизованной стране так поступают.
Ведь она воспевала врага своей нации. И что же? Они ее приняли, даже в
состоянии войны с Германией. Для них она - не только аристократка. Она -
человек. И ее нельзя судить за то, что она возносила на пьедестал самого
теперь злейшего врага нации - фюрера.
- У нас все не так, не так! - Морель уронил голову к столу. -
Попробовал бы кто заикнуться, что какой-нибудь там Чемберлен - душка...
Сколько бы волос полетело с головы... Я, мой дружочек, - он был вовсе
пьян, и уже не выговаривал все слова, - боюсь!
- Тем более - надо действовать! - Его сосед по столу двоился Морелю.
- Возьмем с вами фирму. Вы - большой хозяин. Надо начинать когда-то жить
по-другому.
- Я вам скажу... Страшно слушать моего хозяина. Мы должны, сказал он
недавно, развивать технику обезлюживания... Я спросил его: что он под этим
подразумевает? А он, приняв мою пилюльку, сказал так... Под обезлюживанием
он имеет в виду устранение целых расовых единиц...
- Плюньте на него! - засмеялся сосед. - Это он шутит.
- Нет, нет! Он не шутит... Мне об этом говорил некий спец. Он,
конечно, хитрун. Он пришел ко мне, чтобы я как-то перед ним открылся.
Тогда бы он доложил, что я не твердый в принципах... Я узнал, что этот
спец выдает себя за другого. У меня есть друзья. Они мне сразу
докладывают, чтобы я замолвил словечко перед фюрером... Ведь я нахожусь
всегда с ним. Когда он больной, он слушает меня, как ребенок. И тогда я
кое за кого прошу... И эти люди мне в ответ сразу звонят, если что-то на
меня бог посылает злое.
- Вы - еврей?
- Что?! Я не еврей... И мне не грозит устранение...
- Идем в постель, Морель! Идем... Завтра нам рано надо вставать. Мы
поедем завтра покупать фирму. Я ее присмотрел для себя. Но я отдам ее вам.
Вы не еврей. Я тоже не еврей. Мы с вами сговоримся.
Морель проснулся в этот раз глубокой ночью. Где он? Зачем он здесь?
Он ничего не помнил, что говорил за столом. Почему так за ним здесь
ухаживают?
Он почему-то вспомнил того "спеца" из жарких песков. Дудки! Он знал,
что этот "спец" только что вернулся из России. "Спец" эмигрировал туда в
тридцать третьем, жил там и на чем-то попался. НКВД заставило его,
наверное, заговорить. Этим "спецом" они подкапывались к Морелю. У него же,
Мореля, все чисто с лекарствами! Ведь помогает Гитлеру его лечение. Что же
они хотят от Мореля? Они тоже, как этот знакомый, считают его евреем.
Еврей не может лечить Гитлера, не может! Уже ясно, что Гитлер хочет
уничтожить всех евреев. Уничтожит он и Мореля. Доберется до него.
Он услышал шаги и насторожился.
Вошел хозяин дома.
- Я не знал, что вы не спите. Ворочаетесь, сопите...
- Алкоголь вышел, - вздохнул Морель. - Зачем вы назвали меня вчера
евреем?
- Теодор, я видел, как вешают и правых, и левых... Ни к тем, ни к
этим я лично примыкать не собираюсь. Надо думать о себе, Морель... Ваш
хозяин, как вы его называете, однажды проснувшись в неудовольствии от
того, что ваше лекарство не помогло ему громко хлопнуть газами,
скопившимися в желудке, решит: как специалист - вы дерьмо. Он вспомнит,
что ему подсказывают советники разного калибра. Они, Морель, - это видно
из газет, считают вас евреем... Вот я заготовил документ, подпишите его.
Это что касается покупки фирмы...
Гуляя утром, Морель думал о своем новом друге, о подписанном
документе, о том, как быстро разбогател его новый друг. А почему Морель не
может так же быстро разбогатеть? Ведь его уже давно не устраивает закупка
таблеток на стороне. Ему вдруг остро захотелось хотя бы немного
заработать. К чему всегда протягивать руку? Можно спокойно жить,
как-нибудь уйти от фюрера... Разбогатеть...
Утро торжествовало. Выходило солнце медленно, властно. Свежести было
столько и в природе, и в нем, несмотря на то, что он вчера, кажется,
перебрал, что ему захотелось жить совсем по-другому. Почему он должен
всегда бояться, кто родил его и кто он теперь для них, тех, кто окружает
Гитлера? "Это злые люди... Ничего общего у меня с ними нет и не было! Я не
хочу... Не хочу!"
И он пошел в это утро покупать фирму. Его милый агент, очаровавший
Мореля вконец своей сметкой и расчетом, проворачивал дельце ловко.
Хозяйкой, куда они пришли покупать фирму, была красивая женщина. Ее муж
торговался, не уступал. Но фармацевтическая фирма плыла к ним. Морель
становился ее владельцем.
- Ах вы, шалунишка! - погрозил своим толстым пальцем личный эскулап
великого вождя, когда они вышли в тихий зимний день.
- Что вы имеете в виду? - Обладающий завораживающим мюнхенским
диалектом его напарник очень доброжелательно улыбнулся.
- Я завидую вам, - сказал Морель, не совсем и притворно вздыхая.
- Чему же вы завидуете?
- Вы переспите с ней в первую же встречу, когда муж ее укатит по
каким-то делам. Разве я не видел, как вы перемигнулись, мой друг, с ней?
- Вот о чем вы! - рассмеялся компаньон. - Добрый, хороший мой друг
Теодор! Она улыбнулась мне так, как и вам. Это была грустная и
очаровательная улыбка. Она улыбнулась нам как победителям. Мы в ее понятии
выше проигравшего на гонках жизни ее мужа. Он распродает, а мы с вами
покупаем. Мы - владельцы. Он - торгаш от нужды... Впрочем, хотите она
придет к нам в гости?
- Вы спрашиваете! Но у меня шансов...
- Теодор, вы знаете, что у меня и без этой очаровательной женщины
есть поклонницы. Мы сделаем так... Вы, наверное, не заметили того, что ее
муж сказал... Он сказал, что сегодня вечером уезжает почти на месяц...
Впрочем, он уже уехал. - Поглядел на часы. - И мы пригласим ее - как
консультанта. Мы же не знаем все подробности. Почему он продал, это ясно.
Он горит, как коммерсант. Но можно ли полностью рассчитывать на эту фирму?
Или мы с вами подумаем о том, что со временем станем подыскивать что-то
помощнее? Не так ли, мой друг?
4
Сам Бог не заподозрил бы эту женщину в игре. О, какая это была
изысканная, точная, аристократически бесподобная игра. И вся эта игра
предназначалась не стройному бесподобному мужчине в молодом цветущем
возрасте, а ему, "этому несравненному толстячку". Она никогда не обращала
до этого внимания на таких толстячков, если признаться откровенно. А
посмотрите, сколько в нем, этом толстячке, жизни! Какой огненный взгляд!
Какой пожирающий мужской взгляд! Молодые, они пресыщены, они насытились и
любовью, и ласками. Что не скажешь о Теодорчике. Он - один?! И никого у
него в эти дни не было?! И это свидетельствует его напарник?! Вы не
обманываете оба?
Она сидит с Теодором рядом. Видны ее округлые, будто атласные колени.
Что-то жаркое у Мореля на губах, во рту. Он волнуется так, как не
волновался давным-давно. И она волнуется.
- Не бойся, Теодор. Твой компаньон ушел... Я ему сказала, и он ушел.
Я хочу быть только с тобой... Потом, может, он придет... Но сейчас я хочу
быть лишь с тобой...
С этого незабываемого вечера вдвоем с женщиной, которой в подметки не
годилась даже Ева Браун, и началось верное и расчитанно-медленное
отравление фюрера. Дозы стрихнина, которые вводились в таблетки,
вырабатываемые фирмой, постепенно увеличивались. Увеличивала их эта
непревзойденная женщина... О чем они только потом не говорили! Он ей
говорил ласковые нежные слова, и она ему в ответ говорила тоже сладкие
слова. Они договорились, что она будет всегда с ним, если ему придется
приехать на фирму - теперь уже твердую собственность.
- Теодор, можно заработать много денег. Мой муж... Нет, не
спрашивайте, почему он так поступил с фирмой. Он был к ней невнимателен.
Его можно простить. У нас семейная тайна. У нас, Теодор, трагедия с нашим
ребенком. Он, понимаешь, Теодор, он попросту прикован к постели. И этого
калеку муж обожает. Он виноват в этом. Я, Теодор, хорошая крепкая женщина.
Мне надо было родить от другого. Я же не знала и родила от своего мужа...
Как хочется иметь такого же толстячка, как ты, Теодор. У тебя есть дети?
Есть ли у него дети?
Что же она спрашивает?
Какая женщина будет постоянно терпеть его?
Он толст, неуклюж. Считается, - он глубоко и искренне вздохнул, - что
