совсем лишены налета сенсационности.
Эти намеки составили единственный источник информации студента-медика
Ришара Бракемонта обо всем этом деле. Неизвестным ему остался один мелкий
факт, который казался столь незначительным, что ни комиссар, ни кто-либо
из свидетелей произошедшего не упомянули о нем репортерам. Припомнили об
этом только впоследствии, после истории с самим студентом.
Итак, когда полицейские снимали с крюка Шарля-Мари Шаумье, из
открытого рта покойника выполз большой черный паук. Служащий, вскрикнув:
"О, дьявол, опять эта мерзость!" - сбил его щелчком. Позже, во время
следствия по делу Бракемонта, он показал, что, когда снимали с крюка тело
швейцарского коммивояжера, он увидел, как точно такой же паук пробежал по
плечу мертвеца.
Однако обо всем этом Ришар Бракемонт ничего не знал.
ДНЕВНИК РИШАРА БРАКЕМОНТА,
студента - медика
ПОНЕДЕЛЬНИК. 28 февраля.
Поселился здесь вечером. Распаковал себе свои корзины, расположился,
как мог, и улегся в постель. Спал великолепно, било ровно девять, когда
меня разбудил стук в дверь. Это была хозяйка. Она сама принесла мне
завтрак. Она обо мне очень заботится, доказательство тому - яйца, ветчина
и изумительный кофе. Я умылся, оделся, а потом, покуривая трубку,
наблюдал, как слуга прибирает в комнате. Итак, я здесь. Прекрасно понимаю,
что ввязался в опасную историю, но при этом уверен, что, если сумею
разгадать, в чем тут дело, выигрыш падет на мой номер. Я получил
какой-никакой, а шанс. Ну что же, попробую им воспользоваться.
Собственно, и другие были достаточно сообразительными, чтобы
сориентироваться в ситуации. Уже двадцать семь человек, в том числе две
женщины, обращались или в полицию, или непосредственно к хозяйке. Так что
конкуренция была дай Бог. Все наверняка такие же, как я, голодранцы.
"Пост", однако, получил именно я. Почему? Ах, видно, я был
единственным, кто сумел преподнести полицейским умникам своего рода
"замысел". Да еще какой! Блеф, само собой.
Этот отчет предназначен также и для полиции. Что за радость для меня
иметь возможность с самого начала поведать этим господам, что я обвел их
вокруг пальца! Если у комиссара голова не только для того, чтобы носить
шляпу, он скажет: "Хм, именно поэтому Бракемонт показался мне самым
достойным!" Да пусть себе потом говорит, что ему заблагорассудится. Сейчас
я сижу тут и считаю добрым знаком, что для начала надул полицию. Правда,
сперва я нанес визит мадам Дюбонье, но та отправила меня в комиссариат. Я
таскался туда целую неделю, все время мое предложение "принимали во
внимание" и всякий раз откладывали решение на завтра. Большинство моих
соперников махнули на это дело рукой, имея, очевидно, занятия получше, чем
сидеть часами в душной приемной комиссариата, тем самым приводя комиссара
в дурное расположение духа. Наконец он категорически дал мне понять, что
мне там больше появляться незачем. Он благодарен мне, как в равной степени
и другим, за добрые и благородные побуждения, но возможности использовать
некомпетентных дилетантов не видит. Так что если я не располагаю готовым
планом действий...
Тогда я заявил, что такой план давно подготовил.
Разумеется, ничем подобным я не думал заниматься и сказать по этому
вопросу мне было нечего. Все же пришлось заливать, что мой план - очень
хороший, хотя, конечно, слишком опасный, могущий привести к той же
трагедии, что и действия сержанта. И что я изложу его лишь при условии,
что комиссар даст мне слово чести приняться за его осуществление лично.
Этого предложения полицейский не принял, сославшись на нехватку времени.
Несколько раз он пытался подступиться ко мне, не смогу ли я рассказать
свой проект хотя бы в общих чертах...
Я это сделал. Нес чистейшей воды околесицу. Еще секунду назад у меня
не было никаких идей. Сам не знаю, что это вдруг на меня наехало. Я
заявил, что среди часов недели есть один особенный час. Это время, когда
Христос исчез из гроба, чтобы сойти в ад, - шестой час вечера последнего
дня еврейской недели. А господин комиссар, наверное, помнит, что все три
убийства были совершены в пятницу между пятым и шестым часом пополудни.
Только я пока не могу сказать, в чем тут дело, разве что посоветую
почитать "Откровение святого Иоанна".
Комиссар сделал такую мину, будто все отлично понял. Поблагодарил и
пригласил зайти вечером. Точно в назначенное время я уже был в его
кабинете, где на столе увидел раскрытый Новый Завет. Прежде чем явиться
сюда, я занимался тем же - читал "Апокалипсис" и ничего не понял. Надо
полагать, комиссар был умнее меня, во всяком случае, он очень вежливо
сообщил, что хоть я и ограничился крайне смутными намеками, ему удалось
уловить нить моих рассуждений. Он готов принять мое предложение и помочь
мне в его реализации.
Должен признать, что комиссар и в самом деле на помощь не поскупился.
Он заключил с хозяйкой контракт, который обеспечил мне на все время
пребывания в гостинице первоклассный уход. Меня снабдили прекрасным
револьвером и полицейским свистком, а полицейским патрулям было отдано
распоряжение почаще заглядывать на улицу Альфреда Стивенса и по первому
моему знаку спешить мне на помощь. Но важнее всего было то обстоятельство,
что комиссар приказал установить в моей комнате телефон, который
обеспечивал прямую связь с комиссариатом. Поскольку комиссариат находился
в четырех минутах ходьбы отсюда, я в любой момент могу рассчитывать на
немедленную помощь. Трудно представить, чего можно бояться в таких
условиях.
ВТОРНИК, 1 марта.
Ни вчера, ни сегодня ничего не происходило. Госпожа Дюбонье принесла
шнур для установки шторки, который сняла в другой комнате - сколько их
теперь пустует! Хозяйка не упускает ни одного случая зайти ко мне и всякий
раз что-нибудь приносит. Я склонил ее еще раз со всеми подробностями
описать все предшествующие случаи, но не узнал ничего нового для себя. Что
касается причин для повешения, то госпожа Дюбонье имеет на этот счет свое
мнение. В случае с акробатом поводом послужила несчастная любовь: когда он
жил в отеле в прошлом году, его часто навещала молодая дама, которая
теперь не пришла ни разу. Что толкнуло на роковой поступок господина из
Швейцарии, ей неизвестно. Ну да ведь все знать и невозможно. А вот сержант
совершил самоубийство только затем, чтобы досадить ей лично.
Должен признать, что теория мадам Дюбонье не показалась мне слишком
убедительной. Все же я спокойно выслушивал ее болтовню. Как-никак хоть
какое-то разнообразие.
ЧЕТВЕРГ, 3 марта.
Все еще ничего не происходит. Комиссар звонит по нескольку раз в
день, а я уверяю, что у меня все в наилучшем виде. Эти сведения его,
однако, не успокаивают. Достал сбои учебники и принялся за науку, так что,
что бы ни случилось, мой добровольный арест не будет совершенно
бесполезным.
ПЯТНИЦА, 4 марта, 14 часов.
Съел отменный обед, к которому хозяйка подала полбутылки шампанского.
Это был настоящий пир приговоренного к казни. Мадам Дюбонье смотрела так,
будто я на четверть уже был покойником. Прежде чем уйти, она со слезами на
глазах умоляла пойти с ней, наверное опасалась, что я повешусь, "лишь бы
ей досадить".
Внимательно осмотрел шнур для занавески. Вешаться на такой штуковине?
Хм, не имею никакого желания. К тому же шнур шершавый и негибкий, так что
петлю из него трудно было бы затянуть. Если бы мне пришло в голову
последовать примеру своих предшественников, пришлось бы проявить много
доброй воли. В настоящее время сижу за столом, слева телефон, справа
револьвер. Никаких опасений, только любопытство.
6 часов вечера.
Ничего не случилось, едва не написал - "к сожалению"! Роковой час
настал и прошел так же, как и другие. Не могу, правда, отрицать, что
временами испытывал желание подойти к окну - да! Только совсем по другой
причине. Комиссар между пятью и шестью звонил раз десять. Переживал,
наверно, не меньше моего. Зато госпожа Дюбонье просто счастлива - человек
неделю жил в "семерке" и, несмотря на это, не удавился. Кто бы мог
подумать!
ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 марта.
Теперь я уверен, что ничего выяснить не сумею, и все больше
утверждаюсь в том, что самоубийства моих предшественников свелись друг с
другом лишь редкой игрой случая. Я просил комиссара, чтобы он во всех трех
случаях повторно провел немедленное расследование, и уверен, что, в конце
концов, ему удастся дойти до сути. Что касается меня, то я буду сидеть
здесь, сколько получится. Слава моя не покорит Париж, но как бы там ни
было, а я живу здесь, и на дармовщинку! Кроме того, я принялся за
зубрежку, и дело идет все лучше. Ну и, сверх того, есть нечто такое, что
удерживает меня здесь.
СРЕДА, 9 марта.
Так что ставлю точку над "i". Кларимонда... [героиня рассказа Т.Готье
"Возлюбленная из мира теней" (1836 г.)]
Ах, я, правда, еще ничего не сказал о Кларимонде. Это и есть та самая
третья причина, по которой я хочу остаться здесь, и именно из-за нее мне
хотелось в течение "рокового" часа подойти к окну - хотя и не затем, чтобы
повеситься, само собой. Кларимонда - почему я ее так называю? Понятия не
имею, как звучит ее настоящее имя, но чувствую, что называть ее должен
именно так.
Готов поклясться, что, если мне когда-нибудь представится случай
спросить ее имя, девушка обязательно назовется Кларимондой.
Я увидел ее вскоре после вселения в номер. Она живет на другой
стороне узенькой улочки, а ее окно находится напротив моего. Обычно она
сидит у него, скрывшись за занавесками. Должен, правда, отметить, что она
стала наблюдать за мной раньше, чем я за нею, и явно выразила интерес к
моей особе. В общем-то, здесь нет ничего необычного. Вся улица знает, где
и за какой надобностью я поселился. Уж мадам Дюбонье об этом
побеспокоилась.
Я по природе своей не влюбчив и редко имею дело с женщинами. Если
человек приехал из Вердена в Париж, чтобы учиться медицине, а денег у него
хватает лишь на то, чтобы раз в три дня досыта поесть, у него найдется о
чем думать и помимо любви. Так что опыт у меня был небольшой, и за дело я
взялся, вероятно, не самым лучшим образом. Но и тем, как развиваются
события в данный момент, я вполне удовлетворен.
Сначала мне и в голову не приходила мысль, будто что-то может связать
меня с той, что живет напротив. Я только подумал, что раз уж оказался
здесь, чтобы вести наблюдения, и до сих пор, несмотря на все старания, не
высмотрел ничего интересного, то может мне попробовать понаблюдать за
соседкой? Трудно же весь день-деньской сидеть над книгами. Тогда я
установил, что Кларимонда живет на третьем этаже одна. В комнате три окна,
однако она сидит всегда у того, которое находится как раз напротив моего.
Сидит и прядет на маленькой старомодной прялке. Когда-то я видел такую у
своей бабки, которая никогда ею не пользовалась, а просто получила в
наследство от какой-то своей пратетушки. Я не подозревал, что сейчас
кто-то может использовать такой антиквариат. Между прочим, прялка
Кларимонды - это маленькая изящная штучка, белая, словно выточенная из
слоновой кости; нити, которые девушка прядет с ее помощью, должно быть,
исключительно тонкие. Весь день она, укрывшись за занавесками, сидит и
работает без устали, прерывая свое занятие только с наступлением сумерек.
Правда теперь, в эти туманные дни, на нашей узкой улице смеркается рано, и
в пять уже совсем темно. В комнате Кларимонды я ни разу не видел света.
