лать больше нечего. Передайте президенту: пусть публикует сообщение...
Ничто так трудно не далось Спринглторпу, как дело о гласности работ
"лаборатории". "Распубликуем, нашумим, - а ничего не выйдет. И что тог-
да?" - настаивал Куотерлайф па молчании до поры до времени. "Уран и так
почти что воруем, - ворчал Кэйрд-старший. - Вольфрам - металл редкий,
запас на рынке ограничен. Чуть прослышат, что нам без него никак, - цены
вздуются втрое. А транспорт?" Ведомство отца Фергуса разродилось мемо-
рандумом, из которого следовало, что "операция, по своим масштабам срав-
нимая с величайшим природным катаклизмом, может вызвать резко отрица-
тельные оценки, к которым присоединится от тридцати до семидесяти про-
центов населения заинтересованных районов. Что затруднило бы ее подго-
товку и проведение". Фразы были длинные, скатанные и живо напомнили
Спринглторпу лучшие страницы "Преславного дела".
Памела Дэвисон выразилась кратко: "Конечно, ото касается всех. Поэто-
му лучше сделать вид, что это никого не касается".
"Немедля обо всем распубликовать! - требовал Левкович. - Хватит де-
лать из нас домовых!"
Не зная, на что решиться, Спринглторп тянул и тянул дело, никому ни-
чего не разрешая и не запрещая, пока чуть ли не все было подготовлено.
Тогда и было решено, что официальное сообщение следует опубликовать, как
только на океанском дне появятся признаки извержения.
Конечно, слухи ползли и доходили до имеющих уши, но попасть на остров
извне было почти невозможно, толком никто ничего не знал. Каждое утро,
открывая сводку мировой печати, Спринглторп ожидал появления сенсацион-
ных заголовков, но все было тихо. Он догадывался, что дело тут не обхо-
дится без трудов отца Фергуса, оказавшегося недюжинным дипломатом.
Самым тяжким испытанием для Спринглторпа оказалось прощание с полков-
ником Федоровым, начальником русской технической миссии. Основная часть
работ по эвакуации завершилась, всемирный сбор средств позволил приоб-
рести технику, наскоро обучить свои кадры, и русские готовились к отъез-
ду. В президентском бараке был устроен торжественный ужин для сотрудни-
ков миссии, а на следующее утро Спринглторп принял Федорова один на один
в своем кабинетике.
- Господин президент, - сказал полковник после того, как закончилась
официальная часть визита. - Мне поручено передать вам следующее устное
заявление. Нашему правительству в общих чертах известно, что на острове
ведутся работы определенного плана. Масштаб их довольно велик, официаль-
ных указаний о закрытом характере работ не имеется, так что в нашей ос-
ведомленности нет ничего предосудительного. В то же время ваше прави-
тельство предпочитает, по-видимому, уклониться от широкой огласки прог-
раммы и целей работ. Наше правительство и ваш народ на деле доказали
глубокое понимание трагической ситуации, в которей оказалась ваша стра-
на. Безусловно, это не дает нам права вмешиваться в ваши внутренние дела
и требовать к себе особого доверия. Нет и международных установлений,
которые, могли бы регламентировать подобные программы. Но как вы понима-
ете, такие операции способны глубоко затронуть жизненные интересы сопре-
дельных стран. В связи с этим наше правительство выражает беспокойство и
ожидает от вас действий, способных его рассеять. Ни в коем случае не
указывая формы и содержания этих действий.
Полковник умолк. Настал черед Спринглторпа. Что он мог противопоста-
вить словам этого человека, именно этого человека, которого глубоко ува-
жал? За бешеную работоспособность в организованность, за бесконечную го-
товность помочь, пойти навстречу взвинченным островитянам, мечущимся на
грани истерии и изнурения. Такому человеку нельзя было промямлить в от-
вет уклончивую любезность. И в то же время нельзя попросту отвезти его к
Левковичу и показать все от начала до конца. Это вынудило бы русских за-
нять четкую позицию. Какую? Ясно какую: массированное искусственное под-
водное извержение - такого никогда не было. И не должно быть. Ни один
трезво мыслящий человек не способен одобрить такой проект. Наоборот, он
обязан воспрепятствовать ему. Ах, как хорошо трезво мыслить, когда твоя
земля не ходит ходуном, обрушиваясь в океанские хляби!
- Полковник, - сказал Спринглторп. - Ведь вы не просто наблюдали, что
у нас творится. Вы сами и ваши люди отдали нам часть своей жизни. Боль-
шего нельзя ни просить, ни требовать. Но подумайте: это для вас была
только часть. Часть. Правда? А для нас - это вся жизнь. Не только наша.
Это жизнь будущих поколений нашего народа. Мы отвечаем перед ними. Мы
обязаны, свято обязаны испытать все пути, предпринять все попытки и в
любой из них дойти до конца. До гибели, до сумасшедшего дома, до того,
что всех нас перевяжет международная морская пехота. Вряд ли это случит-
ся, полковник, но, если случится, я обязан буду зубами грызть веревки,
пока меня не пристрелят. Так думает каждый из нас, и я тут не исключе-
ние. Вы скажете, что это слепой первобытный национальный эгоизм. Да, это
так с точки зрения любой другой нации. Но не с нашей.
Полковник молчал, и Спринглторп, сделав круг по кабинетику, продол-
жал:
- Я прекрасно понимаю, мы все прекрасно понимаем, что означают ваши
слова. Это мягкое, но настойчивое предупреждение. Предложение утопить
начатое в дискуссиях ученых авторитетов. Мы не пойдем на это. Пытаясь
сохранить хотя бы часть своего дома, быть может, мы повредим еще чей-то.
Я горячо надеюсь, что этого не произойдет. Но если произойдет, мы сто
лет будем ходить голые и босые, мы будем каяться и расплачиваться. Бу-
дем. Но на своей земле, полковник. Поймите: вы - часть милостыни, кото-
рую нам подали. Должны были подать. Но нам нужно большее. И у нас доста-
нет дерзости стребовать у человечества свою долю целиком! - Ошеломленный
пылом собственных слов, Спринглторп помедлил и, одолев сухость во рту,
закончил: - Я прошу вас, полковник, передать это вашему правительству.
Одновременно с выражением глубокой благодарности за все, что ваш народ
сделал для нас. Был бы очень рад услышать ваше личное мнение по этому
поводу. Ни в малой мере не соединяя ваших слов с мнениями служебными и
государственными.
- Господин президент, я офицер, - негромко сказал полковник. - Рабо-
тая здесь, я выполнял приказ. Он был для меня большой честью. Рад, что
наша работа заслужила высокую оценку. За нами, за нашей группой были
соткни тысяч умов и рук, без них мы ничего не смогли бы. Я проникнут
этим ощущением и хотел бы, чтобы об этом помнили все, с кем нам пришлось
здесь работать. Чувства и мнения этих сотен тысяч наших земляков - это и
есть мои личные чувства и мнения, я от них неотделим. Я вам их высказал.
И надеюсь, что вы отнесетесь к ним с должным вниманием. Уверен, что к
вашим словам наше правительство отнесется со всей серьезностью. Они того
заслуживают. Позвольте мне на этом попрощаться с вами и еще раз сказать,
что наш народ относится к вашей стране с братским сочувствием. Именно
поэтому оп и послал нас сюда. Не забывайте об этом, господин президент.
Прощайте.
Существует, все же существует искусство, неведомое Спринглторпу! Ис-
кусство слияния себя и общества. Он всю жизнь нимало не нуждался в нем,
а теперь... Теперь-то как трудно! Ах как трудно. Тяжесть собственной не-
решительности, неспособность глядеть вдаль и вширь подавляла Спринглтор-
па. И когда наконец оттуда, с неразличимого во тьме и туманах "Эльпиди-
фороса", донеслись желанные слова, он почувствовал себя легко. Легко?
Нет. Невесомо. Больше он ничего не мог сделать, ни на что не мог повли-
ять, все покатилось как лавина, а он, покачиваясь, повис над ней как не-
кий символ, мишень, в которую били молнии запоздалых страстей, били жес-
токо и болезненно для него самого, но нечувствительно для дела. Пусть!
Пусть бьют!
Он с честью выдержал неведомую для него процедуру заявления для печа-
ти с передачей по телевидению. Отец Фергус постарался па славу: не мень-
ше сотни журналистов и телеоператоров кишело на борту американского са-
молета, в салоне которого прямо па аэродроме Линкенни состоялась
пресс-конференция. Полуослепленный, полуошпаренный ярким светом юпите-
ров, Спринглторп прочитал правительственное сообщение. Оп знал его наи-
зусть и ни разу не сбился:
"Отдавая себе полностью отчет в том, что предпринятая акция может
вызвать обвинения в нарушении природного равновесия в бассейне западно-
европейской котловины Атлантического оксапа, мы самым энергичным образом
подчеркиваем, что стремимся как раз к обратному. Ибо неотвратимо надви-
гающееся исчезновение нашего острова означает гораздо большее нарушение
этого равновесия, чем попытка хотя бы частично сохранить территорию,
принадлежащую нашему народу".
На следующий день пошли протесты. Первым пришел протест Японии: "Глу-
боко и искренно принимая к сердцу трагедию нации, лишающейся собственной
земли, правительство и народ Японии не могут одобрить действий, способ-
ных привести к неконтролируемому радиоактивному заражению вод Мирового
океана".
- Чушь! - неистовствовал в радиотелефоне голос Левковича. - Я же вам
говорил: весь уран, который мы ухлопали па это дело, извлечен из морской
воды. Что мы, дети, что ли? Если на то пошло, попади он в воду весь це-
ликом - так равновесие только восстановится. Почему вы не сказали об
этом в заявлении?
- Забыли, - ответил Спринглторп.
- Забыли! Публикуйте разъяснение. Езжайте на сессию ООН, делайте что
хотите, но чтобы с этим было все ясно! Вы поняли?
Ехать в штаб-квартиру ООН, эвакуированную в Виннипег, так или иначе
Спринглторпу предстояло в ближайшие дни. Международный штаб "впредь до
получения разъяснений" приостановил финансирование технических операций.
"Ходят слухи, что группа стран готовит проект резолюции с осуждением
проводимой акции", - сообщил О'Брайд.
- Поеду и выступлю, - сказал Спринглторп Левковичу. - Как у вас дела?
- Пока работают три точки: первая, вторая и пятая. Суточный выход -
около ста тератонн, но это только начало. Разгуляется.
Через два дня загудело в четвертой, затем в седьмой и восьмой точках.
Потом заработали двенадцатое и тринадцатое жерла. Восемь вулканов буше-
вали на океанском дне.
- Нам и так почти хватит! - доносилось по радиотелефону. - Еще бы па-
рочку: третью да десятую. И довольно будет. Запас остался, мы бомбим де-
сятую. День-два - и прорвет. Не может быть, чтобы не прорвало. Зрелище!
Приезжайте посмотреть.
Десятую прорвало три дня назад. Да как прорвало! В три дня гигантская
гора поднялась на всю четырехкилометровую толщу океанских вод и выброси-
ла над поверхностью свой грозный султан.
"Эльпидифорос" крейсировал теперь вдоль фронта вулканов. Еще два из
них - второй и пятый - приподнялись над океаном. А десятый высился уже
почти на полкилометра.
Дебаты в ООН были назначены на послезавтра, и Спринглторп решил, что
перед этим должен увидеть своими глазами все, что происходит в море. И
вот он стоял и смотрел, сжимая руками стальной поручень, идущий вдоль
борта танкера. Смотрел и пытался себе представить, что происходит там, в
ужасной тьме океанских глубин: бешене кипение воды, огромные тускло-баг-
ровые комья, витающие на струях пара, тягучее клокотание громоздящейся
грязи.
- Суточный суммарный выход по всем точкам - две тысячи сто тератонн.
Мы рассчитывали на две семьсот, но при этом закладывали двадцатипроцент-
ный запас. Так что по делу сейчас - как раз! - кричал ему в ухо Левко-
вич.
Каких чудовищ пришлось выпустить из недр, каких чудовищ! Сквозь пеле-
ну дыма тусклым красным кружочком светило солнце. С неба свешивались
длинные серые струи. Нечем было дышать.
- Смотрите! Такой была Земля миллиард лет тому назад! - не унимался
Левкович.
- А это кончится? - пролепетал Спринглторп. Вдруг и это не кончится.
