слушал дурацкую остроту. И, наконец, догадался, что тот обращается к нему,
именно к нему! Просто-напросто издевается! Тогда его обуял гнев. Он
подскочил к окну и рванул на себя раму, желая попросить этого клоуна
убраться домой к бабушке. Рама распахнулась. Удар лбом о стену был хорош!
Так настало время хаоса.
Воспоминания вернулись внезапно, все разом, обрушились невообразимой
лавиной, и, не в силах сдержать их напор, мальчик лег на пол, прижавшись
щекой к ножке стола. Он вспомнил себя прежнего. Он обо всем вспомнил.
Как познал в школе физическую сущность "КПД": купил - продай дороже.
Как сбывал, учась в институте, пластинки сокурсникам.
Как записывал за деньги кассеты.
Как толкал на черном рынке книги, доставаемые подружками из
магазинов.
Жизненный путь его оказался проложен по типовой схеме, выверенной на
примере многочисленных знакомых. Этот путь состоял всего из двух
поворотов. Первый - мальчик бросил учебу. Второй - стал деловым. Имелись,
правда, и зигзаги. Например, он избежал призыва в армию, не слишком долго
выбирая между симуляцией психического расстройства и покупкой фиктивных
свидетельств о браке и о рождении двоих наследников. Затем увлекся
"видео", переключив деловую активность на новомодную сферу, и быстро
пристрастился к этому наркотику - сделался истинным "видиотом". Очень
плодотворно занимался он поиском клиентов и поставщиков, друзей и
покровителей, постепенно выходя на солидных, серьезных граждан, на людей,
по-настоящему страшных. Кстати, та фразочка: "Магнитофон купили, пора
подумать о душе", была любимой присказкой одного из этих страшных граждан
- тот употреблял ее, когда включал видеоаппаратуру, а фильмы, которыми
услаждал душу, были исключительно чугунной порнухой - что ж, таковы вкусы
сильных мира сего.
Трудно определить, какая же из этих причин заставляла мальчика шагать
по дороге, не сворачивая: деньги? видеокассеты? подружки? Какая из этих
вечных целей являлась главной в его жизни? Бесполезно выбирать. Указанные
цели образовали равносторонний треугольник, в котором каждая из них была
лишь средством для соседней.
Мальчик лежал, раздавленный воспоминаниями. Он не притворялся. Вот
сейчас его жег стыд - непереносимая пытка! Кто испытывал, пусть вновь
застонет. Это чувство было настолько сильным, что он даже не мог внятно
объяснить себе, из-за чего ему все-таки стыдно. Елки-палки, - слабо шептал
мальчик. - Вот отвал!.. Вот прикол!.. - а возможно, несколько иные
словечки сочились сквозь дрожащие уста, но смысл их был примерно таков.
Потом он задал осмысленный вопрос: что, собственно, случилось? Откуда
такие глупые страдания? Кроме ножки стола отвечать было некому. Тогда
ответил сам: просто возвратилась память. Просто возвратились прошлые
праздники. И нет в этом ничего плохого, и не может в этом быть ничего
постыдного. Мальчик заставил себя встать, присел на табурет, привычным
движением начал листать Книгу. Он делал это бездумно, автоматически, желая
успокоить взбудораженную голову, и вдруг заметил, что пачкает страницы.
Руки его были по локоть в грязи! Мысли мальчика заметались. Зеркало! -
подумал. - Где зеркало? Он вытащил почему-то паспорт, раскрыл его, бормоча
обезумело: "Дайте же зеркало!" В фотографии отразилось полузнакомое,
заросшее, грязное до омерзения лицо. Мальчика охватила паника. Отдернув
занавесь, он ворвался в нишу, где располагалась уборная, снял крышку с
бачка над унитазом и принялся лихорадочно отмываться. А когда вернулся,
утираясь рубашкой, в Келье царила жуткая темнота. Господи, подумал он, -
свеча погасла... Догадка пронзила его. - Или я ослеп? Трясущимися руками
нашарил зажигалку, торопливо чиркнул. Все было в порядке: догорела свеча.
Всего-навсего догорела свеча. Он забрался ногами на стол, стараясь не
задеть Книгу, и выглянул в оконце. Там сплошной стеной стояла тьма,
бездонная до головокружения. Ночь? - предположил мальчик. - Туча?.. Или я
ослеп?! - вновь пронзила ужасная догадка. Он спустился, нашел наощупь
зажигалку. Все было в порядке! Тогда он улегся на скамью, не думая больше
ни о чем.
Когда ушел спасительный сон, огонь свечи как и прежде разгонял мрак
Кельи. Мальчик сел рывком, мгновенно проснувшись. И долго смотрел на
трепещущее пламя, зачарованный его дыханием. Нежданная радость на миг
посетила разум. Нежность наполнила душу. И явилась ему совершенно
удивительная мысль: нет более надежного света, чем стоящая на столе свеча.
Он упруго встал - этот самый надежный свет дал ему силы. Нужно читать
Книгу, - решил он и в нетерпении уселся за стол, предвкушая новые
открытия. Он попытался читать.
Но время хаоса продолжалось.
Книга была безжалостно выпачкана, повсюду зияли следы пальцев,
присохшие капли грязи, размазанные пятна, потеки. С ужасом взирал мальчик
на результаты своей деятельности. На каждой странице он видел только
первую фразу: "Познавший грязь однажды, раб ее вечный". Он мог повторять
ее, сидя за столом, мог твердить вслух, вышагивая по комнате, мог
любоваться изяществом букв или изучать по ней орфографию. Единственное,
что он не мог теперь - прикасаться к смешным прописным истинам. И ему
назойливо лезло в глаза это короткое колючее слово - "Раб" - везде оно
было, везде!
Надо что-то делать, - подумал мальчик. Надо... Он бережно принял на
руки Книгу и понес ее в уборную - смывать грязь. В бачке вместо воды была
водка, и тогда мальчик заплакал.
Впервые он узнал вкус слез.
Ничего больше не оставалось, кроме как отнести старинный фолиант
обратно, вернуться в уборную - так узник и сделал. Окунув лицо в бачок, он
начал по-собачьи лакать водку, всхлипывая, жадно хватая ртом забытое
наслаждение. А потом, уже сидя за столом, стал жечь деньги. Запаливая
купюру за купюрой от горящей свечи, он смотрел, как легко пламя побеждает
всесильные бумажки, и удивлялся: почему же ему раньше не пришло в голову
заняться таким важным делом? Валявшийся на полу паспорт заставил мальчика
временно прервать работу. Он брезгливо поднял этот документ, зачем-то
удостоверяющий его личность. Раскрыл, в который раз обнаружив свое
изображение. Кроме того, первый листик содержал фамилию, имя и отчество.
Совсем недавно в памяти сохранялись только они, эти пустые никчемные
сочетания звуков, теперь же к ним приложился и весь он целиком, - с
отлаженной, наивернейшей биографией, с тщательно ухоженной грязью, -
однако фамилия-имя-отчество так и остались для него пустыми никчемными
звуками. Горько... Мальчик решительно выдрал жалкий листик. И сжег его без
колебаний. Вместе с деньгами.
Значит, вот ты как! - злобно говорил он. - Значит, ты уверен, что я
раб? Ну и ладно! Ну и хрен с вами!
Покончив с делами, он вновь рискнул прикоснуться к Книге. Приоткрыл
ее где-то посередине, обмирая от томительного страха, и тут же увидел
слово "любовь" - более из фразы ничего не понял. Поднял голову. Оконные
рамы были распахнуты, а перед окном сидел на табуретке... он сам!... и с
упоением предавался чтению.
Причем здесь любовь? - крикнул человек. Безмолвие стало ответом.
Полный недоумения, он попытался вспомнить бурные эпизоды своей жизни,
связанные с любовью, вспомнить подружек, вечера встречи, но эти сценки
телесного цвета ничего не объяснили ему. И тогда узник заплакал во второй
раз. Почему-то он ощущал сейчас неудержимую потребность в слезах.
А потом, получив облегчение, продолжил чтение Книги. Может быть там
удастся найти ответы ему - живущему в Келье мальчику?
МИР (ПРОДОЛЖЕНИЕ)
- Холеный! - его потрясли за плечо. - Ты не подох, оказывается!
Он очнулся, поднял голову. Знакомая морда. Кликуха, какая же у этого
парня кликуха? Не помню...
- Народ развлекаешь? - парень хмыкнул. - Классное из тебя зрелище.
На, возьми, заслужил! - он вытащил монетку и бросил ее на скамейку. Там
звякнуло. Затем уверенно направился к парадной. По пути обернулся:
- Зря сидишь, ментов приманишь, - и скрылся.
Холеный распрямил спину. Болела шея после неудобной позы, ныла
поясница, день явно заканчивался, никаких планов, никаких надежд, ничего
хорошего... На скамейке рядом с ним лежала газета. На газете - горстка
мелочи. Откуда? - он удивился. - Из кармана выпали? Или... - вдруг
ужаснулся. - За что? - его захлестнула обида. - Они все... За что? За что?
Люмп! - подбросила его мысль. - Уже вечер! Или еще нет?
Мимо проследовала сочного вида девочка, также скрывшись в парадной.
Она странно приплясывала на ходу. Понятно: причиной тому наушнички на ее
голове.
Иду, иду! - сказал Холеный, не двигаясь с места. Он стыдливо собрал
поданные ему монетки, рассовал их по карманам, и только потом торопливо
зашагал домой, сгибаясь под горящими взглядами окон.
Девочки с наушничками на лестнице не оказалось. Быстро взбежала она
на самый верх. Что ж - молодая, сил много. Зато сзади топал парень не
менее сочного вида. Парень молча сопровождал Холеного до пятого этажа, и
пока тот, остановившись перед дверью квартиры, занимался поисками ключа,
он перегнулся через перила и щедро плюнул в лестничный пролет. Снизу
донесся красивый шлепок. Когда же хозяин открыл дверь, парень неспешно
вошел следом, не проронив ни звука.
Да, народ собирался. Вечер раскручивал обороты. Правда, было не очень
многолюдно, дюжину гостей квартирка могла бы еще вместить. Так что
дышалось пока легко. Впрочем, накурено было жутко.
В прихожей помещался Голяк, облапив некое прелестное существо в
комбинезоне. Комбинезон, конечно, на голое тело.
- О! - сказал он. - Явился! Надоело во дворе? - затем махнул парню
сзади. - Привет, проходи, - и вновь Холеному. - Сказал бы, что спать
хочешь, мы бы тебя уложили. Постелили бы Надьку, а укрыли Веркой! - он
самозабвенно гоготнул. - А это Любка, знакомься. Ее можно не кормить, дай
только потусоваться вволю.
- Ты интересный мальчик, - существо мило сообщило Холеному, оглядывая
его сверху донизу. - Оригинальный! Откуда ты такой?
- Заткнись, Любище, - сказал Голяк. - Не липни.
- Заткнись сам, ублюдище.
Холеный прошел в комнату. Народ стоял-сидел-лежал на матрацах,
общался, смотрел видеомагнитофон, откупоривал бутылки, жрал яблоки, тыкал
окурками в мебель. В воздухе витал разнообразный шум. Мальчики и девочки
отдыхали - все поголовно босоногие и расслабленные - разогревались,
готовились к настоящему вечеру. Люмпа здесь не было.
- Где Люмп? - спросил Холеный.
Ему неопределенно кивнули: "Там".
Он нашел друга на кухне. Тот удобно устроился на полу, опираясь
спиной о газовую плиту, и забавно раскачивался из стороны в сторону.
Одежда Люмпа состояла из одних плавок, а на голове его... Полиэтиленовый
мешок был напялен на голову! Холеный бросился к нему:
- Федя!
Тот медленно, с заметным напряжением поднял глаза. Мутные,
бессмысленные глаза.
- Это я! Я! Ты узнаешь меня!
- А... - произнес Люмп.
Холеный попытался поймать его взгляд. Осторожно взял в ладони
безвольную голову. Надо было что-то говорить.
- Как жизнь? - зачем-то крикнул он.
- Нет жизни, - тускло откликнулся Люмп.
- Чего?.. - ошалело сказал Холеный.
Больше всего раздражали карманы. Хотя, нет - дверь! Поганая,
ненавистная дверь! Или слаженное ржание, рвущееся сквозь стену? Трудно
разобраться. Стена-то во всяком случае была очень кстати, без нее верный
провал... На яростный шепот: "Держись!" Люмп реагировал беспрерывными
