опытного садового архитектора. Дорожка из тщательно подогнанных камней
вилась вокруг холма, ныряя под изящные арки и огибая многочисленные
каменные скамьи. Кроме самого Никлина в сне присутствовали еще двое - мать
Джима, умершая когда ему было семь лет, и огромный огненно-рыжий лис. Лис
передвигался на задних лапах, ростом был с человека, да и вел себя как
человек. Он наводила на Джима страх. На лисе был поношенный сюртук с
широкими отворотами и засаленный галстук, удерживаемый заколкой в виде
подковы. Мать Джима совершенно не замечала особенностей своего
собеседника.
Они смеялись и болтали, словно близкие друзья или даже родственники.
А маленький Джимми съежился за материнской юбкой, напуганный тем, что мать
не замечает острых лисьих клыков, влажно поблескивающего носа и
красно-коричневой звериной шерсти.
Лис же весело заигрывал с ней. Он смеялся, подталкивал ее когтистой
лапой, отпускал шуточки и то и дело оценивающе поглядывал красными глазами
на маленького Джима. "Ну разве не забавно? - казалось, злорадно спрашивали
эти глаза. - Твоя мать и ведать не ведает, что я обычный лис. И, что еще
смешнее, она и не подозревает, что я собираюсь тебя съесть!"
Страх маленького Джима многократно возрос после того, как лис
вкрадчиво-ласковым голосом предложил взять его на прогулку по саду. Страх
перешел в ужас, когда Джим услышал, как мать радостно приняла предложение
своего собеседника, объявив, что она тем временем пройдется по магазинам.
- Мама! - в отчаянии закричал Джим, цепляясь за ее руку. - Мама, это
же лис! Разве ты не видишь?!
- Не будь таким глупышом, Джимми, - ласково сказала мать, подталкивая
сына к лису со всей неумолимостью представителя взрослого мира. - С этим
чудесным дядей вы прекрасно проведете время.
Мать беззаботно отвернулась от них, а лис, цепко ухватив Джима за
локоть, потащил его к холму. Через несколько секунд они оказались в тихом
уголке сада, отделенном от остального мира каменными стенами. Лис тут же
повернулся к Джиму, наклонился и широко разинул клыкастую пасть и Джим
увидел, как в ее глубине забавно подрагивает розовый маленький язычок.
Это и подвело лиса! Один лишь забавный штрих, и все изменилось. Джим
вспомнил, что видел этого лиса в десятках полузабытых мультфильмов. И он
знал, что мультфильмы - это всего лишь картинки на прозрачном пластике.
Лис был нарисован и не мог причинить ему никакого вреда!
Сделав глубокий вдох, он закричал, что было сил:
- Кому ты страшен? Ты всего-навсего картинка из мультфильма!
Звук его голоса словно отбросил лиса на несколько шагов. На морде
зверя появилось комически-ошеломленное выражение, шерсть у него съежилась.
Весело рассмеявшись, Джим развернулся и помчался по каменной дорожке. Но
камни, казавшиеся незыблемыми, вдруг разверзлись под его ногами, обнажив
зловещий черный провал. Джим, еще не осознав происшедшего, сорвался вниз.
Никлин открыл глаза и уставился на днище верхней койки. Первой его
мыслью было: "Что, черт побери, все это значит?" Джим почти не был знаком
с теорией австрийского доктора, но у него возникло неуютное чувство, что
этот странный и жутковатый сон имеет какой-то символический смысл.
Внезапно до Никлина дошло, что сквозь круглое окно пробивается
тусклый свет. Машина стояла, и снаружи доносился какой-то шум. Джим
приподнялся и выглянул в окно. Колонна грузовиков и прицепов остановилась
в месте, которое походило на заброшенную спортивную площадку. Спортивных
сооружений сохранилось немного - лишь несколько футбольных ворот без
сеток, сломанное табло и небольшой павильон. Над довольно хилым забором,
окаймлявшим площадку, виднелись крыши каких-то построек. Вдали, сквозь
утреннюю дымку проступали контуры высоких зданий. На одном из них мерцал
огонек, свидетельствовавший о работе фототелестанции.
Тысячелетний город. Никлин откинулся на подушку, как только понял,
где они находятся. Этот город повсеместно служил мишенью для
многочисленных шуток из-за несоответствия высокопарного названия и
безжизненной пустоты своих улиц и площадей, покрытых красноватой пылью.
Здесь находились лишь открытые разработки бокситов, автоматизированные
обогатительные заводы и железнодорожные ветки. Не стоило подниматься с
постели ради сомнительного удовольствия взглянуть на Тысячелетний город и
его немногочисленных обитателей. Спокойное похрапывание, доносившееся с
соседних коек, говорило о полной солидарности с ним его новых товарищей.
Джим полагал, что их всех скоро поднимут для сооружения шатра, но
сейчас ему нужно было поразмыслить над символами странного и страшного
сна. Почему среди его персонажей оказался лис? И как это связано с
присутствием матери Джима? Никлин уже очень давно не видел ее во сне.
Странен был и тот факт, что подсознание изобразило мать предательницей,
готовой отдать своего сына в руки монстра. Монстра... Монс... Монтейн. А
мать, предавшая своего сына мать, не символизирует ли она Дани Фартинг?
Дани, которую он начал подозревать лишь несколько часов назад...
Внезапно беспорядочный вихрь вопросов и притянутых за уши ассоциаций,
бушующий в голове Никлина, стих, оторванный от своего источника сухой
прозой жизни. Дани избегает его с того самого момента, как он вступил в
общину, - это объективный факт. Вне всякого сомнения, она ведет предельно
откровенные разговоры с этой долговязой обладательницей фонарика - как там
ее? - Кристин. Почему же Джим не разыскал вчера Дани и не заставил ее
прямо ответить на вопросы?! Почему, о, Газообразное Позвоночное, он так
надолго отложил объяснение с Дани?!
Ощущая неприятный озноб и слабость, вызванные необходимостью
проверить самые худшие предположения, Никлин поднялся. Не заходя в
акустическую душевую, он натянул ту же одежду, в которой был вчера, и
вышел под лучи утреннего солнца. Первое, что он увидел, был расстеленный
на траве шатер. Но, похоже, никто не собирался его устанавливать. Вокруг
брезентовых волн несколько человек о чем-то спорили самым оживленным
образом.
Когда Никлин вышел из прицепа, от группы отделились двое мужчин и две
женщины и решительным шагом направились к выходу со спортивной площадки. В
руках они держали чемоданы, какая-то одежда была перекинута у них через
плечи. Во главе четверки шагала пухлая Ди Смерхерст, само олицетворение
поварской профессии. Она не скрывала своего возмущения.
- Вас, мистер, мне искренне жаль, - сказала она Джиму, - против вас я
ничего не имею.
Ее спутники согласно качнули широкополыми шляпами. Они продолжили
свое целеустремленное шествие, прежде чем Никлин успел спросить, что она
имеет в виду. Навстречу им вышел водитель такси, ожидавшего у единственных
ворот. Никлин услышал, как кто-то из четверки упомянул железнодорожную
станцию, подтверждая тем самым, что Джим стал свидетелем дезертирства из
славного войска Кори Монтейна.
Весьма озадаченный, он нахлобучил на голову шляпу и направился к
стоящим у шатра. Теперь он чувствовал себя одновременно и возбужденным, и
спокойным. Он был готов ко всему. Но в этом состоянии Джим пребывал лишь
несколько мгновений, а именно до того момента, как он увидел Дани Фартинг,
и не секундой дольше.
Она снова была в черном, но на сей раз узкие брючки уступили место
широкой юбке. Видео стройной фигуры среди бесцветных некрасивых людей
незамедлительно подействовал на настроение Никлина. Он почти физически
ощутил, как быстро исчезает его решимость.
Направляясь к Дани, Никлин попытался изобразить безразлично-холодную
улыбку, но, почувствовав, что уголки губ предательски ползут вверх,
придавая лицу дурашливо-счастливое выражение, Джим решил быть предельно
серьезным. На какое-то мгновение он малодушно пожелал, чтобы она прошла
мимо, сделав вид, что не замечает его. Но Дани без тени смущения
посмотрела ему прямо в глаза.
- А вот и ты, Джим, - она тепло улыбнулась. - Где же ты скрываешься?
В ответ Джим лишь кивнул. Уже не прежний Джим Никлин, доверчивый и
наивный, задал себе вопрос, не выставляет ли он себя на посмешище
приступом любовной паранойи.
- Мы можем поговорить?
Люди, находившиеся в пределах слышимости, не стали подталкивать друг
друга локтями, но Джим явственно заметил, как по их рядам пробежала дрожь.
Других подтверждений ему уже не требовалось.
- О чем? - чрезвычайно веселым тоном поинтересовалась Дани.
- Не здесь.
- Вообще-то я должна помочь им, но... - Дани пожала плечами и
направилась за Джимом к футбольным воротам в дальнем конце площадки. - Ты
хорошо спал этой ночью? Я слышала, мы зачем-то остановились, но не смогла
заставить себя подняться. А ты?
- Разве Кристин не сообщила, что я там был?
- Что ты... Почему она должна была сообщить мне об этом?
Боковым зрением Никлин видел, как в утреннем небе Орбитсвиля
пульсируют голубые полосы.
- Вы ведь все друг дружке рассказываете, не так ли?
- О чем, черт побери, идет речь?
- Ни о чем, - ответил он совершенно спокойно, - я полагаю, ни о чем.
- Ладно. Я прошу прощения. - Дани провела тыльной стороной ладони по
лбу, слегка сдвинув черный берет. - Я обычно так не выражаюсь. Все дело в
том, что я ужасно измучилась за эти дни. Я чувствую себя очень виноватой
перед тобой. Все, что произошло между нами... все это ошибка.
Никлин почувствовал, как в горле встал болезненный ком. Он не мог
произнести ни слова.
- Я не понимаю, как такое вообще могло произойти, - продолжала тем
временем Дани. - Я не знаю, что ты думаешь обо мне, какое впечатление
сложилось у тебя...
Память Никлина услужливо подсказала ответ. Он вновь обрел дар речи.
- У меня сложилось впечатление, что мы с тобой поселимся в
собственном домике, но Монтейн сказал, что это исключено.
- Ты что, носишь с собой диктофон? Записываешь каждое вскользь
брошенное слово, а потом, по мере надобности, воспроизводишь?
- Что?
- Позволь и мне сказать тебе кое-что, любезный Мата Хари! Я не
выношу, когда за мной шпионят!
Полная абсурдность этого заявления ошеломила Джима.
- Я всегда полагал, что Мата Хари - женщина, - машинально ответил он,
в тот же самый миг осознав, какое оружие вкладывает в руки Дани.
"Неужели она посмеет? Неужели она воспользуется им? Прошу тебя,
Газообразное Позвоночное, не дай ей пасть так низко!" Джим, словно
зачарованный, наблюдал, как на ее лице сменяют друг друга удивление,
удовольствие и торжество. Секунды тянулись бесконечно. Никлин замер в
ожидании удара.
- Так ты полагаешь - это женщина, - медленно сказала Дани, смакуя
каждое слово, - а я и не знала.
"Вот так. А ведь Дани меньше, чем кто бы то ни было, имеет основания
сомневаться в моих мужских достоинствах. Но тем не менее, что-то
подсказало ей, что следует сказать, как ударить побольнее. Что-то во мне
самом подсказывает им всем, что и как надо говорить, когда они хотят
унизить меня или когда наоборот..." Никлин прищурился. Разгадана еще одна
небольшая тайна, тревожившая его подсознание.
В то утро, когда Дани решительно явилась к нему, в то самое утро,
когда он из гадкого утенка превратился в горделивого лебедя, она
непрерывно твердила о его огромном опыте обращения с женщинами. В
сущности, это являлось основной темой ее разговоров. "Скажи мне правду,
Джим, скольких женщин ты приводил в свое любовное гнездышко?" Слова,
произнесенные с грустным восхищением, слова женщины, не способной устоять
перед чарами повесы, слова, которые он, Джим Никлин, жаждал услышать всю
