видел Кэт. Неужели, холодно спросил себя Бретон, его одинокое, измученное
виной создание отвергло все законы природы и вернулось назад сквозь время?
Предположим, извечное человеческое желание сделать невозможное - вернуться
в прошлое и исправить ошибки, было психической силой, скрытой за всеми его
переходами? Это объяснило бы, почему воссоздаваемые сцены всегда совпадали
с критическими моментами, когда ход его жизни катастрофически менялся.
Неужели он - потерпевший неудачу путешественник во времени, прикованный к
настоящему неопровержимой реальностью своего плотского тела, но каким-то
образом высвобождающий нематериальный аспект своей личности, чтобы
оглянуться на прошлое и бить кулаками по его невидимым стенам? Если так,
то - Боже, избави! - он обречен вновь и вновь переживать ужасную последнюю
сцену с Кэт до конца своих дней. И три вяза замаячили...
"Надо уйти отсюда! - подумал Бретон. - Найти шумный ресторанчик с
проигрывателем, клетчатыми скатертями, пошлейшими огромными помидорами из
пластмассы на столиках, с нормальными людьми, спорящими о том, о сем с
другими нормальными людьми".
Он погасил свет во всем доме, переоделся и уже открыл входную дверь,
когда в ворота свернул видавший виды "седан" и забарахтался в снегу.
Распахнулась правая дверца, из нее выбралась Хетти Колдер, с откровенным
отвращением оглядела снег и в отместку выстрелила в него колбаской пепла.
- Решили пройтись? Мы с Гарри заскочили проверить, не требуется ли
вам что-нибудь.
- Требуется! - Бретон даже удивился радости, какую ему доставил вид
ее плотной облаченной в твид фигуры. - Приглашаю вас пообедать со мной.
Ваше общество доставит мне большое удовольствие.
Он залез на заднее сиденье и обменяются коротким приветствием с Гарри
Колдером, лысеющим библиофилом лет пятидесяти. Хаос хозяйственных сумок,
шарфов и журналов на широком сидении вокруг ободрил его, он почувствовал,
что вернулся в нормальный, ничем не осложненный мир. Он внимательно
всматривался в скользящие за стеклом рождественские витрины, подмечая
каждую мелочь, не оставляя места для мыслей о Кэт.
- Как вы, Джек? - Хетти оглянулась на крохотное уютное королевство
Бретона. - А то, когда я вас отвозила днем, вы не очень хорошо выглядели.
- Ну, тогда я и чувствовал себя не очень хорошо, но теперь все
прошло.
- Но что с вами было? - не отступала Хетти.
Бретон поколебался и решил испробовать правду.
- Откровенно говоря, что-то со зрением. Словно правый глаз окутали
цветные огни.
Неожиданно к нему обернулся Гарри Колдер и сочувственно поцокал
языком.
- Радужные зигзаги, э? Так, значит, и вы такой?
- Какой - такой? О чем вы говорите, Гарри?
- У меня тоже так бывает, а потом начинается боль, - ответил Гарри
Колдер. - Это обычный предварительный симптом мигрени.
- Мигрени? - У Бретона точно что-то всколыхнулось в подсознании. Но у
меня голова никогда не болит.
- Да? В таком случае, считайте себя одним из немногих счастливцев.
То, что я переношу после того, как эти прелестные огоньки перестают
перемигиваться, описать невозможно. Вы просто не поверите.
- Я не знал, что между такими расстройствами зрения и мигренями
существует связь, - заметил Бретон. - Видимо, вы правы, и мне следует
считать себя редким счастливцем.
Его голос даже ему самому не показался убедительным
Вера Бретона в возможность путешествий во времени рождалась
болезненно, на протяжении многих месяцев.
Он приступил к работе, но обнаружил, что неспособен принимать
разумные решения даже по самым простым административным решениям, а уж
технические проблемы оставались и вовсе непреодолимыми. С помощью
состоявших в штате трех инженеров, Хетти поддерживала деятельность фирмы
на более или менее нормальном уровне. Первое время Бретон сидел за своим
столом, бессмысленно уставившись на схемы и чертежи, не в силах думать ни
о чем, кроме Кэт и роли, которую он сыграл в ее смерти. Были моменты,
когда он тщится писать стихи, чтобы выкристаллизовать, а, может быть,
сделать отвлеченными чувства, обуревавшие его из-за Кэт.
Глубокие снега зимней Монтаны погребли мир в белом безмолвии, и
Бретон следил, как оно смыкается над рядами автомобилей на стоянке под его
окном. Безмолвие словно вторгалось в его собственное тело, и он начинал
слышать его слепую деятельность - непрерывное перемещение жидкостей,
попеременное вторжение воздуха, вкрадчивый радиальный дождь холестерина в
артериях...
И с промежутками в шесть-семь дней он совершал переходы - всегда к
этой последней сцене с Кэт. Иногда вязы бывали так прозрачны, будто вовсе
не существовали, а иногда они стояли черные, реальные, и у него возникало
впечатление, что он сумел бы различить две фигуры, двигающиеся у их
стволов, если бы не свет витрин и автомобильных фар.
Его восприятие все обострялось, и он уже яснее различал явления,
предшествующие переходу. Сначала - постепенное повышение нервной
активности, вызывавшее впечатление, будто он избавился от отчаяния,
поскольку подъем этот завершался пьянящей радостью бытия. И тут же
возникали нарушения зрения - мерцающая точка перед правым глазом,
постепенно перекрывающая все вокруг. Едва мерцание исчезало, как
реальность смещалась, и он оказывался в прошлом.
Бретон очень удивился, узнав, что другие тоже испытывают зрительные
аберрации, так как в детстве он рассказывал о них своим приятелям, но
встречал только недоуменный взгляд. Даже родители выслушивали его с
притворным интересом в твердом убеждении, что все сводится к яркому свету,
запечатлевшемуся на сетчатке. Он научился молчать о переходах и обо всем,
с ними связанном, и с годами у него сложилось убеждение, что он, Джон
Бретон, уникален, что только с ним бывает подобное. Случайный разговор с
Гарри Колдером все это изменил, и вызванный им интерес оказался
единственной подлинной зацепкой в унылом и горьком настоящем.
Бретон начал по вечерам засиживаться в библиотеке, сознавая, что ищет
воплощения идее, подсказанной его фантазиями об убийце Кэт и лихорадочно
бьющейся у него в мозгу. Он прочитал специализированную литературу о
мигренях, очень скудную, потом взялся за более общие медицинские
исследования, за биографии знаменитостей, страдавших мигренями, и за
многое другое, что, как подсказывал инстинкт, могло навести его на верный
путь. Прежде Бретон никогда не думал о мигренях, не связывал их с собой.
Ему смутно казалось, что они - недавнее порождение стрессов, присущих
цивилизации. Из книг он узнал, что они были широко известны и древним
культурам, в частности, древнегреческой. Античные греки пользовались
термином "гемикрания" - полуголовная боль. В подавляющем большинстве
случаев за зрительными расстройствами следовала сильнейшая боль в одной
половине головы, приводившая к рвоте. У некоторых, на их счастье,
отсутствовал один из этих двух симптомов, а в редчайших случаях
отсутствовали оба. Такое состояние называлось "гемикрания сине долоре" -
гемикрания без мук.
Бретона особенно поражала точность, с какой его собственные
зрительные ощущения описывались другими людьми в другие времена.
Медицинские термины были разными - тейкопсия, мерцающие помрачения зрения,
но ему особенно понравилось "крепостные фигуры" как наиболее выразительное
определение. Термин этот первым употребил Джон Фотерджилл, врач, живший в
XVIII веке, который написал: "...особое мерцание в глазах, предметы быстро
меняют видимое изображение и обведены радужными зубцами, по форме
напоминающими крепостные стены".
Фотерджилл указал и на причину: слишком большое количество сухариков
с маслом за завтраком. Объяснение это Бретон счел лишь чуть более
неудовлетворительным по сравнению с новейшими теориями, неопределенно
трактовавшими о временных раздражениях зрительных центров. Как-то на
исходе сумрачного дня он сидел в зале старинного здания, словно на дне
каменного колодца, и перелистывал мало известный медицинский журнал.
Внезапно он оледенел, увидев очень точные рисунки - не крепостных фигур, с
которыми не справился бы ни один художник, но черной звезды, которая
иногда появлялась вместо них.
Один рисунок принадлежал Блезу Паскалю, французскому философу, а
другой был набросан в XII веке аббатисой Хильдегардой в Бингене. Аббатиса
написала:
"Я узрела великую звезду, дивную и красивую, рассыпающую множество
искр, с коими она следовала к югу... и внезапно все они были уничтожены,
обращены в черные уголья и сброшены в бездну, так что более я их не
видела".
Бретон поспешно перевернул страницу, но, как и в других подобных
описаниях, никакого упоминания о последовавшем затем видении прошлого он
не нашел. Видимо, в этом отношении он и правда был уникален.
Год спустя Бретон аккуратно записал в тетради:
"Теперь я все больше склоняюсь к выводу, что люди, страдающие
мигренями - это не удавшиеся путешественники во времени. Силой,
обеспечивающей темпоральную мотивацию, является желание вернуться в
прошлое, возможно, в надежде вновь пережить периоды особого счастья, но
скорее, чтобы исправить ошибки, которые, как показало дальнейшее,
неблагоприятно воздействовали на ход событий.
До смерти Кэт я представлял собой случайный пример человека, который
почти мог вернуться в прошлое, но не благодаря особой мотивации, а из-за
пониженной сопротивляемости, какого-то врожденного порока нервной системы.
(Расстройства зрения могут вызываться некоторым темпоральным смещением
сетчатки, которая ведь тесно связана с мозгом и потому является сенсорным
органом, соучаствующим в деятельности центральной нервной системы).
После смерти Кэт мой ретроактивный потенциал достиг аномально
высокого уровня, что привело к учащению переходов. Не касаясь проблемы
философского истолкования, которое согласовывалось бы с законами физики,
надо сосредоточиться на вопросе, как претворить теорию в практику.
Эрготамины, мочегонные и прочие препараты, используемые для смягчения
гемикрании, явно совсем не то, что мне требуется..."
И через пять лет:
"Сегодня получил ежемесячный чек от Хетти. Сумма больше обычной, так
что я смогу уплатить по счетам компании "Клермонт сайентифик". Это большое
облегчение, так как я не хочу пока лишаться у них кредита. Правда, у меня
остается в резерве дом, причем его стоимость заметно возросла. (Отличная
была мысль передать управление моей фирмой Хетти и Таферу, новому
сотруднику. Единственно, что меня тревожит, так это навязчивое подозрение,
что она добавляет к моему чеку собственные деньги.)
Нынче знаменательный день. От предварительных исследований я перехожу
к экспериментальной стадии. Я мог бы достичь ее и раньше, если бы не
сбивался на ложные пути. Все они были подсказаны доктором Гарнетом в
клинике, специализирующейся по мигреням, и я рад, что моя связь с этим
учреждением подходит к концу. Продромальные симптомы и кровоснабжение
мозга, реакции на различные препараты, аминокислотный обмен - сплошные
тупики. (То есть для моей работы. Не хочу быть несправедливым к Гарнету.)
Подумать только: своим успехом я обязан тому, что натер ладонь
отверткой со скверной ручкой!
Не знаю, что толкнуло меня использовать жидкость из огромного
волдыря, вздувшегося на правой ладони, но, видимо, причиной были мои
размышления о том, нельзя ли использовать гемикральную боль для усиления
хрономотивных импульсов. Работа в клинике подтвердила, что во время
