траве вповалку, сообщили полиции, что видели мужчину с ружьем: он возник
прямо над ними и тут же исчез. Естественно, его внешность по их описанию
полностью соответствовала внешности Джона. Честно говоря до вчерашнего дня
я логике вопреки всегда чувствовала, что это и правда был Джон, хотя
следствие полностью установило его непричастность. Наши соседи видели, что
он примерно тогда стоял у окна, да и его ружье было сломано.
Бретон задумчиво кивнул, внезапно сообразив, что, спасая Кэт, он чуть
было заодно не избавился от Бретона Б. Так, значит, полиция пыталась
обвинить Джона! Какая жалость, что законы хрономотивной физики выбросили
убившую Шпиделя пулю назад во Время А вместе с ружьем и стрелявшим из него
человеком. Не то царапинки на ней совпали бы с теми, которое оставило бы
сломанное ружье Джона Бретона, которое притом не хранило бы никаких следов
недавнего выстрела. Экспертам по баллистике было бы над чем поломать
голову!
- Я все-таки не понял, почему ты упомянула Конвери, - сказал он
вслух. - По твоим же словам Джон был очищен от подозрений.
- Да был. Но лейтенант Конвери продолжал заглядывать к нам. Он и
теперь иногда заходит, если оказывается поблизости. Пьет кофе, беседует с
Джоном об окаменелостях и геологии.
- Звучит безобидно.
- Так оно и есть. Джону он нравится, но мне напоминает о том, чего я
вспоминать не хочу.
Бретон потянулся через стол и взял руку Кэт.
- А о чем тебе напоминаю я?
Кэт тревожно дернула плечом, но руки не отняла.
- Возможно, о том, о чем мне хочется вспоминать.
- Ты моя жена, Кэт, и я хочу, чтобы ты вернулась ко мне. - Он
почувствовал, что она переплела свои пальцы с его пальцами, и начала
сжимать их все крепче и крепче, словно в каком-то состязании на выдержку.
Лицо у нее было, как у рожающей женщины. Они сидели так и молчали, пока
из-за двери не донеслись шаги Джона Бретона. Он вошел - на этот раз в
строгом сером костюме - и направился прямо к приемнику.
- Хочу напоследок послушать новости.
- Я уберу тут, - сказала Кэт и начала составлять тарелки стопкой.
Джек Бретон встал, ощущая, как присутствие его альтер эго пробуждает
в нем все нарастающую злобу, и покинул кухню. Он медленно прошел по
коридору и остановился в безмятежной тишине гостиной. Кэт почувствовала
что-то к нему - нынешнему ему, и это было главным. Вот почему он должен
был нагрянуть к Джону и Кэт и объяснить им все.
Логичней - да и практичней - было бы скрыть свое присутствие во
Времени Б, убить Джона, уничтожить его труп и незаметно занять его место.
Но тогда бы его мучило сознание, что он обманул Кэт. Теперь же он обретал
полное оправдание в мысли, что она сама предпочла его человеку, которым
стал Бретон Времени Б.
Сосредоточенно хмурясь, Джек Бретон расхаживал по гостиной, рассеянно
брал в руки книги и безделушки, рассматривал их, а затем тщательно
водворял их на место. Его внимание привлекла стопка плотно исписанных
квадратных листов белой бумаги. Верхний был покрыт сложным узором из
концентрических колец. Он поднял его и увидел, что кольца эти на самом
деле были строчками, написанными от руки аккуратной спиралью.
Медленно поворачивая листок, Бретон прочел четверостишие:
Без тебя я томился во мраке ночей.
А стрелки ползли от черты до черты.
Я плакать готов, так я жажду тебя,
Но слезы мои не попробуешь ты.
Он положил листок на стопку и уже отвернулся от столика, как вдруг
значение этих строк потрясло его сознание. Потребовалось несколько секунд,
чтобы шлюзы памяти распахнулись, а тогда ледяной обруч страха стянул его
лоб. Эти слова написал он сам в первые дни безумия после смерти Кэт - но
он никогда никому их не показывал.
И написал он их в другом мире, в другом времени.
6
Джон Бретон несколько раз выходил их дома к машине и тут же
возвращался за чем-нибудь - каким-то документом, сигаретами, записной
книжкой. Напряжение в груди Джека стремительно нарастало, и, пробормотав
какое-то извинение, он отправился в уединение своей спальни. Там он присел
на край кровати и прислушался, не заурчит ли "линкольн", удаляясь к
воротам.
Наконец, он услышал то, чего ждал, он вышел на площадку лестницы и
спустился на один марш. Там, в темном смутном безмолвии большого дома, он
остановился, колеблясь, ощущая себя щукой, задумчиво выбирающей нужную
глубину в бурой воде. "Девять лет!" - кружилось у него в мозгу. - Я умру.
Прикоснусь к ней и умру!"
Наконец, он спустился - крадучись, как ни старался, и вошел в кухню.
Кэт у окна мыла яблоки. Она не оглянулась и продолжала обдавать
бледно-зеленые плоды холодной водой. В этом простом домашнем занятии
Бретону померещилось что-то нелепое.
- Кэт, - сказал он, - зачем ты их моешь?
- Инсектициды. - Она все еще не обернулась к нему. - Я всегда мою
яблоки.
- Ах, так... И тебе обязательно нужно заниматься этим сейчас? Дело не
терпит отлагательств?
- Я хочу убрать их в холодильник.
- Но ведь спешки никакой нет?
- Да. - В ее голосе прозвучало раскаяние, словно он принудил ее
признаться в чем-то постыдном.
Бретон почувствовал себя виноватым. Он же ее мучает!
- Ты когда-нибудь замечала, что в воде фрукты выглядят более яркими и
сочными?
- Нет.
- Но это так. И никто не знает, почему... Кэт!
Она обернулась к нему, и он схватил ее за руки - мокрые, холодные,
будящие жуткие воспоминания в глубинах памяти. Он целовал стылые пальцы,
словно наложив на себя епитимью.
- Не надо! - Она попыталась вырвать руки, но он только крепче сжал
их.
- Кэт! - сказал он настойчиво. - Я потерял тебя девять лет назад, но
ведь и ты потеряла что-то. Джон тебя не любит, а я люблю. Только и всего.
- Не стоит делать поспешные выводы из поведения Джона.
- Мне можно. И взгляни на факты! Он уехал в контору, будто ничего не
произошло. Оставил нас вдвоем. Ты думаешь, я бы оставил тебя вдвоем с тем,
кто прямо назвался моим соперником? Да я бы... - Бретон оборвал фразу. Он
собирался сказать, что скорее убил бы этого соперника.
- В нем говорит обида. Видишь ли, Джон практикует, так сказать,
душевное дзюдо. Если ты толкаешь, он тянет, если ты тянешь, он толкает.
Кэт говорила торопливо, с отчаянием. Бретон притянул ее к себе. Он
нежно скользнул ладонью по ложбинке ее шеи к затылку, обхватил его под
волосами всеми пятью пальцами и повернул к себе ее лицо. Она несколько
секунд сопротивлялась, и вдруг прильнула открытыми губами к его губам. На
протяжении этого первого поцелуя Бретон не закрывал глаз, стараясь
запечатлеть этот миг в памяти со всей полнотой, вознести его за пределы
времени.
Потом они лежали за опущенными шторами спальни в пергаментном свете.
Бретон изумленно всматривался в потолок. "Вот это, - думал он, - и есть
ясность рассудка?" Он позволял мозгу впитывать ощущение блаженного бытия,
переполнявшее все его тело. В таком настроении любая мелочь, связанная с
процессом жизни, была прекрасной. Он готов был извлекать неизбежное
наслаждение из тысяч самых обыденных, самых простых вещей - наслаждение,
утраченное где-то на протяжении пути: подниматься на холм, пить пиво,
рубить дрова, писать стихи...
Он положил руку на прохладное бедро Кэт.
- Как ты себя чувствуешь?
- Нормально. - Голос ее был сонным, далеким.
Бретон кивнул, оглядывая комнату совсем новыми глазами. В желтизне
перехваченных шторами солнечных лучей было нечто средиземноморское,
какая-то убаюкивающая удивительная прозрачность. В созданной им вселенной
Времени Б не обнаруживалось ни единого порока.
В его памяти всплыл отрывок старого стихотворения, поразительно
отвечавший этим ощущениям.
Безмерный Каналетто труд
Дома на полотне хранят:
Скрепляет ровно известь тут
Все кирпичи за рядом ряд.
Он приподнялся на локте и посмотрел на Кэт сверху вниз.
- Мое настоящее имя Каналетто, - сказал он.
Она посмотрела на него снизу вверх, чуть улыбнулась и отвернула лицо.
Он понял, что она думает о Джоне. Бретон опустился на подушку, машинально
подсунув палец под ремешок часов, чтобы прикоснуться к бугорку
хрономоторной капсулы, зашитой под кожей. Джон Бретон был единственным
пороком Времени Б.
Но портить его ему оставалось недолго.
7
Джейк Лармор уныло смотрел сквозь выпуклое стекло лунохода на плоскую
однообразную поверхность Луны. Он держал двигатель на максимуме оборотов,
но западный край Моря Спокойствия, к которому он двигался уже более двух
часов, казалось, не приблизился и на йоту. Порой Лармор широко зевал, а
между зевками насвистывал унылый мотивчик. Его одолевала зеленая скука.
В Висконсине в родном Пайн-Ридже мысль о том, чтобы работать радарным
техником на Луне, казалась волнующе-романтичной. Теперь, после трех
месяцев, проведенных в объездах цепочки мачт, он уже принялся вычеркивать
дни в календарике, который изготовил исключительно для этой цели. Конечно,
он всегда знал, что Луна - мертвый мир, но не предвидел, какое угнетающее
действие окажет на него столь полное, столь абсолютное отсутствие жизни.
"Если бы, - подумал он в тысячный раз за эту поездку, - если бы тут хоть
что-нибудь шевельнулось!"
Он откинулся в титаническом зевке, раскинув руки, насколько позволяла
ширина кабины, и вдруг ярдах в ста что-то мелькнуло и скрылось под
поверхностью катера. Лармор автоматически нажал на тормоз, и машина с
лязгом остановилась. Выпрямившись, он несколько секунд вглядывался в эту
серую пелену, спрашивая себя, не начало ли пошаливать его воображение.
Проползли несколько тягучих секунд, но лунный пейзаж все также мирно
костенел в вечности. Лармор уже протянул руку к стартеру, как вдруг слева
и чуть ближе заметил такое же движение. Он судорожно сглотнул. На этот раз
его глаза сфокусировались много быстрее, и он различил, как пушистый серый
ком величиной примерно с футбольный мяч вдруг подскочил вверх прежде чем
юркнуть вниз. Явление это повторилось еще три раза, причем в разных
местах.
- Разрази меня гром! - сказал он вслух. - Если я открою лунных
сурков, то прославлюсь на весь мир!
Он протянул чуть дрожавшую руку к рации, но тут же вспомнил, что
между ним и Третьей базой по ту сторону лунного горба связи нет. Из-за
этого горба. Новый пушистый шар нахально подпрыгнул за стеклом и исчез.
Поколебавшись не более секунды, Лармор отсоединил выводящий шланг,
загерметизировал скафандр и проделал все прочие ритуальные действия, в
конечном счете позволяющие человеку ступить на Луну. Несколько минут
спустя, подавляя ощущение нереальности происходящего, он выбрался из
кабины и неуверенно направился к месту, где заметил последний шар. Шагая,
он внимательно высматривал лунный эквивалент сурочьей норы, но пелена
неимоверно древней пыли была безупречно гладкой, если не считать тянущихся
за ним двух неровных зигзагов.
Внезапно в радиусе пятидесяти шагов сразу подпрыгнули три шара, а,
может, и четыре. У Лармора перехватило дыхание, однако у него достало
хладнокровия точно заметить, где исчез ближайший из них. Довольно неумело
волоча ноги, как полагалось при малом тяготении, он добрался туда, и его
пшеничные брови недоуменно сошлись на переносице - ни намека на вход в
нору, способную вместить то серое, что он пытался обнаружить.
Он опустился на колени, чтобы взглянуть на отражающую солнечные лучи
