женщина идет поздно вечером в парк одна, то чего она, собственно, ждет?
В их присутствии Бретон чувствовал себя тревожно и пришел к выводу,
что постоянное общение с преступниками и оказало на полицейское
мироощущение роковое воздействие, открыв им иную систему морали. Отнюдь ей
не симпатизируя, они до известной степени ее понимали, а в результате
стрелка компаса их морали отклонилась. Не настолько, чтобы сбить их с пути
- учитывая величину девиации, корабль можно вести правильным курсом, тем
не менее, решил он, потому-то у него все время возникает ощущение, будто
ему приходится играть, не зная правил игры. Потому-то на него и смотрели с
досадой, когда он справлялся, как продвигается следствие. Вот почему он
довольно скоро решил придумать новые правила.
Убийцу Кэт никто не видел, и не было никакой возможности установить
его причастность к преступлению, так как у него не могло быть реальной
причины его совершить. Но, рассуждал Бретон, тут существует еще одна
связь. У него нет способа узнать убийцу, _н_о _у_б_и_й_ц_а _д_о_л_ж_е_н
_е_г_о _з_н_а_т_ь_. Убийство привлекло внимание и газет и телевидения.
Фотографии Бретона фигурировали и на газетных страницах, и в телевизионной
программе. Убийца не мог не заинтересоваться человеком, чью жизнь он так
чудовищно разбил. Некоторое время Бретон верил, что узнает убийцу по
глазам, если встретит его на улице или в парке.
Город был не таким уж большим, и, вероятно, на протяжении жизни он в
то или иное время видел всех его обитателей. Следовательно, ему надо
ходить по улицам, бывать во всех людных местах, заново знакомясь со
сборной личностью города, и однажды он посмотрит в глаза другого человека
и _у_з_н_а_е_т_ его. А тогда...
Мираж надежды нелепо дразнил Бретона несколько недель, а потом
захирел от истощения и алкогольного отравления.
Он открыл глаза и по отсветам на потолке палаты понял, что за
больничными стенами выпал снег. Непривычная пустота грызла его
внутренности, и он испытал здоровое практическое желание съесть полную
тарелку густой деревенской похлебки. Сев на кровати, он оглянулся и
увидел, что находится в отдельной палате. Безличную обстановку скрашивал
букет пурпурных роз. Он узнал любимые цветы Хетти Колдер, его секретарши,
и в памяти смутно всплыло озабоченно склоненное над ним ее длинное
некрасивое лицо. Бретон чуть улыбнулся. В прошлом Хетти зримо худела
всякий раз, когда он схватывал насморк - даже страшно было подумать, как
подействовало на нее его поведение в течение этих недель.
Голод вернулся с удвоенной силой, и он нажал на кнопку звонка.
Домой через пять дней его отвезла Хетти в его машине.
- Послушайте, Джек, - сказала она почти с отчаянием. - Ну, поживите у
нас. Мы с Гарри будем очень рады, и ведь у вас нет близких...
- Я справлюсь, Хетти, - перебил Бретон. - Еще раз спасибо за
приглашение, но мне пора вернуться домой и попытаться собрать осколки.
- Но вы, правда, справитесь? - Хетти умело вела тяжелую машину по
улице между кучами мокрого снега, справляясь с ней по-мужски, иногда
резким выдохом стряхивая с сигареты колбаску пепла на пол.
- Да, конечно, - сказал он благодарно. - Теперь я могу думать о Кэт.
Невыносимо мучительно, но, по крайней мере, я способен принять
случившееся. А раньше не принимал. Трудно объяснить, но меня не оставляло
ощущение, что должно быть какое-то учреждение, что-то вроде министерства
смерти, куда мне следует пойти и объяснить, что произошла ошибка, что Кэт
никак не могла умереть... Я говорю ерунду, Хетти.
Она покосилась на него.
- Вы говорите как нормальный человек. В этом, Джек, нет ничего
дурного.
- А как я говорю обычно?
- Последние недели дела шли отлично, - сказала Хетти деловито. - Вам
понадобятся новые люди.
И она коротко изложила суть новых заказов, а также работу,
проделанную по уже заключенным договорам. Пока она говорила, Бретон
обнаружит, что его фирма интересна ему меньше, чем следовало бы.
Изобретатель-практик по натуре, он без особых усилий получил пару
дипломов, так как это было экономически выгодно, довольно случайно
поступил в консультационную фирму, специализирующуюся на геологической
разведке, и стал ее владельцем, когда прежний ушел на покой. Все это было
так легко, так неизбежно! Но в нем где-то пряталась неудовлетворенность.
Он всегда любил изготовлять что-нибудь, давая волю своим умным рукам,
которые словно сами знали, что им делать, но теперь для этого не хватайте
времени.
Бретон нахохлился в теплом пальто, тоскливо глядя на мокрую черную
мостовую, которая выглядела каналом, прокопанным между крутыми берегами
грязного снега. Машина набрала скорость, и белые пушистые хлопья,
сыпавшиеся с неба, теперь взмывали от капота вверх, бесшумно ударялись о
ветровое стекло и уносились дальше, разбиваясь, исчезая. Он попытался
сосредоточиться на словах Хетти, но с тоской увидел, что в воздухе перед
ним возникло пятнышко цветного мерцающего света. "Только не теперь!" -
подумал он и протер глаза, но дрожащая сверкающая точка уже начала расти.
Через минуту она была как новенькая сияющая монета, вертящаяся волчком
перед его правым глазом, в какую бы сторону он ни поворачивал голову.
- Утром я заехала к вам и включила отопление, - сказала Хетти. - Во
всяком случае, вам будет тепло.
- Спасибо, - глухо ответил он. - Я доставляю вам слишком много
хлопот.
Кружащее мерцание теперь разрасталось все быстрее, заслоняя почти все
его поле зрения, начиная складываться в обычные узоры: непрерывно
меняющиеся радужные геометрические фигуры скользили, смещались, открывали
окна в другие измерения. "Не теперь! - безмолвно молил он. - Я не хочу
сейчас совершить переход!" Эти оптические явления были знакомы ему с
детства. Это случалось с перерывами от трех месяцев до нескольких дней в
зависимости от напряженности его психического состояния, и, как правило,
вначале возникало ощущение физического блаженства. Едва эйфория проходила,
перед его правым глазом возникали мерцающие зигзаги, после чего следовал
очередной необъяснимый пугающий переход в прошлое. Сознание, что каждый
переход занимал лишь долю секунды реального времени и что это, несомненно,
какая-то причуда памяти, не уменьшало страха при его приближении - сцены,
которые он переживал, никогда не бывали приятными. Всякий раз это были
фрагменты его жизни, которые он предпочел бы забыть. Критические минуты. И
нетрудно было догадаться, какой кошмар будет с этих пор возникать в
будущем.
К тому времени, когда машина подъехала к его дому, Бретон практически
ослеп на правый глаз, словно застланный красивым многоцветным покрывалом
из геометрических трепещущих радужных фигур, и ему трудно было соизмерять
расстояния. Он убедил Хетти не выходить из машины, помахал ей, когда она
покатила по свежевыпавшему снегу, и ощупью отпер и открыл входную дверь.
Заперев ее за собой, он быстро вошел в гостиную и сел в глубокое кресло.
Мерцание достигло максимума и, следовательно, могло исчезнуть в любой
момент, а тогда - переход только Богу известно куда. Он ждал. Правый глаз
видел уже почти нормально. Он напрягся, и комната начала отступать,
искривляться, обретать странную перспективу. Неуклюже, беспомощно
срываемся мы в пропасть...
Кэт пошла по тротуару мимо сверкающих витрин. В серебряной накидке,
туго стянутой поверх легкого платья, в туфлях на шпильках, отчего ее
стройные ноги выглядели еще длиннее и стройнее, она выглядела, как
идеализированный киновариант любовницы гангстера. Сияние витрин
проецировало Кэт в его сознание с поразительной четкостью... И тут он
заметил - с ощущением какого-то огромного перекоса - позади нее в центре
улицы три дерева, растущие прямо из мостовой, где никаких деревьев никогда
не было. Три вяза, совсем облетевшие, и что-то в конфигурации их
обнаженных ветвей вызвало в нем омерзение. Их стволы, вдруг он понял, были
нематериальными - лучи автомобильных фар свободно проходили сквозь них.
Конфигурация трех деревьев все еще была ему омерзительной, но в то же
время его влекло к ним.
А Кэт уходила все дальше, и внутренний голос твердил ему, что нельзя
позволить, чтобы она шла ночью по городу одетая так. Он вновь вступил все
в тот же бой со своей гордостью, а потом зашагал в противоположном
направлении, изнывая от отвращения к себе, злобно ругаясь...
Ощущение томительной беспредельности, смещение перспектив и
параллакса, немыслимые переходы, в которых искривления
пространства-времени извиваются между отрицательностью и положительностью,
а в центре зияет бесконечность - божественная, иллюзорная, горькая...
Бретон вцепился в ручки кресла и не разжимал пальцев, пока звук его
тяжелого дыхания не слился с тишиной комнаты. Он встал, отошел к камину и
завел старинные часы в дубовом футляре. Тяжелый ключ холодил ему пальцы -
холодный и такой реальный! За окнами снова падал снег - мелкими сухими
кристалликами, и за стволами деревьев недавним призрачным прошлым
вспыхивали фары машин. Дом заполняли терпеливые бурые тени.
Он пошел на кухню и занялся кофе, пока его сознание медленно
освобождалось от паралича, вызванного переходом. Потеря нервной энергии
была еще одним привычным следствием возвращений в прошлое, но на этот раз
они превосходило все прежние. Дожидаясь, пока закипит вода, Бретон с
запозданием сообразил, что этот переход был необычен и в других отношениях
- в частности, из-за вторжения фантастического элемента. Вязы, растущие
посредине 14-ой улицы, удивили его, но ощущение шока объяснилось не просто
их неуместностью там. Они были полупрозрачны, словно изображения,
проецируемые на более плотный фон, но ведь эта мохнатая арка была
реальной. Он где-то ее видел, она что-то означала... но что?
Когда кофе сварился, Бретон открыл холодильник, но там не оказалось
ни сливок, ни молока. При мысли о черном кофе его желудок запротестовал,
но дальнейшие поиски в оскудевшей кухне показали, что из жидкостей там
имеются только остатки рассола в банке из-под маринованных огурцов. Бретон
налил в чашку черное варево, над поверхностью которого пар завивался
серыми спиралями, и вернулся с ней в гостиную. Он сел, отхлебнул кофе и
попытался обдумать, как снова взяться за дела, но комнату окутывал сумрак,
и на него вновь навалилась усталость. Недели лечения и отдыха было мало,
чтобы устранить все последствия его долгого запоя.
Несколько часов спустя Бретон проснулся почти в полной темноте. В
комнату просачивался тусклый лиловатый свет уличного фонаря, и на
внутренней стене тревожно подрагивали тени деревьев. Сдерживая дрожь и
прилив жалости к себе, Бретон выпрямился в кресле и подумал, что надо
пойти куда-нибудь поужинать. Поднимаясь на ноги, он заметил колышущиеся
тени веток на мертвом сером экране телевизора - и вспомнил, где видел эти
три вяза.
В программе местных новостей была показана фотография места, где
нашли Кэт - рядом с тремя вязами.
Беда была в том, что вязы, которые он видел во время перехода, не
замерли в вечной неподвижности фотоснимка. Они двигались... черные ветки
клонились и взметывались на ветру. Они были... - Бретон поколебался,
прежде чем употребить это прилагательное - реальными. Воспользовавшись им,
он показал, что его отношение к переходам изменилось, что где-то в его
сознании возникла потребность верить, что сегодня днем он действительно
