остановить и направить не умеем, мы над этим как раз работаем, Юрий
Валентинович..." "До завтра кончите?" "Что кончим?" "Как что, то, что вы
только что сказали, чтобы стал управляемым!" Артур с ужасом посмотрел на
Андрея. "Мы на этапе, к которому шли двадцать лет. Как же мы можем второй
этап закончить до завтра? -- весело ответил Андрей. -- Сегодня можно только
растворить со снегом и сосульками весь ваш Кремль -- с его обитателями. Их в
общем-то и не жалко, а вот Кремль, Москву и весь наш земной шар..." На
директора страшно было смотреть. Он поперхнулся, закашлялся и слабо указал
друзьям на дверь. Выгонит, понял Артур. А ведь он ничего не умеет, кроме как
разрабатывать этот растворитель... Как тут уснешь? А тут еще соседская
собака без конца воет в подъезде у своей двери этажом ниже. Накинув халат,
он спустился по гулкой ночной лестнице, отодвинул собаку и позвонил. Дверь
открыла мощная бесформенная дама в ночной рубашке. Артур не знал как ее
зовут и почему, встречая его, она уже много лет плюется в сторону и что-то
шипит. "Впустите собаку, -- попросил он. -- Спать же невозможно..." "Кто это
там?" -- раздался мужской голос изнутри темной квартиры. "Кто? -- грозно
ответила камнеподобная баба, не сводя с Артура испепеляющего ненавистью
взгляда. -- Кто у нас в стране вечно всем недоволен, кроме евреев. Тебе
собака мешает? Чемодан-вокзал-Тель-Авив. Понял? Нет?" Она с грохотом
захлопнула дверь. Артур посмотрел вверх. У его открытой двери жались друг к
другу Алла и 14-летний Марк. Артур позвонил. Дверь приоткрылась и в нее со
свистом вылетела бутылка, разлетевшись со звоном о стальную решетку перил.
Осколки градом посыпались в квадратный провал лестницы. "Артур, --
истерически закричала Алла, -- скорее домой, она убьет тебя!" "Или я ее, --
озверел Артур. -- Сволочь фашистская. Меня -- в Тель-Авив. За что? За
ежедневный риск ради этой страны?" Это ее страна, -- кричала Алла. -- Тебе же
вчера твой партийный директор сказал то же самое! Тебе все говорят, что нам
пора отсюда уезжать..." "Дискуссия не для лестничной клетки, -- рявкнул Артур
и снова позвонил, держась подальше от открывающейся двери, но оттуда что-то
зашипело. Не успел он даже отстраниться, как задохнулся и на мгновение ослеп
от струи спрея от тараканов... "Это же покушение на убийство, -- настаивала
Алла, когда уехала скорая и остался только милиционер. -- А вы даже протокол
не составляете!" "Если я по поводу каждого конфликта на этнической почве
буду составлять протоколы, в стране не хватит бумаги." "Но это же
откровенный антисемитизм!-- не унималась Алла. -- А вы -- представитель
советской власти". Милиционер потемнел лицом: "Не вам говорить о советской
власти. Все ОВИРы, аэропорты переполнены. Это что, сторонники советской
власти там? Мы вас всю жизнь кормили, в институтах учили вместо русских,
детей вам вырастили, а вы бежите как крысы с корабля при малейшем крене."
"То есть в случае всероссийского погрома вы нас защищать не собираетесь?--
спросил Артур сквозь кашель. -- Так вас понимать? Это что, у вас такое личное
мировоззрение нациста или коричневые уже пришли к власти?" "Погром? --
прищурился страж порядка и законности. -- Не думаю, что его можно
организовать, тем более всероссийский. У нас вообще сейчас ничего
всероссийского не организуешь. Только я хочу вам объяснить: чтобы бить жидов
не надо никого к этому призывать, не надо даже разрешать, достаточно не
запрещать..." "Вот теперь все понятно. Спасибо... Вы ей и не запретили...Вы
правы, не надо никаких организованных акций и партий. Евреев так мало среди
русских, что одного процента безнаказанных погромщиков достаточно, чтобы не
осталось ни одного еврея в стране! И никаких открытых процессов, депортаций
не нужно... Вы умный человек. Спасибо. Но мы умрем только с оружием в
руках." "С оружием? Кто вам позволит его иметь?" "Израиль. У меня подрастает
сын. Он будет израильским солдатом. Пусть попробуют ваши палестинские
выкормыши справиться с ним, когда у него будет узи через плечо!" "Вы сказали
"ваши" выкормыши? -- злорадно засмеялся милиционер. -- Очнитесь, профессор!
Наши. Общие. Школой для подготовки палестинских боевиков командует генерал
Драгунский. Признанный лидер советских евреев. У меня брат работает в
"ящике". Кто его главные заказчики? Ирак, Сирия, Ливия. А кто кует им
оружие? Евреи -- все творческие должности заняли ваши, правдами и неправдами.
Добро пожаловать в Израиль, как раз успеете к войне. Саддам обещал сжечь
пол-Израиля. Нашим с вами оружием, профессор..."
Я отдам растворитель Израилю, лихорадочно думал Артур, когда за
милиционером захлопнулась дверь. Я буду работать день и ночь, я найду
ограничивающие компоненты, чтобы Израиль получил оружие сильнее в миллионы
раз, чем атомное. Чтобы ни у кого в мире не возникло и мыслей о погромах
навеки. Чтобы погромщиков каждое общество боялось как огня. Все. Родина для
меня кончилась. Я всегда был ей искренне предан, я не мыслил о
предательстве. Но на предательство можно ответить только той же монетой.
Завтра же еду к этой, как ее, "сионистке Дине" и узнаю всю процедуру
переселения в Израиль. Никаких америк и канад. Всюду рано или поздно будет
то же самое. Только в Израиль -- целевым назначением, для его и нашего
спасения от гибели! Я стерплю все унижения и отмену всех рукопожатий.
Хватит!..
Процедура оказалась достаточно простой. В 1990 не было уничижительных
собраний, где евреи первыми истерически-фальшиво клеймили отъезжающих. Ни
один не удивился, что профессор Айсман уезжает в Израиль. Куда же еще ехать
еврею? Тем более никто не удивился, что он вообще уезжает, покидает родину
навсегда -- какой идиот не покинет ее при такой уникальной возможности, кроме
русских, у которых, как всем известно, родины нет... Даже те, кто достаточно
холодно относился к Артуру и евреям вообще, смотрели с откровенной завистью.
Мировоззрение изменилось буквально за год -- евреи стали превилегированной
частью великого советского нерода, им одним разрешено с этим народом
расстаться. Артур купался в лучах доброй зависти и всеобщей поддержки,
слушал еврейские песни с израильских кассет, Марк носил на шейной цепочке
моген-давид на зависть ребятам с крестиком на груди: он уже почти
иностранец. Директор сиял партийной улыбкой, подписавая доктору Айсману
блестящую характеристику для ОВИРа: "Почти израильтянин, Артур Евссевич?" --
заискивающе, как с иностранцем, произнес он, прощаясь. Откуда-то вдруг
появилось уважительное это слово "израильтянин", почти инопланетянин, такое
красивое, уважительное после заставляющего вечно вздрагивать на улице, в
очереди, в трамвае слов "еврей" или жид... Эйфория длилась почти до
последних дней в Москве, когда Айсманы впервые пришли на Ордынку не на
дружескую тусовку, а уже в огромную гудящую очередь, просачивающихся с
документами в калитку голландского посольства с израильским флагом на мачте
в центре дворика. В очереди Артур впервые в своей жизни увидел евреев, своих
будущих соотечественников, евреев России, Украины, Кавказа, Средней Азии,
Молдавии, услышал интонации, знакомые до сих пор только по антисемитским
анекдотам. Поразила карикатурность публики, наглость тех, кого он
презрительно привык называть грузинами, до него вдруг дошло, что не элита
России -- москвичи, а вот эта разношерстная беспардонная и замученная публика
будет отныне и до конца жизни его народом, ибо паспорт он сдал, за отказ от
советского граждантва заплатил, с работы уволился, из Москвы выписался...
Согревала только одна мысль: скорее заинтересовать их растворителем, дальше
-- работа в западной науке, там этих всех не будет, вокруг только бывшие
советские и израильские профессора, неслыханные условия на работе,
персональный компьютер вместо "машинного времени" в очередь на допотопной
институтской ЭВМ, занимающей полэтажа огромного здания, а там, Б-г даст,
квартира, а то и машина... Скорей бы! Внутри дворика была упорядоченная
суета. Поразила четкая организация работы чиновников. В лихорадочном
возбуждении, панически боясь даже здесь вездесущего КГБ, он рискнул
обратиться к шустрому молодому человек с бородкой: "Вы работник посольства?"
"Какие проблемы?" -- торопливо, но веживо ответил он, неохотно
останавливаясь. Артур привык, что все израильтяне, которых он видел здесь и
на тусовках у синагоги, преимущественно какие-то странные, словно ряженные
религиозные, всегда куда-то лихорадочно спешили... Этот выслушал начало
тирады о растворителе, которую веским профессорским тоном произнес было
Артур, и брезгливо-устало показал на флигель, где у бесчисленных окошек
толпились люди с бумагами: "Сдайте все, там получите. Идет дипломатической
почтой. Нас это не касается. До свидания." Артур стал в очередь, запаковал
труд всей своей жизни в пакет, сдал в окошко. Кольнула мысль: ведь тут труд
не только его, но и Андрея, не только еврейских, но и русских сотрудников
его лаборатории...
x x x
"Меня -- в Тель-Авив! За что?" -- вспомнил Артур свой обнаженный крик
души, стоя на просторном балконе циклопического отеля ближневосточного
Нью-Йорка, глядя вдоль роскошной тель-авивской набережной. За что
по-прежнему непонятно, но не наказали, а наградили. Его злобной соседке и не
снилась вся эта красота, эта теплынь в феврале, пока она там, сволочь,
надевает меховые сапоги, чтобы сходить мусор выбросить в сплошном мессиве
московской метели. Она будет сегодня волком рыскать по пустынным, огромным
как аэровокзалы московским гастрономам в поисках ХОТЬ ЧЕГО-НИБУДЬ, пока они
с Аллой ходят с тележкой, набитой доступными даже их скудным средствам,
невиданными даже в кремлевских буфетах деликатесами в супермаркете, похожем
на музей. "Вы не слышали? Там хорошее снабжение?"- спрашивала старушка на
Ордынке у соседа Артура по четырехзначному номеру очереди. "Мадам, --
классически поправил пенсне сосед. -- В Израиле вообще нет снабжения." "Боже
мой..." "Мадам, в Израиле просто вместо снабжения -- изобилие." "Молодой
человек, -- заторопился старик с колодками наград на выгоревшем кителе. --
Правда, что в Израиле ветеранам тоже дают продуктовые подарки ко Дню Победы?
Мне в Севастополе всегда давали килограмм гречки к ..." "Это наглая
антисемитская ложь, папаша. В Израиле ветеранам и всем прочим дают продукты
круглый год." "И гречку?" "Нет, гречку не дают," -- отрезал сосед. "Там не
растет гречка и ее туда не завозят?..." -- ужаснулся ветеран. "В Израиле
растет все и все туда завозят, но гречку там не дают, ее продают повсюду и
очень дешево." "Без очереди? -- не поверил старик. -- Так не бывает". И вот
они уже месяц наяву живут в сказке израильского изобилия. К тревогам и к
скадам они давно привыкли, да и война идет к концу. Начинается новая,
неожиданно счастливая жизнь. Артур неумело прочел благодарственную молитву и
пошел навстречу своему звездному часу -- на три пополудни назначена встреча в
Министерстве обороны! В конце концов, подумал он, лучшим другом его на
покинутой родине оказалась именно эта вечно шипящая соседка. Все мы должны
быть благодарны в этой ситуации спасения от кошмара Союза не друзьям, а
врагам. Без ее путевки в Тель-Авив стоял бы сейчас Артур с Марком и Аллой и
получал бы какую-то дрянь по полкилограмма в одни руки. Да, шекелей
катастрофически нехватает, но сегодня, через полчаса изумительной
февральской прогулки по зеленому цветущему городу он будет выслушан наконец
