отпрянул, взгляд его лихорадочно заметался, зашарил вокруг: топор!
Но топор - тяжелый, острый, привычный - остался там, в погасшем
муторном сне. Далеко. За тысячи лет отсюда. А здесь?.. Что же можно
придумать здесь?!
В лагере уже не спали. Ночь была на удивление тихой, поэтому первый
же из душераздирающих криков (рядом где-то, совсем-совсем рядом, в
раскопе, что-ли?) поднял на ноги всех. Они сбились в тесную кучку,
стараясь унять дрожь, стараясь потише стучать зубами и быть ближе друг к
другу - одиннадцать студентов и степенный преподаватель - маленькая,
обезличенная страхом толпа. Нет, они не были трусами, некоторым из парней
случалось видеть и жестокие полупьяные драки, и худшее, но то, что
слышалось им в этих криках... Они не могли подобрать этому ни названия, ни
аналогий, но это было страшнее всего, что когда-либо привелось испытать в
жизни любому из них.
А потом кто-то тихонько сказал, что Анечка и Анатолий до сих пор не
пришли, и что, наверное, это их убивают. Тогда трое вышли из толпы и
двинулись в кричащую темноту, и прочие потянулись следом, стараясь не
отставать.
Но они не успели даже отойти от палаток. Новые, стремительно
приближающиеся звуки остановили их - топот, клокочущее надсадное
дыхание... Идущие впереди шарахнулись от вылетевшего из темноты голого
человека, от его безумного взгляда и окровавленных рук.
Он не остановился, он просто не заметил их. Нелепой тенью заметался
по лагерю, нырнул в палатку поваров и тут же выскочил, кинулся обратно,
расталкивая попадающихся по дороге, и в руке его был топор. Только тогда
смысл отчаянных сдавленных выкриков дошел до сознания всех (Аня, чуть-чуть
еще! Я иду, я скоро! Потерпи, не умирай, пожалуйста!!!), и кто-то охнул:
"Толя!", и они кинулись следом - парни, девушки, даже Виталий Максимович -
боясь подумать о том, что могло случиться с Аней и боясь опоздать.
Да, ночь была тихой и очень светлой, а поэтому они издали увидели
лежащую на дне раскопа Анечку, и увидели, как подбежал к ней далеко
опередивший остальных Анатолий.
То, что произошло потом, показалось им жутким бредом. Блеснули лунные
блики на лезвии вскинутого топора, и топор рухнул на хрупкое Анечкино
предплечье, и рухнул на колени Анатолий, скорчился над Аней в непонятной
позе. Душит?!
Но Анатолий обернулся на топот подбегающих, и глаза его почему-то
оказались не безумными, а радостными, почти счастливыми; а голос был так
тверд и властен, что ослушаться его показалось немыслимым.
Он сказал:
- Веревку! Или ремень, что-нибудь! Да быстрее, черт бы вас всех...
Она же кровью истечет!
Кто-то из ребят покорно расстегнул брючный ремень, шагнул было к
Анатолию, но, споткнувшись о тяжелое, твердое, взвизгнул, отпрянул, с
ужасом глянул под ноги... Но нет, это был не кровоточащий обрубок
человеческой плоти - просто обломок серого ноздреватого камня, грубое
подобие руки, сжатой в кулак. Из кулака этого почему-то торчали обрывки
плетеного замшевого шнурка.
Федор ЧЕШКО
КАК ЛИСТ УВЯДШИЙ ПАДАЕТ НА ДУШУ
Наверное, все же можно считать, что хоть в чем-то мне да повезло.
Например, не будь в то утро дождя, эта штука запросто могла бы прошибить
мне голову, - с такой силой она грохнулась о тугую ткань моего зонта.
Грохнула, отскочила, булькнула в мелкую мутную лужу, и в этой рябящей под
частыми дождевыми каплями мути вдруг будто солнечный блик засветился -
маленький такой, веселый... Я даже не слишком поторопился смотреть, что
это за светоч такой угораздил меня по зонтику; я сперва задрал голову и
попытался выяснить, откуда это в людей швыряют всякой дрянью.
А черт его знает - откуда. Серая, в грязных потеках стена панельной
девятиэтажки, серые, заплеванные дождиком окна, пустые балконы, на которых
сыреют бесстыдно вывешенные на обозрение ночные рубашки и кружевные
трусики - и никого. И на мое предложение показать свою поганую харю,
внятно и во весь голос адресованное развлекающемуся швырянием дряни козлу,
тоже, естественно, реакции не последовало. Жаль...
А в луже все вспыхивали, играли солнечные искры, и такие они были
радостные и теплые, что я все же нагнулся глянуть: что оно там такое
блестящее. Брошь. Крупная, тяжелая, в виде кленового листика. Я повертел
ее в вальцах, поискал пробу - нашел. Хорошая проба, обнадеживающая.
Так. Ну и что теперь? Вообще-то, люди порядочные, (к которым обычно
причисляю себя и я) в таких случаях принимают меры, чтобы находка отыскала
своего владельца. Но...
Вот в этом-то "но" и была загвоздка. Это было очень емкое "но", оно
включало в себя и зарплату, которая на десять процентов ниже официального
уровня бедности в Зимбабве; и свадьбу, которая через месяц, и о стоимости
которой подумать жутко (Машка - девица безнадежно избалованная
собственными родителями, и торжественный домашний ужин в тесном кругу для
нее, видите ли, скучен)... А главное, в недрах этого "но" таился
покореженный мною недавно чужой "Москвич", цена ремонта которого превышает
мой годовой заработок. Хозяин, правда, изъявил готовность войти в
положение и ждать сколько угодно, но у меня же, все-таки, тоже совесть
есть... К сожалению.
А брошка тяжелая, массивная такая брошечка, литая... При таком весе,
да при такой пробе, да при нынешних ценах - штуки на полторы потянет. Это
если ее в скупку. А если в комиссионку, то и за машину расплатиться
хватит, и кое-что на свадьбу останется. Так что не выйдет из меня сегодня
порядочного человека, нет, не выйдет. Печально, конечно, но нечего не
поделаешь: возможность вырваться из-под гнета вышеупомянутого "но" явно
перевешивает перспективу морального удовлетворения от красивого поступка.
Так что сунул я этот подарок небес в карман и поспешил удалиться с
места происшествия - после того, как уже все так хорошо решил, было бы
обидно дождаться хлопка двери, торопливого стука каблучков и звенящего
жалобными слезами голоса: "Молодой человек, тут упало только что... Вы
случайно не находили?" Вот тут-то моя порядочность запросто может мне
подложить здоровенную свинью. Были уже прецеденты. И вообще, я на работу
опаздываю.
Впрочем, в свою контору я умудрился припереться минут за двадцать до
начала трудового дня. И сразу, не сняв даже мокрый плащ, плюхнулся за
стол, сунулся в ящик за лупой, а потом неторопливо и с удовольствием
вытащил свою находку - рассматривать (дорогой - давясь в трамвае, прыгая
потом через пузырящиеся лужи - я все щупал ее, предвкушая момент, когда
можно будет сесть и спокойно, вдумчиво насладиться)
Н-да, дорогая вещица. И очень, очень, очень странная. Чем дольше я на
нее смотрел, тем яснее мне становилось, что это не фабричная работа.
Почему? Ну, хотя бы потому, что в таких делах я разбираюсь не хуже любого
ювелира, хоть я и биолог по образованию. Биолог-то я биолог, но
художественным литьем увлекаюсь уже лет десять, причем работы у меня
вполне профессиональные. Правда, это мнение мое да тех знакомых которые
постоянно выклянчивают у меня брошечки, сережечки да статуэточки.
Профессионалы на сей счет высказываются слегка наоборот (демонстрировал я
несколько раз свои произведения авторитетам на предмет рецензирования - до
сих пор плевки с морды вытираю).
Нет, с драгоценными металлами я дела никогда не имел, упаси меня
Господи! Во-первых это очень больно карается законом, во-вторых они для
меня слишком дорогие, а в-третьих - это мне с моими жалкими техническими
возможностями не по зубам: чересчур уж они тугоплавкие. Так что я больше
оловом, свинцом, да изредка (это если удается до лабораторного муфеля
дорваться) латунью пробавляюсь. Но эту брошь все равно в два счета
раскусил. И слепому видно, что восковую модель делали вручную - вон даже
отпечаток пальца можно различить. Такое бывает иногда, у меня самого
бывало не раз: на модельке не замечаешь, а потом его выпирает на готовой
отливке, да еще в таком месте, где зашлифовать совершенно не возможно. И
вот, поди ж ты, гораздо более крупные детали рельефа, без которых и вещь -
не вещь, и ни вида у нее, и ни смысла, сплошь и рядом не отливаются, а вот
еле заметный отпечаток благополучно переходит с воска на форму, а с формы
- на металл и ничего ему не делается.
И еще о брошке. Сначала мне показалось, что она основательно
затаскана - ну, потерта, царапин много. А присмотрелся повнимательнее да в
лупу - э, нет, не в этом дело. Дело в том, что брошка не отшлифована - еще
один признак самоделки. Это ведь не просто - шлифовка сложного рельефа.
Мало того, что уметь нужно, так еще и без специального оборудования тут не
обойдешься. Вот так, значит решено и подписано - самоделка. Но проба,
проба откуда? И так смотрел, и эдак - не подкопаешься к этой пробе,
правильный довольно отчетливый штамп. Вот и спрашивается в задаче: может
нелегал-самодельщик промышленный маркер раздобыть? А хрена ему, легче
раздобыть четвертак со своим портретом вместо профиля Ленина. Может быть,
конечно, пошел человек в специальную контору (есть такая), навешал им там
лапши на уши о наследстве любимой бабушки и попросил промаркировать пробу.
Но если так, то он рисковый мужик. (Кстати, почему обязательно "он" и
"мужик"? Может быть, это "она" и, соответственно "баба"?) В конторах тоже
не лопухи работают, запросто могли замести. Уж если даже я допер про
самоделку, то им с их техникой - сам бог велел. Да, кстати, к вопросу об
"замести". Этот деятель (для удобства будем пока говорить "этот") должен
бога благодарить, что я не поволок брошь, как порядочный, в милицию. Вот
они бы его точно замели. С потрохами бы замели - он же им отпечаток пальца
подарил, лопух. И тогда... Это у Чуковского, кажется, книга такая есть,
"От двух до пяти" называется. Вот это было бы о нем. Только с конфискацией
имущества.
Я еще раз внимательно осмотрел брошь. Нет, сделано недурно, хотя уж
больно ординарно, безлико. Я не без самодовольства припомнил кулон, тоже
кленовый лист, который когда-то сработал для Эллочки - это еще давно - до
Машки то-есть. Тот лист, мой, был латунный, и стоил, конечно, гроши, но
куда до него этому, золотому! Тот лист был полон соков, он был жив и
упруг, то была работа тонкая, Ювелирная (именно так, с большой буквы). А
это... Весьма старательно, довольно красиво... В общем, так себе железка,
только и всего в ней, что дорогая. Нет, все-таки здорово вот так вот
сидеть и понимать об себе, что ты - гений. Все-таки, хорошо, что
существует на свете посредственность, иначе как бы это гений смог осознать
свою гениальность? Н-да, а ведь если бы скромность была единственной
причиной смертей человеческих, я жил бы вечно...
Уже потом, когда уныло-надоедливый звонок возвестил, что рабочий день
начался и пора браться за труды праведные, меня вдруг осенило: если этому
типу потребовалось ставить на самоделку пробу, то, пожалуй, он работает не
для души, а для продажи и недурно, наверное, наживается. Ну, да это не мое
собачье дело. Мое дело - идти кормить мышей.
Только подопытным мышкам пришлось денек поголодать. Потому, что
позвонила Анна Михайловна. Господи боже ты мой, никогда мне и в голову
придти не могло, что эта чопорная профессорша может так... нет, не
говорить даже - рыдать, рыдать надрывно и неразборчиво. Не успев еще
уловить смысл этих рыданий, я понял: случилось страшное. И понял, с кем
случилось. И не ошибся.
Как же это? Машка, Машенька моя, как же тебя угораздило? Сотрясение
