Слава стороной миновал машины, вышел на вокзальный перрон и прошелся
среди встречающих электропоезд. Не приметив ни одного парня, даже отдаленно
похожего на разыскиваемого Валерия Воронкина, направился в вокзал и в
дверях внезапно встретился с шофером "Икаруса". Тот обрадовался, отвел
Славу подальше от вокзальных дверей и взволнованно стал рассказывать, что
парень в черной рубахе навыпуск сел-таки опять в автобус, купил билет до
Таежного.
Шофер понизил голос, огляделся:
- Я объявил пассажирам: сбегаю на вокзал за папиросами, после этого сразу
отправимся в рейс. Дескать, не отлучайтесь, чтобы не отстать... - Еще раз
оглядевшись, добавил: - Между тем поавонил с автомата в милицию. Дежурный
обещал срочно подослать патрульную машину.
- Почему двери автобуса не закрыли? - спросил Слава.
- Техникой безопасности категорически запрещено, когда пассажиры в
салоне, а водителя нет,
- Значит, поступаем так... Садитесь в "Икарусе" на свое место и ждите
меня. Как только я войду в заднюю дверь, переднюю сразу закрывайте.
Понятно?
- Само собой...
- Идите, я следом.
Шофер вразвалочку вышел с перрона на привокзальную площадь. Перед тем,
как подняться в водительскую кабину, он демонстративно распечатал
предусмотрительно купленную пачку "Беломорканала", зажурил и, вроде бы
проверяя, попинал носком ботинка передние колеса машины.
Едва только шофер сел за руль, Голубев шагнул в "Икарус". Окинув взглядом
пассажиров. Слава сразу узнал Валерия Воронкина - тот настороженно сидел в
первом ряду кресел. Внезапно Воронкин оглянулся. Реакция его была
молниеносной. Словно катапультировавшись из кресла, Валера бросился к
передней двери, но у самого его носа дверь захлопнулась. Воронкин выхватил
из кармана пистолет и угрожающе крикнул шоферу:
- Немедленно открой!..
Шофер побледнел. Перепуганные пассажиры вжались в кресла. Голубев
чуть-чуть замешкался, однако тут же рванул по салону вперед.
- Застрелю!!! - пронзительным дискантом взвизгнул Воронкин.
Видимо, впопыхах, от волнения ои машинально надавил на спуск- из ствола
пистолета метнулся безобидный язычок пламени.
- Спокойно, граждане, стрельбы не будет... - проговорил Голубев. Чувствуя
от нервного перенапряжения слабость во всем теле, Слава, как в замедленной
киносъемке, подошел к Воронкину поймал трясущуюся с пистолетом руку и
облегченно засмеялся: - Не надо, Валера, пугать людей. Отдай зажигалку!..
16. БОЛЬШИЕ ДЕТИ - БОЛЬШОЕ ГОРЕ
После утреннего оперативного совещания Антон Бирюков хотел сразу
допросить Валерия Воронкина, но позвонил следователь Лимакин. Он готовился
допрашивать Васю Цветкова и стал уточнять некоторые вопросы. Закончив
разговор со следователем, Бирюков начал было набирать номер дежурного по
изолятору временного содержания, чтобы тот привел на допрос Воронкина, но в
этот момент вдруг включился внутренний селектор. Подполковник Гладышев
срочно пригласил к себе. Когда Антон вошел в кабинет начальника райотдела,
там, кроме подполковника, находился представительный, хорошо одетый мужчина
с пышными седыми волосами.
- Анатолий Захарович Цветков, - представил мужчину Гладышев, указав
взглядом на Антона, добавил: - А это наш начальник уголовного розыска
товарищ Бирюков. Можете прямо сейчас пройти к нему, обстоятельно все
обговорить...
Цветков поднялся, пожал на прощание подполковнику руку и взял с пола
желтый кожаный портфель. В кабинете Бирюкова он первым делом попросил
разрешения закурить. Затем спросил:
- Что случилось с моим сыном?
- Вася подозревается в серьезном преступлении, - ответил Бирюков. -
Подполковник, видимо, уже рассказывал...
- В общих чертах. Мне хочется энать подробности.
- Подробности, Анатолий Захарович, пока мы сами не знаем.
- Тогда на каком основании Васю арестовали?
- Ну, если быть юридически точным, - Антон чуть помедлил - то сын ваш не
арестован. Его временно задержали, чтобы выяснить, почему он пытался бежать
от сотрудника милиции.
- Странно звучит - пытался бежать...
- К сожалению, это так. При попытке к бегству Вася ушибся попал в
больницу.
- Ушиб серьезный?
- Нет. Врачи говорят, уже все прошло.
Цветков глубоко вдохнул дым:
- Вас интересует характеристика моего сына?
- Безусловно.
Анатолий Захарович притушил в пепельнице недокуренную сигарету, открыл
портфель, порылся в нем и протянул Бирюкову о десяток почетных грамот:
- Вот Васины заслуги.,,
Грамоты были разные: "За отличную учебу и примерное поведение", "За
активную работу с пионерами", "За победу в летней спартакиаде, народов
СССР", "За первое место в туристском ориентировании", "За добросовестное
участие в озеленении города Новокузнецка" и так далее и тому подобное.
Когда Бирюков отложил последнюю грамоту, Анатолий Захарович достал из
портфеля роскошиую красную обложку с золотым тиснением:
- А вот диплом чемпиона по мотогонкам.
- Значит, ваш сын прекрасно водит мотоцикл? - рассматривая красиво
написанный в дипломе текст, спросил Антон.
- Недавно Вася получил звание мастера спорта.
- Ему уже исполнилось восемнадцать лет?
- Немного не хватает. За высокую результативность спорткомитет сделал для
него исключение.
Бирюков кратко рассказал о магазинной краже в Заречном. Анатолий
Захарович подряд сломал две спички, нервно прикурил новую сигарету. Глубоко
затягиваясь, спросил:
- Вы уверены, что именно Вася управлял мотоциклом?
- Утверждать рано, но не исключено.
- Не могу представить, что мой сын связался с уголовниками. Мать
контролировала каждый его шаг.
- К сожалению, Анатолий Захарович, вырвавшись из-под родительского
контроля, подростки нередко сбиваются с заученного.
- Какой он подросток! Парню семнадцать лет.
- В таком возрасте год-полтора еще ничего не решают.
- Вы правы. Но Вася... Нет, не представляю!
- В деле замешана молодая красивая женщина, мягко говоря, не совсем
строгого поведения. Для Васиного возраста это большой соблазн...
- Она из Новосибирска?
- Да.
- У Васи были с ней близкие отношения?
- Анатолий Захарович, что можно, я вам рассказал. Остальное -
следственная тайна.
- По долгу работы мне доверяют государственную тайну. Если позволите, с
вашего телефона закажу Москву и соединю вас с министром металлургии...
- Зачем? Больше того, что оказал вам, я не скажу и министру, в ведении
которого не работаю..
Лицо Цветкова густо покраснело:
- Поймите правильно. Я не хотел щегольнуть служебным положением и,
поверьте, никогда не злоупотреблю им. Но судьба сына... Можно мне с Васей
встретиться?
- Не рекомендую. Сейчас нам важно быстрее выявить истину, А встреча ваша
может помешать, и это осложнит Васину судьбу...
- Но истина может оказаться для Васи печальной...
- Возможно.
- Ценю вашу откровенность и надеюсь получить искренний ответ на более
щекотливый вопрос... Какова вероятность возникновения следственной ошибки?
Бирюков откинул со лба свалившуюся прядь волос.
- За ошибки нас очень строго наказывают. Кроме того, мы ведем так
называемое предварительное следствие, а окончательное решение о виновности,
как вам известно, принимает народный суд.
- Я, разумеется, понимаю, что закон одинаков для всех, тем не менее... -
Анатолий Захарович показал на почетные грамоты. - Вот это действительно
учитывается при вынесении приговора?
- Безусловно.
- Если не секрет, когда можно ожидать полной ясности по этому делу?
- Думаю, скоро.
- И последний вопрос... - Цветков посмотрел Антону в глаза. - Точнее,
просьба: постарайтесь в поступках моего сына разобраться объективно.
- Это не только служебный долг, но и святая обязанность каждого работника
следствия. - Антон ободряюще улыбнулся, _ Давайте, Анатолий Захарович, не
будем прежде времени справлять по Васе панихиду. Вполне может статься так,
что Вася к этой печальной истории причастен или косвенно, или совершенно
случайно.
- Благодарю за обнадеживающие слова. Надеюсь, позволяте мне
интересоваться дальнейшим ходом расследования?
- Пожалуйста, залодите, звоните...
- Спасибо.
Цветков встал и, склонив седую голову, тяжело вышел из кабинета. Мысленно
представив себя на его месте, Бирюков почувствовал щемящую боль.
Из невеселых раздумий Антона вывел телефонный звонок. Звонил следователь
Лимакин.
- Знаешь, Игнатьевич, - озабоченно оказал он. - Вася Цветков на допросе
наговорил такое, что голова кругом...
- Что именно? - хмуро спросил Бирюков.
- Почти все грехи на себя берет. И, представляешь, обстоятельства
складываются таким образом, что многому из его показаний приходится верить,
- Подожди делать выводы. Иду к тебе...
Не успел Бирюков подняться из-за стола, как в кабинет вошли бородатый
Фарфоров и худенькая, с заплаканными глазами женщина в темном платье.
- Алла Константиновна... По моей телеграмме из Ялты вернулась, - тихо
проговорил Вадим Алексеевич, виновато кашлянул и, как будто Антон сам не
мог догадаться, добавил: - Мама Ирины...
С неожиданным облегчением Бирюков вдруг подумал, что на этот раз избавлен
от неприятной необходимости сообщать трагическую весть - о смерти дочери
Крыловецкая уже знала. Антон посмотрел на Аллу Константиновну и невольно
отметил, насколько сильно погибшая дочь походила на нее. Такая же короткая
прическа, те же мягкие черты лица, тот же подбородок и даже тени под
глазами казались одинаковыми, с той лишь разницей, что у дочери они были
наведены искусственно, а у матери - от безысходного горя. Заметив на себе
взгляд, Алла Константиновна срывающимся голосом чуть слышно спросила:
- Как это произошло?
- К сожалению, пока не могу сообщить подробностей. Обстоятельства смерти
Ирины еще выясняются, - ответил Бирюков.
- Почему расследование ведет уголовный розыск? Ирина совершила
преступление?
- Дело в производстве у следователя прокуратуры. Мы, как водится, ему
помогаем.
- Ирина замешана в чем-то серьезном?
- Многое непонятно. - Бирюков посмотрел на сутулящегося Фарфорова. -
Вадим Алексеевич, к сожалению, некоторые поступки Ирины объяснить не смог.
Может быть, вы внесете какую-то ясность...
Алла Константиновна медленно раскрыла черную дамскую сумочку, вынула из
нее распечатанный почтовый конверт и подала Бирюкову:
- За день до страшной телеграммы Вадима Алексеевича мне в Ялту пришло
письмо от Ирины... Прочтите, после кое-что постараюсь объяснить.
Антон развернул тетрадный лист, исписанный с обеих сторон красивым
разборчивым почерком:
"Дорогая мамуля! Приближается мое девятнадцатилетие, а рядом - ни тебя,
ни бородатого Фарфорова, ни подруг. Все меня бросили. Даже с Лелькой К. на
днях окончательно разругалась. Она, дура, по-черному завидует мне и не
подозревает своим куриным умом, что мое "счастье" страшно жестокое. Ты,
конечно, усмехнешься и не поверишь в искренность этого письма - слишком
много я тебе врала. Но, клянусь всеми святыми, на сей раз ни капельки не
вру. За последнюю неделю часто вспоминала слезы, которые причинила тебе
своим дурным поведением, обдумала каждое твое словечко, когда ты
уговаривала меня остепениться и прекратить глупости. Бог мой, как ты была
тысячу раз права! Какой дурочкой выглядела я, мечтая о беспечном счастье! И
лишь теперь, накануне девятнадцатялетия, поняла, насколько жестоким и
наглым выглядит такое счастье. Мамуль, ты отдыхай спокойно, лечись. Я тебя
люблю и глупостей больше делать не буду. Когда вернешься из Ялты, все-все
объясню. И если последний раз меня простишь, клянусь, мы заживем с тобой
по-настоящему, как жили тогда, когда ты звала меня кисой. Бог мой, как
хорошо и как ужасно давно это было! Обнимаю и целую тебя в щечку. Твоя
непутевая доча Иришка".
Антон внимательно разглядел почтовый штемпель на конверте - письмо было
отправлено из Новосибирска в день отъезда Ирины в райцентр.
- Вы находились в ссоре с дочерью? - спросил Антон Аллу Константиновну.
- Да... Как только Ирина вышла замуж, мы с ней совершенно не встречались.
Ира звонила мне изредка, расхваливая свою жизнь, но... материнское сердце
