Чудесна природа, благодатен климат, приветливы туземцы, еще не изжившие
золотого века, миролюбивые, беззаботные и праздные. Questi popoli vivano con
justizia, peso e misuro; amano la pace, 1'otio e la quiete60. Но,
кроме лени и покоя, дети природы любят еще и еду и питье, и вот - как в
сказке - изнуренные матросы, совсем еще недавно силившиеся утолить голод,
наполняя судорожно сжимавшиеся желудки опилками и сырым крысиным мясом,
вдруг оказываются в царстве волшебного изобилия. Так необоримо искушение
полакомиться вкусной, приготовленной из свежих продуктов пищей, что даже
благочестивый Пигафетта, никогда не забывающий благодарно упомянуть
богоматерь и всех святых, впадает в тяжкий грех. В пятницу 61, да
еще в страстную пятницу, Магеллан посылает его к царьку острова. Каламбу
(так зовут царька) торжественно ведет его к себе под бамбуковый навес, где в
большом котле шипит и потрескивает лакомая жирная свинина. Из учтивости, а
может быть, и из чревоугодия, Пигафетта совершает тяжкий грех: он не в силах
устоять против соблазнительного аромата и в строжайший и святейший из всех
постных дней съедает изрядную порцию этого чудесного жаркого, усердно
запивая его пальмовым вином. Но едва только кончилась трапеза, едва только
изголодавшиеся и неприхотливые посланцы Магеллана успели набить свои
желудки, как царек приглашает их на второе пиршество, в свою свайную хижину.
Гостям приходится, поджав и скрестив ноги, <словно портные за работой> -
замечает Пигафетта - вторично приняться за еду; тотчас появляются блюда, до
краев наполненные жареной рыбой и только что собранным имбирем, кувшины с
пальмовым вином - и грешник продолжает грешить. Но и этого мало! Не успели
Пигафетта и его спутник справиться с великолепными яствами, как сын
правителя царства изобилия является приветствовать их, и, чтобы не нарушить
долга вежливости, они вынуждены снова - уже в третий раз! -принять участие
в. трапезе. На этом пиршестве для разнообразия подают разварную рыбу и
сильно приправленный пряностями рис; оно сопровождается такими обильными
возлияниями, что не в меру угостившегося, пошатывающегося, невнятно что-то
лопочущего спутника Пигафетты укладывают на циновку, чтобы первый европеец,
захмелевший на Филиппинах, как следует проспался. И наверняка можно сказать,
что ему снятся райские сны.
Но и островитяне воодушевлены не менее своих изголодавшихся гостей.
Какие чудесные люди явились к ним из-за моря, какие великолепные подарки они
привезли! Гладкие стекла, в которых собственными глазами видишь собственный
нос, сверкающие ножи и увесистые топоры, от одного удара которых могучая
пальма валится наземь. А как великолепны огненно-красная шапка и турецкий
наряд, в котором теперь щеголяет их вождь; неправдоподобно прекрасен и
блестящий панцирь, делающий человека неуязвимым. По приказу адмирала один из
матросов облекается в стальную броню, а островитяне осыпают его дождем своих
жалких костяных стрел и слышат при этом, как неуязвимый воин в блестящих
доспехах хохочет и потешается над ними. Что за чародеи! Хотя бы вот этот
самый Пигафетта! В руке он держит палочку или перо какой-то птицы, и когда с
ним говоришь, он чертит этим пером на белом листе какие-то черные знаки и
может потом совершенно точно повторить человеку, что тот говорил два дня
назад! А как чудесно было зрелище, которое они, эти белые боги, устроили в
день, называемый ими пасхальным воскресеньем! На взморье они воздвигли
странное сооружение, алтарь, как они его называли. Большой крест сверкал на
нем в лучах солнца. Потом все они, по двое в ряд, начальник и с ним еще
пятьдесят человек, разодетые в лучшие свои одежды, подходят к этому
сооружению, и в то время как они преклоняют колена перед крестом, на
кораблях внезапно вспыхивают молнии, и при синем ясном небе далеко по морю
разносятся раскаты грома.
Веря в чудодейственность того, что совершают здесь эти мудрые и
могущественные чужеземцы, островитяне робко и благоговейно подражают каждому
их движению, так же становятся на колени и так же прикладываются к кресту. И
вчерашние язычники радостно благодарят адмирала, когда он обещает водрузить
на их острове крест таких огромных размеров, что с моря его будет видно
отовсюду. Двойной успех достигнут за эти несколько дней: царек острова стал
не только союзником испанского короля, но и братом его по вере. Не только
новые земли приобретены для испанской короны, но и души этих невольных
грешников, этих детей природы отныне подвластны католической церкви и
Христу.
Чудесное идиллическое время, эти дни на острове Массаве. Но довольно
отдыхать, Магеллан! Матросы набрались сил, повеселели, позволь им теперь
возвратиться на родину! К чему еще мешкать, что значит для тебя открыть еще
один островок, когда ты сделал величайшее открытие своей эпохи. Теперь еще
зайти на <Острова пряностей> - и ты выполнил свою задачу, сдержал свою
клятву; и тогда домой, где тебя ждет жена, мечтающая показать отцу второго
сына, родившегося уже в отсутствие отца!
Домой, чтобы изобличить мятежников, трусливо клевещущих на тебя!
Домой, чтобы всему миру показать, что может совершить мужество
португальского дворянина, стойкость и самоотверженность испанской команды!
Не заставляй твоих друзей дольше ждать, не допускай, чтобы те, кто верит в
тебя, заколебались!
Домой, Магеллан! Держи курс домой!
Но гений человека всегда одновременно и его рок. А гением Магеллана
было долготерпение, великий дар выжидать и молчать.
Сильнее, чем желание вернуться триумфатором на родину и принять
благодарность властелина Старого и Нового Света, в нем говорит чувство
долга. Все, за что этот человек ни принимался, он заботливо подготовлял и
упорно доводил до конца. Так и на этот раз, прежде чем покинуть открытый им
Филиппинский архипелаг, Магеллан хочет хоть сколько-нибудь изучить его и
упрочить за испанской короной. Слишком развито в нем чувство долга, чтобы он
мог удовлетвориться посещением и присоединением маленького островка: так как
из-за недостатка людей он не может оставить в этих краях ни представителей
власти, ни торговых агентов, то он хочет и с более могущественными владыками
островного царства заключить такой же договор, как с малозначащим Каламбу, а
в качестве символов нерушимой власти повсюду водрузить кастильское знамя и
католический крест.
Царек сообщает Магеллану, что самый большой из островов архипелага-это
Себу (Зебу). А когда Магеллан просит дать ему надежного лоцмана, чтобы
добраться туда, туземный владыка смиренно просит о великой чести самолично
вести экспедицию.
Правда, высокая честь иметь на борту царственного лоцмана несколько
задерживает отплытие, ибо во время сбора риса бравый Каламбу столь ретиво
предался обжорству и пьянству, что только 4 апреля флотилия смогла, наконец,
вверить свою судьбу этому последователю Пантагрюэля. И вот путешественники
отчаливают от благословенного берега, где в последнюю минуту нашли спасение
от гибели. По тихому морю плывут они мимо ласково манящих островов и
островков, направляясь к тому, который Магеллан сам избрал, ибо, с грустью
пишет верный Пигафетта, - так было
угодно злосчастной его судьбе.
СМЕРТЬ НАКАНУНЕ ПОЛНОГО ТОРЖЕСТВА
7 апреля 1521 г. -27 апреля 1521 г.
После трех дней благополучного плавания по морской глади 7 апреля 1521
года флотилия приближается к острову Себу;
многочисленные деревушки на побережье свидетельствуют о том, что остров
густо населен. Царственный лоцман Каламбу уверенной рукой направляет судно
прямо к приморской столице. С первого же взгляда на гавань Магеллан
убеждается, что здесь он будет иметь дело с раджой или владыкой более
высокого разряда и большей культуры, так как на рейде стоят не только
бесчисленные челны туземцев, но и иноземные джонки. Значит, нужно с самого
начала произвести надлежащее впечатление, внушить, что чужестранцы
повелевают громом и молнией. Магеллан приказывает дать приветственный залп
из орудий, и, как всегда, это чудо - внезапная искусственная гроза при
ясном, небе - приводит детей природы в неописуемый ужас: с дикими воплями
разбегаются они во все стороны и прячутся. Но Магеллан немедля посылает на
берег своего толмача Энрике с дипломатическим поручением - объяснить
властителю острова, что страшный удар грома отнюдь не означает вражды, а
напротив, этим проявлением волшебной своей власти могущественный адмирал
выражает почтение могущественному королю Себу. Повелитель этих кораблей сам
только слуга, но слуга могущественнейшего в мире властителя, по повелению
которого он, чтобы достичь <Островов пряностей>, пересек величайшее море
вселенной. Но он пожелал воспользоваться этим случаем также и для того,
чтобы нанести дружественный визит королю острова Себу, ибо в Массаве слыхал
о мудрости и радушии этого правителя. Начальник громоносного корабля готов
показать владыке острова никогда им не виданные редкостные товары и вступить
с ним в меновую торговлю. Задерживаться здесь он отнюдь не намерен и,
засвидетельствовав свою дружбу, немедленно покинет остров, не причинив
мудрому и могущественному королю никаких хлопот.
Но король, или, вернее, раджа Себу Хумабон, уже далека не столь
простодушное дитя природы, как голые дикари на Разбойничьих островах или
патагонские великаны. Он уже вкусил плодов от древа познания и знает толк в
деньгах и их ценности. Этот темнокожий царек на другом конце света -
практичный экономист, как явствует из того, что он либо перенял, либо сам
придумал и установил высококультурный обычай - взимание пошлин за право
торговли в его гавани. Бывалого купца не запугать громом орудий, не
обольстить вкрадчивыми речами переводчика. Холодно поясняет он Энрике, что
не отказывает чужеземцам в разрешении бросить якорь в гавани и даже склонен
вступить с ними в торговые сношения, но каждый корабль обязан уплатить ему
налог за право стоянки и торговли. И если великому капитану, начальнику трех
больших иноземных судов, угодно вести здесь торговлю, то пусть он уплатит
установленный сбор.
Невольнику Энрике ясно, что его господин, адмирал королевской армады и
кавалер ордена Сант-Яго, никогда не согласится платить пошлину какому-то
ничтожному туземному царьку. Ведь этой данью он признал бы
implicite62 независимость и самостоятельность страны, которую
Испания, в силу папской буллы, уже считает своей собственностью. Поэтому
Энрике настойчиво убеждает Хумабона в этом особом случае отказаться от
взимания налога, дабы не прогневить повелителя громов и молний. Прижимистый
раджа стоит на своем. Сначала деньги - потом дружба. Сначала надо платить,
исключений тут не бывает; и в подтверждение своих слов он велит привести
магометанского купца, только что прибывшего на своей джонке из Сиама и
беспрекословно уплатившего пошлину.
Купец-мавр является незамедлительно и бледнеет от страха. С первого
взгляда на большие корабли с крестом святого Яго на раздутых парусах он
понял всю опасность положения. Горе, горе! Даже об этом последнем укромном
уголке Востока, где еще можно было честно заниматься своим ремеслом, не
страшась этих пиратов, пронюхали христиане! Вот они уже здесь, со своими
грозными пушками и аркебузами, эти убийцы, эти заклятые враги Магомета!
Конец теперь мирным торговым сделкам, конец хорошим прибылям! Торопливо
шепчет он королю, что следует быть осторожным и не затевать ссоры с
