всех. Поэтому он уже не хочет обременять себя в столь опасном плавании таким
взбалмошным равноправным начальником, как Руй Фалейру - прежде чем суда
выйдут из гавани, этот балласт должен быть сброшен за борт. Ведь астроном
уже давно стал для Магеллана ненужной обузой. Ничем не помог ему теоретик в
эти изнурительные, тяжкие месяцы. Не дело звездочета вербовать матросов,
конопатить суда, заготовлять провизию, испытывать мушкеты и писать уставы;
взять его с собой - значит навесить себе камень на шею, а у Магеллана должны
быть развязаны руки, чтобы бороться, направо и налево отбиваться от
опасностей, встающих перед ним, и от заговоров, составленных за его спиною.
Как удалось Магеллану, проявив здесь в полной мере свое дипломатическое
мастерство, отделаться от Фалейру, мы не знаем. Говорят, что Фалейру сам
составил свой гороскоп и, установив, что ему не вернуться живым из этого
плавания, добровольно от него отступился. С внешней стороны - уход деликатно
спроваженного Фалейру обставляется чем-то вроде повышения: императорский
указ назначает его единоначальным адмиралом второй флотилии (только на
бумаге имеющей борта и паруса), взамен чего Фалейру уступает Магеллану свои
карты и астрономические таблицы. Таким образом, устранена последняя из
бесчисленных трудностей, и предприятие Магеллана снова становится тем, чем
оно было вначале: его мыслью, его кровным делом. На него одного падут теперь
все тяготы и труды, ответственность и опасности, ему же достанется и высшая
духовная радость творческой натуры: отвечая только перед самим собой,
завершить им самим избранное дело своей жизни.
ОТПЛЫТИЕ
20 сентября 1519 года
Десятого августа 1519 года, через год и пять месяцев после того как
Карл, будущий властелин Старого и Нового Света, подписал договор, все пять
судов покидают, наконец, севильский рейд, чтобы отправиться вниз по течению
к Сан-Лукар де Баррамеда, где Гвадалквивир впадает в открытое море; там
произойдет последнее испытание флотилии и будут приняты на борт последние
запасы продовольствия. Но в сущности прощание уже свершилось: в церкви
Санта-Мария де ла Виктория Магеллан, в присутствии всего экипажа и
благоговейно созерцавшей это зрелище толпы, преклонил колена и, произнеся
присягу, принял из рук коррехидора Санчо Мартинес де Лейва королевский
штандарт. Быть может, в эту минуту ему вспомнилось, что и перед первым своим
отплытием в Индию он так же преклонил колена в соборе и так же принял
присягу. Но флаг, на верность которому он тогда присягал, был другой,
португальский, и не за Карла Испанского, а за короля Португалии, Мануэла,
поклялся он тогда пролить свою кровь. И с таким же благоговением, с каким
некогда юный sobresaliente взирал на адмирала Алмейду, когда тот, развернув
стяг, поднял его над головами коленопреклоненной толпы, смотрят сейчас
двести шестьдесят пять человек экипажа на Магеллана - вершителя их судеб.
Здесь в Сан-Лукарской гавани, против дворца герцога Медина-Сидониа,
Магеллан производит последний осмотр перед отплытием в неведомую даль.
Он проверяет снова и снова свою флотилию перед выходом так же заботливо
и трепетно-любовно, как музыкант настраивает свой инструмент, хотя эти пять
кораблей он уже знает так же досконально, как собственное тело. А как он был
напуган, когда впервые увидел эти наспех закупленные суда - запущенные,
изношенные. Но с тех пор проделана немалая работа, и все эти ветхие гелеоны
приведены в исправность. Прогнившие брусья и балки заменены новыми, от киля
и до верхушек мачт везде все просмолено и навощено, проконопачено и
вычищено. Каждую балку, каждую доску Магеллан собственноручно выстукал,
чтобы определить, не подгнило ли дерево, не завелась ли в нем червоточина;
каждый канат проверил он, каждый болт, каждый гвоздь. Из добротного холста
сделаны свежевыкрашенные паруса, осененные крестом святого Яго, покровителя
Испании; новы и прочны якорные цепи и канаты, до блеска начищены
металлические части, каждая мелочь заботливо и аккуратно пригнана к месту:
никакой шпион, никакой завистник не осмелился бы теперь смеяться над
обновленными, помолодевшими кораблями. Правда, быстроходными они не стали,
эти толстобрюхие, округлые парусники, и для гонок вряд ли приспособлены, но
изрядная ширина и большая осадка делают их довольно вместительными и
надежными; даже при сильном волнении, как раз вследствие своей
неповоротливости, они, насколько в этом мире можно что-нибудь предвидеть,
смогут выдержать жестокие штормы. Самый большой из этой корабельной семьи,
<Сан-Антонио>, вместимостью в сто двадцать тонн. Но по какой-то причине, нам
не известной, Магеллан предоставляет командование им Хуану де Картахене, а
флагманским судном, Capitana, избирает <Тринидад>, хотя грузоподъемность его
на десять тонн меньше. За ним по ранжиру следуют девяностотонная
<Консепсьон>, капитаном которой назначен Гаспар Кесада, <Виктория> (судно
сделает честь своему имени) под начальством Луиса де Мендоса, вместимостью в
восемьдесят пять тонн, и <Сант-Яго> - семьдесят пять тонн - под командой
Жуана Серрано. Магеллан настойчиво стремился составить свою флотилию из
разнотипных кораблей: менее крупные из них, ввиду их небольшой осадки, он
предполагает использовать в качестве передовых разведчиков. Но, с другой
стороны, немало искусства потребуется от мореплавателей, чтобы в открытом
море сомкнутым строем вести столь разнородную флотилию.
Магеллан переходит с корабля на корабль, чтобы прежде всего везде
проверить грузы. А ведь сколько раз он уже карабкался вверх и вниз по
каждому трапу, сколько раз он вновь и вновь составлял подробнейшую опись
всего снаряжения и запасов: благодаря уцелевшим архивным документам мы можем
убедиться, с какой заботливостью и тщательностью, с каким учетом мельчайших
деталей было продумано и подготовлено одно из самых фантастических начинаний
в мировой истории. До последнего мараведиса обозначена в этих объемистых
реестрах стоимость каждого молотка, каждого каната, каждого мешочка соли,
каждой стопы бумаги: и эти сухие, ровные, выведенные равнодушной рукою писца
столбцы цифр, со всеми их графами и подразделениями, пожалуй, красноречивей
любых патетических слов свидетельствуют о подлинно гениальном терпении этого
человека. Магеллан как опытный моряк понимал всю ответственность такой
экспедиции в еще никому неведомые земли. Он знал, что самый ничтожный
предмет, забытый по недосмотру или по легкомыслию, забыт уже безвозвратно на
все время плавания; в этих особых условиях никакое упущение, никакая ошибка
уже не могут быть ни заглажены, ни исправлены, ни искуплены. Любой гвоздь,
любая кипа пакли, любой слиток свинца или капля масла, любой листок бумаги в
неведомых странах, куда он держит путь, представляют ценность, которой не
добыть ни деньгами, ни даже собственной кровью; какая-нибудь одна позабытая
запасная часть может вывести судно из строя; из-за одного неверного расчета
все предприятие может пойти прахом.
А поэтому самое тщательное, самое заботливое внимание на этом последнем
смотре уделяется продовольствию. Сколько съестного нужно запасти на двести
шестьдесят пять человек для путешествия, продолжительность которого нельзя
определить даже приблизительно? Сложнейшая задача, ибо один из множителей -
длительность пребывания в пути - неизвестен. Только Магеллан - он один! -
предугадывает (осторожности ради он этого не откроет команде) , что пройдут
долгие месяцы, даже годы, прежде чем можно будет пополнить взятые с собой
запасы; потому лучше захватить провиант в избытке, чем в обрез, и запасы
его, принимая во внимание малую вместимость судов, в самом деле внушительны.
Альфу и омегу питания составляют сухари; двадцать одну тысячу триста
восемьдесят фунтов этого груза принял Магеллан на борт; стоимость его вместе
с мешками - триста семьдесят две тысячи пятьсот десять мараведисов;
насколько человек способен предвидеть, можно считать, что этого огромного
количества хватит на два года. Да и вообще при чтении провиантской описи
Магеллана видишь перед собой скорее современный трансокеанский пароход,
грузоподъемностью в двадцать тысяч тонн, чем пять рыбачьих парусников, общей
вместимостью в пятьсот - шестьсот тонн (десять тогдашних тонн соответствуют
одиннадцати тоннам наших дней). Чем только не загромоздили тесный, душный
трюм! Вместе с мешками муки, риса, фасоли, чечевицы хранятся пять тысяч
семьсот фунтов солонины; двести бочонков сардин, девятьсот восемьдесят
четыре головки сыру, четыреста пятьдесят связок луку и чесноку; кроме того,
припасены еще разные вкусные вещи, как, например, тысяча пятьсот двенадцать
фунтов меда, три тысячи двести фунтов изюма, коринки и миндаля, много
сахара, уксуса и горчицы. В последнюю минуту на борт пригоняют еще семь
живых коров (хоть бедным четвероногим осталось уже недолго жить); таким
образом, на первое время обеспечено молоко, а на дальнейшее - свежее мясо.
Но вино для этих здоровых парней поважнее молока. Чтобы поддерживать в
команде хорошее расположение духа, Магеллан велел закупить в Хересе лучшего,
самого что ни на есть лучшего, вина, не более и не менее как четыреста
семнадцать мехов и двести пятьдесят три бочонка; и здесь теоретически
рассчитано на два года вперед: каждому матросу обеспечено по кружке вина к
обеду и ужину.
Со списком в руке Магеллан переходит с корабля на корабль, от предмета
к предмету. Какого труда, вспоминает он, стоило все это собрать, проверить,
сосчитать, оплатить! Какая борьба велась днем с чиновниками и купцами, какой
страх нападал на него по ночам: а вдруг что-то забыто, вдруг что-то неверно
подсчитано! Но вот, наконец, кажется, и все, что потребуется в этом плавании
для двухсот шестидесяти пяти едоков. Люди - матросы - всем обеспечены. Но
ведь и корабли - живые, бренные существа, и каждый из них в борьбе со
стихией расходует немалую долю своей силы сопротивления. Буря рвет паруса,
треплет и мочалит канаты, морская вода точит дерево и резъедает железо,
солнце выжигает краску, ночной мрак поглощает светильное масло и свечи.
Значит, каждая деталь оснастки - якоря и дерево, железо и свинец, мощные
стволы для замены мачт, холст для новых парусов - должна иметься в двойном,
если не больше, количестве. Не менее сорока возов лесных материалов
погружено на суда, чтобы безотлагательно исправить любое повреждение,
заменить любую доску, любую планку; и тут же бочки с дегтем, варом, воском и
паклей для конопаченья щелей. Разумеется, не забыт и арсенал необходимых
инструментов: клещи, пилы, буравы, винты, лопаты, молотки, гвозди и кирки.
Грудами лежат десятки гарпунов, тысячи рыболовных крючков и неводов, чтобы в
пути ловить рыбу, которая, наряду с запасом сухарей, составит основное
питание команды. Освещение обеспечено на долгое время: на борту имеется
восемьдесят девять небольших фонарей и четырнадцать тысяч фунтов свечей, не
считая массивных восковых свечей для церковной службы. На долгий срок
рассчитан и запас необходимых навигационных приборов - компасов и компасных
игл, песочных часов, астролябий, квадрантов и планисфер, а для чиновников
имеется пятнадцать новехоньких бухгалтерских книг (ибо где, кроме Китая,
можно во время этого путешествия раздобыть хоть листок бумаги) .
Предусмотрены также и неприятные случайности: налицо аптекарские ящики с
лекарствами, рожки для цирюльников, кандалы и цепи для бунтовщиков, но в не
меньшей мере проявлена и забота о развлечениях: на борту имеется пять
