людям своих планов и решений, покуда не был уверен, что его замысел
внутренне созрел, до конца продуман и бесспорен.
И на этот раз Магеллан изумительно проявляет свое искусство молчания.
Другой на его месте после оскорбительного отказа короля Мануэла, вероятно,
тотчас покинул бы страну и предложил свои услуги другому монарху. Магеллан
же спокойно остается в Португалии еще на год, и никто не догадывается, чем
он занят. Разве только замечают - поскольку это вообще может привлечь
внимание, когда речь идет о старом, побывавшем в Индии моряке - что Магеллан
долгие часы просиживает с кормчими и капитанами, с теми, кто некогда плавал
в южных морях. Но о чем же и болтать охотникам, как не об охоте,
мореплавателям - как не о морях и новых землях! Не может вызывать подозрений
и то, что в Tesoraria, секретном архиве короля Мануэла, он ворошит все
хранящиеся там secretissimas 31 карты берегов, портуланы, лаговые
записи и судовые журналы последних экспедиций в Бразилию. Чем же и заполнять
находящемуся не у дел капитану свои досуги, как не изучением книг и
сообщений о вновь открытых морях и землях?
Скорее уж могла обратить на себя внимание новая дружба, заключенная
Магелланом, ибо человек, с которым он все теснее сближается, некий Руй
Фалейру, юркий, нервный, вспыльчивый книжник, со своей страстной
говорливостью, чрезмерной самонадеянностью и взбалмошным характером менее
всего подходит к молчаливому, сдержанному, замкнутому воину и мореходу. Но
дарования обоих этих людей, вскоре ставших неразлучными, именно в силу их
полного несходства привели к известной, неизбежно кратковременной гармонии.
Как для Магеллана сокровеннейшая страсть - путешествия по неведомым морям и
практическое исследование земного мира, так для Фалейру - отвлеченное
познание земли и неба. Чистейшей воды теоретик, подлинно кабинетный ученый,
никогда не ступавший на корабль, никогда не покидавший Португалию, Руй
Фалейру знает далекие сферы неба и земля только по вычислениям, книгам,
таблицам и картам; зато в этих абстрактных областях, в качестве картографа и
астронома, он считается величайшим авторитетом. Он не умеет ставить паруса,
но он изобрел собственную систему вычисления долгот, хотя и не лишенную
погрешностей, но охватывающую весь земной шар и впоследствии оказавшую
Магеллану огромные услуги. Фалейру не умеет обращаться с рулем, но
изготовленные им морские карты, портуланы, астролябии и другие инструменты,
по видимому, являлись наиболее совершенными навигационными приборами того
времени. Такой знаток, несомненно, принесет огромную пользу Магеллану,
идеальному практику, чьим университетом были только война и плавания, кто из
астрономии и географии знает лишь то, что он сам непосредственно видел в
своих странствиях и благодаря своим странствиям. Как раз благодаря
противоположности своих дарований и склонностей оба эти человека
необыкновенно счастливо дополняют друг друга, как спекулятивное мышление
дополняет опытное знание, как мысль - дело, как дух - материю.
Но к этому, в данном частном случае, присоединяется еще и временная
общность судеб. Оба эти, каждый по-своему замечательные, португальца
одинаково уязвлены своим королем, обоим прегражден путь к осуществлению дела
всей их жизни. Руй Фалейру уже много лет домогается должности королевского
астронома и, несомненно, с большим на то правом, чем кто-либо другой. Но так
же как Магеллан своей молчаливой гордостью, так, по видимому, и Руй Фалейру
раздражил двор своей резкостью и обидчивостью. Враги называют его шутом, и,
чтобы предать его в руки инквизиции (и тем самым отделаться от него),
распространяют слух, будто он в своих работах прибегает к помощи
сверхъестественных сил, будто он заключил союз с дьяволом. Итак, оба они,
Магеллан и Руй Фалейру, в своей стране удалены от дел ненавистью и
недоверием, и этот внешний гнет ненависти и недоверия внутренне сближает их
друг с другом. Фалейру изучает записи и проекты Магеллана. Он снабжает их
научной надстройкой, и его вычисления точными, по таблицам проверенными
данными подтверждают чисто интуитивные предположения Магеллана. И чем дольше
сравнивают теоретик и практик свои наблюдения, тем пламеннее они стремятся
осуществить свой проект в таком же тесном сотрудничестве, в каком они его
продумали и разработали. Оба они - теоретик и практик - клятвенно обязуются
до решающей минуты осуществления таить от всех свой замысел и, в случае
необходимости, без содействия родной страны и даже в ущерб ей совершить
дело, которое должно стать достоянием не только одной Португалии, но всего
человечества.
Однако пора уже спросить: что собственно представляет собой
таинственный проект, который Магеллан и Фалейру втихомолку, словно
заговорщики, обсуждают вблизи Лиссабонского дворца? Что в нем такого нового,
доселе небывалого? Что делает его столь важным и заставляет их поклясться
друг другу в нерушимости тайны? Что в этом проекте такого опасного, что
вынуждает их прятать его, словно отравленное оружие? Ответ на этот вопрос
поначалу разочаровывает. Ибо новый проект - не что иное, как та самая мысль,
с которой Магеллан некогда возвратился из Индии и которую в нем разжигал
Серрано: мысль достичь богатейших <Островов пряностей>, плывя не в восточном
направлении, вокруг Африки, как это делают португальцы, а с запада, то есть
огибая Америку. На первый взгляд в этом нет ничего нового. Еще Колумб, как
известно, отправился в плавание не для того, чтобы открыть Америку, о
существовании которой тогда еще не подозревали, а стремясь достичь Индии. И
когда весь мир уже понял, что Колумб находится в заблуждении (сам он так и
не осознал этого и всю жизнь был убежден, что высадился в одной из провинций
китайского богдыхана), Испания из-за этого случайного открытия отнюдь не
отказалась от поисков пути в Индию, ибо за первыми минутами радости
последовало досадное разочарование. Заявление пылкого фантаста Колумба, что
на Сан-Доминго и Эспаньоле золото пластами лежит под землей, оказалось
враньем. Там не нашли ни золота, ни пряностей, ни даже <черной слоновой
кости> - тщедушные индейцы не годились в невольники. Покуда Писарро еще не
разграбил сокровищниц инков, покуда еще не была начата разработка
Потосийских серебряных рудников, открытие Америки не представляло - в
коммерческом отношении - никакой ценности, и алкавшие золота кастильцы были
меньше заинтересованы в колонизации и покорении Америки, чем в том, чтобы,
обогнув ее, как можно скорее попасть в райские края драгоценных камней и
пряностей. Согласно распоряжениям короля, непрерывно продолжались попытки
обогнуть вновь открытую terra firma, чтобы прежде португальцев ворваться в
подлинную сокровищницу Востока, на <Острова пряностей>. Одна экспедиция
следовала за другой. Но вскоре испанцам при поисках пути в вожделенную Индию
довелось пережить то же разочарование, что и некогда португальцам при первых
попытках обогнуть Африку. Ибо и эта вновь открытая часть света, Америка,
оказалась куда более обширной, чем можно было предположить вначале. Повсюду,
на юге и на севере, где бы их суда ни пытались прорваться в Индийский океан,
они наталкивались на неодолимую преграду - земную твердь. Повсюду, как
широкое бревно поперек дороги, лежит перед ними этот протяженный материк -
Америка. Прославленные конквистадоры тщетно пытали счастья, силясь найти
где-нибудь проход, пролив - paso, estrecho. Колумб в четвертое свое плавание
поворачивает к западу, чтобы возвратиться через Индию, и наталкивается все
на ту же преграду. Экспедиция, в которой участвует Веспуччи, столь же тщетно
обследует все побережье Южной Америки - чтобы пробраться к <Островам
пряностей>, Молуккским островам. Кортес в четвертой своей <реляции>
торжественно обещает императору Карлу искать проход у Панамы. Кортереал и
Кабот направляют свои суда вглубь Ледовитого океана, чтобы открыть пролив на
севере, а Хуан де Солис, думая обнаружить его на юге, далеко поднимается
вверх по Ла-Плате. Но тщетно! Везде, на севере, на юге, в полярных зонах и
тропиках все тот же незыблемый вал - земля и камни. Мало-помалу начинает
исчезать всякая надежда из Атлантического океана проникнуть в тот, другой,
некогда увиденный Нуньесом де Бальбоа с панамских высот. Уже космографы
вычерчивают на картах Южную Америку сращенной с Южным полюсом, уже
бесчисленные суда потерпели крушение во время этих бесплодных поисков, уже
Испания примирилась с мыслью навеки остаться отрезанной от земель и морей
богатейшего Индийского океана, ибо нигде, решительно нигде не находится
вожделенный paso - со страстным упорством разыскиваемый пролив.
Тогда вдруг этот неведомый, невзрачный капитан Магеллан появляется из
неизвестности и с пафосом полнейшей уверенности заявляет: <Между
Атлантическим и Индийским океаном существует пролив. Я в этом уверен, я знаю
его местонахождение. Дайте мне эскадру, я укажу вам его и, плывя с востока
на запад, обогну весь земной шар>.
Теперь-то мы и оказываемся перед лицом той самой тайны Магеллана,
которая в продолжение веков занимает ученых и психологов. Сам по себе, как
сказано, проект Магеллана отнюдь не отличался оригинальностью: собственно
говоря, Магеллан стремился к тому же, что и Колумб, Веспуччи, Кортереал,
Кортес и Кабот. Итак, нов не его проект, но та не допускающая возражений
уверенность, с которой Магеллан утверждает существование западного пути в
Индию. Ведь с самого начала он не говорит скромно, как те, другие: <Я
надеюсь где-нибудь найти paso - пролив>. Нет, он с железной уверенностью
заявляет: <Я найду paso. Ибо я, один я знаю, что существует пролив между
Атлантическим и Индийским океаном, и знаю, в каком месте его искать>.
Но каким образом Магеллан - в этом-то и загадка - мог наперед знать,
где расположен этот тщетно разыскиваемый всеми другими мореходами пролив?
Сам он во время своих путешествий ни разу даже не приблизился к берегам
Америки, как и его товарищ Фалейру. Если он с такой определенностью
утверждает наличие пролива - значит, о его существовании и географическом
положении он мог узнать только от кого-нибудь из своих предшественников,
видевших этот пролив. Но раз другой мореплаватель видел его до Магеллана -
тогда ситуация весьма щекотлива! Тогда Магеллан вовсе не прославленный
герой, каким его увековечила история, а всего-навсего плагиатор, похититель
чужой славы. Тогда Магелланов пролив так же несправедливо назван именем
Магеллана, как Америка несправедливо названа именем не открывшего ее Америго
Веспуччи.
Итак, тайна истории Магеллана в сущности исчерпывается одним вопросом:
от кого и каким путем скромный португальский капитан получил столь надежные
сведения о наличии пролива между двумя океанами, что смог обязаться
осуществить то, что до того времени считалось неосуществимым, а именно:
кругосветное плавание? Первое упоминание о данных, на основании которых
Магеллан твердо уверовал в успех своего дела, мы находим у Антонио
Пигафетты, преданнейшего его спутника и биографа, который сообщает
следующее: даже когда вход в этот пролив уже был у них перед глазами, никто
во всей флотилии не верил в существование подобного соединяющего океаны
пути. Только уверенность самого Магеллана невозможно было поколебать в ту
минуту, ибо он, дескать, точно знал, что такой, никому не известный пролив
существует, а знал он об этом благодаря начертанной знаменитым космографом
